Анни пошла на берег. Призрачные, как легкая дымка, лесные девы раскидывали белые лилии по воде Лехилампи и пели для Анни песню:
Ты вслушайся в песню природы.
Посмотри на кристальную воду.
Она чистая как слеза.
В глубине поют рыбы жемчужные,
Шевеля плавниками ажурными.
Ракушки тихо дрожат.
Пой и ты вместе с нами, девочка.
Пусть песня твоя прозвенит в ночи.
На дно глубокое канет,
Крупной жемчужиной станет.
Но только лунною ночью
Нельзя петь до самой зари…
Анни домой пора.
Пойди и крепко засни…
И тут Анни почувствовала, что ее действительно клонит ко сну. Она знала: всю жизнь, отныне и до конца дней, она будет любить это место, эту ночь, настоящая, живая лягушка? Лассе, конечно, пришел бы в восторг, но мама?.. Мама бы ужаснулась и вскрикнула бы от страха.
Но еще предстояло пройти от Лехилампи до дому и сорвать по пути плакаты и таблички с запретами, которыми были утыканы обочины. Лесной Кот, Анни и Конь Туман шли по дорожке и рассказывали всем притаившимся в траве мелким зверюшкам, что озеро теперь опять свободно. Долой страх! Пусть каждому будет здесь привольно! Кузнечики стрекотали уже раннюю побудку и деловито разгуливали по своим маленьким зеленым тропинкам.
Анни очень хотелось поблагодарить Коня Тумана за это чудесное ночное путешествие, но когда они подошли к краю болота, Конь сказал сонным и вялым голосом:
— До свидания, мне пора. Вот и моя калитка в тумане, я удаляюсь… Я испаряюсь…
И в тот же миг Конь Туман исчез, будто растаял. Анни же сидела на своей кровати, потирая глаза и сладко позевывая. Настало уже утро, и Анни подумала: «Ой-ой, как же мне прожить сегодняшний день? Я ведь не спала всю ночь. Даже глаз не сомкнула». Тут ее взгляд упал на ночную рубашку. На ней было опять вышито Анни. Кто же ее перевернул на правую сторону? А как же Большой Лягух? Анни осторожно сунула руку в карман и пошарила в нем. Слава богу! «Он успел, наверно, выпрыгнуть, когда я возвращалась с озера. Это хорошо, — подумала Анни, — а то как бы я объяснила маме, что у меня в постели оказалась настоящая живая лягушка? Лассе, конечно, пришел бы в восторг, но мама?.. Мама бы ужаснулась и вскрикнула бы от страха».
Утром во время завтрака мама сказала:
— Сегодня вы, ребятки, сходите к сапожнику Ворнанену и заберите у него ботинки Лассе. Он обещал их починить к сегодняшнему дню. Так что, надеюсь, они уже готовы. Скоро в школу, и Лассе нужны ботинки. А тебе, Анни, мы купим новые ботиночки, вот только подкопим немного денег.
Анни и Лассе переглянулись. Посещение Ворнанена всегда было для них своего рода испытанием, потому что никогда нельзя было знать заранее, пьян сапожник Ворнанен или трезв, дома ли Малый Ворнанен или нет. Если он бывал дома, то непременно бросался камнями и выкрикивал всякие непристойности. И еще никогда нельзя было знать наперед, в каком настроении — в плохом или хорошем — пребывает Лемпи, мать Малого Ворнанена. Другие дети сапожника были уже взрослыми и разъехались кто куда. Они родились от первой жены Ворнанена, а когда она умерла — как сказали врачи, от переутомления, — в сапожной мастерской появилась помощница Лемпи. Вскоре у нее родился мальчик, вот этот самый Малый Ворнанен, гроза округи, всей Казарменной горы. Впрочем, иногда Анни казалось, что Малый Ворнанен не такой уж вредный и плохой. Правда, он кидался камнями и по-всякому обзывал людей, но делал это скорей по привычке, потому что люди именно этого от него и ждали. «Ничего, я его еще приручу», — решила про себя Анни.
Анни шла по пятам за Лассе к красному старенькому домику сапожника Ворнанена и искренне удивлялась, что совсем не чувствует усталости. Даже наоборот: она была очень бодра, хотя и провела без сна почти всю ночь. «Это, наверно, потому, что на меня все еще действуют чары», — решила девочка. Потом ей подумалось, что никаких ночных дел теперь больше не будет, так как дикие разместились возле озера и смогут жить там вполне благополучно. Лехилампи завоевано. Но чего ради они взяли с собой ее, Анни? Может быть, по совету Муттиски? Понятно: Муттиска хочет в будущем сделать ее, Анни Маннинен, своей преемницей. Но почему тогда Муттиска ничего не сказала ей вчера днем? Даже словом не обмолвилась, хотя у них была прекрасная возможность поговорить.
