То же самое, по-видимому, думал и садовник, который только что вернулся в сад и с удивлением оглядывал новых посетителей, стоявших перед лучшими из его роз.
Каково же было изумление белой розы, когда бедняк обернулся к садовнику и спросил, сколько она стоит. Она просто ушам своим не верила. Правда, он задал свой вопрос так робко, таким неуверенным тоном, но все же он осмелился спросить о ее цене, и это одно уже казалось ей неслыханной дерзостью. Она почувствовала поэтому особенное удовольствие, когда услышала, какую большую цену заломил за нее садовник, и заметила, как озабоченно покачал головой покупатель. Но тут дети стали тормошить отца, и мальчик воскликнул умоляющим голосом:
— Ах, папочка, милый папочка, купи, пожалуйста эту чудную розу!
А девочка прибавила:
— Подумай только, папочка, как обрадуется мама, когда ты принесешь ей такую прекрасную розу.
И тут впервые в сердце белой розы зародилось дурное чувство: она страшно разозлилась на детей, и если б могла, с удовольствием уколола бы их своими шипами.
Между тем бедный сапожник — таково было ремесло нового покупателя — молча смотрел на своих детей и чертил палкой на песке, как бы что-то высчитывая. Наконец он обратился к садовнику и сказал, словно извиняясь за свою смелость:
— Видите ли, моя жена была очень больна и теперь только начинает поправляться. Вот мне и хотелось бы порадовать ее чем-нибудь, а так как она очень любит розы, особенно белые, то я и подумал…
— Но я ничего не могу уступить из назначенной цены, — перебил садовник, а роза про себя прибавила:
— Так и следует, так ему и надо.
Тут дети молча и с тревогой взглянули на отца, а тот снова принялся соображать, вытащил из кармана кошелек и стал считать, между тем как белая роза вся дрожала от страха от корня до верхушки.
Но тут ее точно громом поразило и она чуть не лишилась чувств — она услышала слова сапожника:
— Ну, так и быть! Хотя это мне не по средствам, но я беру розу.
Напрасно бедняжка прижималась к сестре, проливая слезы и всячески стараясь выказать свое недовольство: гнев и отчаянье сделали ее еще прекраснее, и дети от восторга хлопали в ладоши. Садовник получил требуемые деньги, выкопал розовый куст из земли, и белая роза, вся содрогаясь, должна была перейти в руки сапожника, который тотчас же унес ее из сада, далеко от ее прекрасной и более счастливой сестры.
За последней на другой день, как было условлено, пришел садовник богатого банкира, и, покидая свою старую родину, она имела такой гордый и счастливый вид, словно принцесса, которую увозил к себе молодой король. Да и было чему радоваться: новое место, куда попала желтая роза, было действительно великолепно. Дом ее новых хозяев находился в той части города, где жили только богачи, а на улице, где находился дом, жили только богатейшие из богатых. А в домах было накоплено столько богатства, что воздух как будто был наполнен золотой пылью, и воробьи, пролетавшие через улицу, возвращались оттуда с позолоченными хвостами. Перед домом нашего банкира, со стороны улицы, был разведен маленький палисадник, с дорожками, усыпанными желтым гравием, а за домом находился огромный сад, огороженный кирпичной стеной, так что никто не мог заглянуть туда.
Такова была новая родина желтой розы, и едва только она вступила в сад, как сразу почувствовала, что попала в знатное общество.
Посреди сада находилась круглая площадка, покрытая дерном. Вокруг площадки были устроены грядки, а на грядках росли разнообразные цветы, распространявшие кругом дивный аромат.
На самой же площадке, посредине ее, была устроена круглая грядка, и это было самое почетное место во всем саду. Здесь рос целый лес роз, но исключительно желтых, желтоватых, зеленовато-желтого и красновато-желтого цвета. К этому месту и направил свои шаги садовник, несший в руках желтую розу.
И тут-то в первый раз в сердце желтой розы зашевелилось дурное чувство. При виде того, как все цветы в саду повернули к ней свои головки и, шушукаясь, стали ее оглядывать, в ней проснулось безграничное тщеславие и, окинув всех гордым взглядом, она подумала про себя; «Что значите вы все в сравнении со мной!» Правда, ее самоуверенность скоро поубавилась, когда она достигла середины площадки и получила там своё место. Все чайные розы с любопытством глядели на новую соседку, и ей казалось, будто все эти взгляды пронзают ее насквозь. При этом со всех сторон раздавалось громкое шушуканье:
— Еще новенькая…разве у нас так много места? — Как же! У нас и без того уже нельзя повернуться… — Хотела бы я только знать, что воображает себя наша барыня. — Видно мы для нее недостаточно хороши — хи-хи-хи. — А вы уже видели новенькую?