Вспоминая с удовольствием свое отважное поведение ночью, а в особенности свою речь, Анни машинально следовала за братом. Они уже приближались к домику сапожника, и шаг их становился все неувереннее. Вот уже вдали показалась вывеска неопределенной формы, на которой можно было прочитать одно-единственное слово: САПОЖНИК. Когда Ворнанен бывал трезв, то он с великим мастерством тачал и чинил сапоги. Иной раз к нему приезжали даже очень богатые господа, чтобы заказать изящную обувь, которую Ворнанен изготовлял точно по мерке, снятой с ноги. Но когда он бывал пьян, то становился просто невозможным. Сидя на пороге своей хибары с бутылкой вина в руке, он горланил во всю глотку какие-то песни и бранился на прохожих. Малый Ворнанен во всем подражал отцу. Он орал и бранился вместе с ним. А в доме бушевала Лемпи, огромная, как гора, женщина; у нее были глубоко посаженные серые глазки и неизменная шестимесячная завивка мелким барашком. Кайя Куккала распустила слух, будто бы Лемпи раньше работала в цирке — женщиной-силачкой. Во всяком случае. Лемпи была куда мощнее и выше сапожника Ворнанена. Но поди знай, правда ли это?
К несчастью, Малый Ворнанен оказался дома. Он был как раз во дворе и ворошил муравейник, когда Анни и Лассе появились у ворот. Он тут же обрушил на них град камней. А в качестве приветствия Малый Ворнанен прокричал следующие слова:
— Здорово, сопляки Маннинены! Один рыжий, другой бесстыжий! Эй, девка, чего штаны-то выставила? А ты, обормот, скажи-ка, где твой папаша? Ха-ха! На ярмарке в Таликкала или в большом городе Тампере? Чего явились? По роже схлопотать хотите или по уху? А?
Анни с Лассе с трудом увертывались от камней, а чтобы не слышать злых выкриков, зажали уши ладонями. И все же Анни обратила внимание, что хоть погода и была прохладная, на Малом Ворнанене были только старенькие выцветшие трусики. И он беспрестанно шмыгал своим сопливым носом. Коротко остриженные волосы щетинились ежиком. «Наверно, опять вошки завелись, — подумала Анни. — Потому его и стригут под машинку». И хотя Малый Ворнанен, умевший так коварно и незаметно появляться из-за угла, был чуть ли не самым тяжким крестом в жизни Анни, она все же не могла не пожалеть его. Да любит ли его хоть кто-нибудь? Эта Лемпи, видать, не обращает на него никакого внимания, а уж до его проказ ей и подавно дела нет. И Анни подумалось, что Малый Ворнанен старается обратить на себя внимание хотя бы своими злыми проделками, раз уж его никто в жизни не замечает.
Наконец Анни и Лассе кое-как пересекли двор и остановились на пороге. В доме стоял приятный запах сапожной ваксы и кожи. К счастью, сапожник оказался трезв. Он знай себе постукивал, вбивая гвозди в каблук огромного сапога. Лемпи сидела за рабочим столом и чем-то смазывала белую женскую туфельку, которая казалась игрушечной в ее здоровенных ручищах. В мастерской было довольно сумеречно. Лемпи была в добром расположении духа и напевала:
Когда Адам и Ева
В раю жили вдвоем,
Даже кастрюли не было
В райском доме том.
Но из цветов они варили
Сладкий мед и пиво,
И оно текло у них
По усам и мимо.
И в раю уже тогда
Воды не пили никогда.
Ведь вода — не вино,
Всем понятно давно,
Со времен Адама и Евы…
— Готовы ли мои ботинки? — спросил Лассе, когда Лемпи закончила свою песню. В руке он уже держал деньги, которые дала мама, чтобы заплатить за работу.
— Лемпи, достань-ка там парню ботинки, — сказал жене сапожник, продолжая легонько постукивать молотком.
Лемпи поднялась с места и подошла к полкам с обувью. Она с ловкостью снимала с полки обувь, подбрасывала ее в воздух и ловила, словно жонглер. И вот наконец ей попались в руки ботинки Лассе. Они были хорошо починены и так начищены, что казались совсем новенькими. А какими жалкими они выглядели, когда их принесли сюда! Лемпи подала ботинки Лассе и взяла бумажную денежку и несколько металлических монет. Монеты она подкинула в воздух и ловко поймала их зубами. В этот момент взгляды Лемпи и Анни встретились. И в маленьких серых глазах женщины вдруг зажегся веселый огонек.
— Какая бойкая славная девочка! — сказала Лемпи. — Вот бы мне такую. Уж я не я буду, а постараюсь, чтобы эта девчушка стала моей невесткой.