— Да, так себе, недурна.
Желтая роза, стоявшая до сих пор с опущенными глазами, сделала теперь низкий реверанс и затем подняла свою пылающую от смущения головку.
Тут она заметила по соседству несколько роз постарше, которые кивнули ей головой с ласково-снисходительным видом. Хороши были эти старшие розы — этого никто не мог бы отрицать — да и все розы, в общество которых она попала, были прекрасны. И вдруг желтой розе стало ясно, что она уже не единственная в своем роде, как прежде, что теперь она лишь одна из многих, равных ей по происхождению.
Но что придавало розам особенно величественный вид — так это маленькие изящные дощечки, привязанные у каждой на шее. На этих дощечках было обозначено название розы, ее вид и место происхождения.
И какие удивительные вещи можно было прочитать на этих дощечках: судя по ним, тут были розы, происходившие из Китая, розы из Японии, из Ост-Индии, одна даже была родом с острова Бурбона. Да, общество, в которое попала наша желтая роза, было действительно очень знатное.
Но вот явился садовник с дощечкой, предназначенной для желтой розы и, пока он привешивал ее, всеобщее перешептывание совершенно смолкло.
Но едва только садовник ушел, как шум возобновился с еще большей силой. Только теперь голоса звучали уже совсем иначе — насмешливо и пренебрежительно. Что новая роза, как гласила надпись на дощечке, была настоящая чистокровная роза — это, конечно, не подлежало теперь сомнению, но ведь в этом и раньше никто не сомневался, — иначе она бы и не попала на площадку. Важно было то, откуда желтая роза родом, а на дощечке значилось: «Местного происхождения». Можно себе представить, что почувствовали при этом открытии розы из Китая, Японии, Ост-Индии и с острова Бурбона. «Подумайте только, она ведь здешняя, просто-напросто здешняя уроженка!» — раздавался со всех сторон громкий шепот.
Одна из горделивых роз почтенного возраста с видом сострадания наклонилась к вновь прибывшей и сказала:
— Ах, вы, бедное дитя! Как безрадостно, должно быть, протекла ваша юность! У вас, наверное, совсем не было подруг?
— О, нет! — поспешила возразить желтая роза. — У меня была одна подруга — белая роза, с которой мы вместе росли и воспитывались.
Но тут старшая роза сделала пренебрежительное движение и почти с испугом проговорила:
— Как, милое дитя, вы были дружны с белой розой?
И это прозвучало так, словно она хотела сказать:
— Не говорите так громко об этом, вы себя компрометируете.
А другая роза сделала вид, будто нехорошо расслышала и громко заметила:
— Вы были дружны с белой розой? Неужели? Ваша подруга в самом деле была белая?
Тут бедная желтая роза смутилась еще больше. Кругом все розы, пересмеиваясь, повторяли: «Она дружила с белой розой»; она никак не могла понять, что тут собственно было дурного.
Между тем первая роза снова обратилась к ней и сказала:
— Милое дитя, этого я положительно не могу представить себе. Белая роза… да ведь это совсем неподходящее для вас общество.
При этих словах желтая роза почувствовала себя совершенно униженной: очевидно, она до сих пор не имела никакого представления о правилах высшего света. Она смутилась окончательно и робко заметила:
— Ну, да, конечно… Я, признаться, несколько преувеличивала, говоря, что мы были дружны…
— Я так и полагала, — ответила на это первая роза. — Эта особа, наверное, навязывалась вам, а вы по своей доброте не решались оттолкнуть ее.
И желтая роза, увидев устремленные на нее со всех сторон любопытные взгляды, окончательно упала духом и тихо проговорила:
— Ну, да, конечно, так оно и было.
Но едва только у нее вырвались эти слова, как она почувствовала, что поступила очень дурно. Она вспомнила о бедной белой розе, которую постигла такая печальная участь, и молча склонила головку.
Между тем белая роза на руках у бедного сапожника продолжала свой путь в город, и ее горе, вначале такое бурное, мало-помалу перешло в безмолвное отчаянье.
По мере того, как они все дальше продвигались по улицам города, а жара и духота в них становились все сильнее, головка розы склонялась все ниже, а мальчик, заметив это, сказал сестренке:
