— Ого, — сказала Пачкуля, и в глазах ее сверкнул огонек. — Любопытно! Гляди-ка, что принесли, Хьюго.
Она в волнении подняла брошюру.
— «Грязьеводск. Веселые развлечения и очарование старины! Окунитесь в особое отпускное волшебство!» Ух ты, Хьюго! Здорово там, правда? Посмотри, какого цвета небо! Ни облачка. Только подумай! Копченая селедка на завтрак. Прогулки по набережной. Солнце. Морской бриз, который сдует всю пыль и паутину!
— Фтобы эту паутину сдуфать, морским брисом никак не обходиться, — заметил Хьюго, мрачно глянув на темный потолок, где сновали взад-вперед десятки нахальных пауков — спасали свое жилье от наводнения. — Надо тайфун.
— Я имею в виду, с мозгов паутину сдуть, дурилка. Представь только, Хьюго: мы с тобой на море. А еще лучше — все мы на море! Весь шабаш. Помощники, метлы, все! Вот было бы отлично!
Пачкуля драпанула к кухонному столу, уселась поудобнее и принялась листать глянцевые страницы.
— Там даже пирс есть, Хьюго. И «Зеркальная комната», и «Дом с привидениями» — и еще тут написано: «Концерт с участием звезд в Павильоне». Вот это да! Знаешь, что я думаю, Хьюго? Надо выступить с предложением. Возьму сегодня с собой этот буклет на сборище и уговорю Чепухинду, что нам всем нужны каникулы.
— Ничефо не фыйдет, — отрезал Хьюго. — Нужны деньги. Ты ше снать Чепухинда. Она не любить расстафаться с деньгами.
— Угу, — сказала Пачкуля. Это было многозначительное «угу». — Угу. Но деньги-то не у нее. В этом месяце, как ты помнишь, я казначей. А что сделано — то сделано, если ты понимаешь, о чем я.
Хьюго резко вскинул голову и посмотрел на хозяйку. Глаза у него округлились.
— Ты не посметь! Бес расрешения Чепухинды нелься!
— Да ладно тебе. В копилке полно денег.
— Но это не наши деньги! Это официальные сперешения шабаша!
— Ну да. А на что мы их откладываем?
— На дождливый денек. Так Чепухинда гофорить.
— Ну так вот он и наступил! — ликуя, возвестила Пачкуля. — Не придумаешь денька дождливее, чем сегодня. Нет, Хьюго, я уже решила. Сейчас возьму и куплю путевки. И все скажут: «Пачкуля, блестящая идея, как и всегда…»
— Уферена? — с сомнением спросил Хьюго.
— Ну, не вполне, — призналась Пачкуля. — Но путевки все равно куплю.
— Так, — сказала предводительница шабаша Достопочтенная Чепухинда и резко постучала волшебной палочкой по длинному столу на козлах. — Перестали все кашлять, сейчас будем проводить перекличку. Чем быстрее я с этим покончу, тем быстрее издам недовольный стон и мы все сможем разойтись по домам. Давай журнал, Проныра.
Мелкий бес, сидевший подле Чепухинды, послушно принялся рыться в большом мусорном мешке.
— Как это «перестаньте кашлять»? — поинтересовалась ведьма Чесотка. — Нельзя просто так взять и не кашлять.
В подтверждение своих слов она с ног до головы обкашляла сидящую рядом ведьму Крысоловку. Крысоловка в ответ высморкалась Чесотке в лицо, но Чесотка как раз зашлась в приступе чихания и все равно не заметила.
— Прошу прощения, Чепухинда, — вмешалась ведьма Грымза, подняв глаза от стиха, который сочиняла прямо сейчас, на сборище, вместе с Очкариком (своим помощником-филином). Стих назывался «Ода дождю», и Грымза была настроена зачитать его вслух. — Нас всего шестеро. Вы, я, Чесотка, Макабра, Крысоловка и Шельма. Все остальные дома в постелях. Нет смысла устраивать перекличку. Надо просто применить дедуктивный метод.
— Хммм. Ну ладно. Кто отсутствует?
— Бугага и Гагабу, Вертихвостка, Тетеря, Туту и Мымра. А, и Пачкуля еще. Они передали записку, все подписались, кроме Пачкули. Зачитать?
— Валяй, — кивнула Чепухинда.
— Мы, нижеподписавшиеся, очень больны и не можем прийти на сборище.
— Вот нахалки, — возмутилась Чесотка. — Мыто вот с Барри приволоклись, хотя сама не понимаю, как нам это удалось, а, Барри? С нашим-то радикулитом.
Лысый стервятник, скорбно сгорбившийся на спинке хозяйкиного стула, подтвердил, что тоже не понимает, как им удалось.
— Радикулит? Только-то? — фыркнула ведьма Шельма, сидящая справа от Чесотки. Она осторожно потрогала свой длинный красный нос, под которым вскочила устрашающего вида лихорадка. — Погоди, когда у тебя грипп будет, как у меня. И Дадлик тоже гриппует, правда, дорогуша?
Одноглазый кот Дадли, устроившийся на хозяйкиных костлявых коленях, состроил недобрую мину.
— Нет, здрасьте, а я? — подала голос Макабра-Кадабра откуда-то из недр необъятного носового платка в шотландскую клетку. — У меня больное горло, бронхит, подагра и артрит. А дома Хаггис, у которого и вовсе ящур. Вдобавок у волынки моей чесотка…
Но Макабре не удалось изложить полный перечень своих бед. Ее заглушили недовольные выкрики других ведьм.
— И всего-то? Тоже мне! У меня все то же самое, а еще какая-то странная красная сыпь!
— Ой, да у меня то же самое и грибок на ногах в придачу!
— А у меня глаз слезится! У кого-нибудь еще тут слезится глаз? Нет, вы скажите!
Чепухинда ударила молотком по столу, и постепенно галдеж и причитания стихли, растворившись в хвором хоре сопения, чихания и глазоутирания — глаз у Крысоловки действительно слезился.
— Тишина, тишина! Ладно, хорошо, мы все больны, это и так ясно. Все этот треклятый дождь, до костей пробирает.
— Кстати вот, по поводу дождя, — сказала Грымза. У меня тут стих нарисовался. Хочу вам его прочесть. Называется «Ода дождю».
Дождь, дождь, все небо застлал.
Дождь, дождь, по крышам шагал.
Дождь, дождь, кто тебя звал.
Дождь, дождь, мозг от тебя устал.
Дождь, дождь, скорей бы ты перестал.
Дождь, дождь, ты шумишь хуже, чем самосвал…
— Последняя строка не особо удалась, — отметила Крысоловка.
Грымза замолчала и смерила ее ледяным взглядом.
— Пардон, — буркнула Крысоловка. — Давай дальше.
Дождь, дождь, все планы сорвал.
Дождь, дождь, тебя бы на мангал,
Чтобы ты шашлыком стал.
Тогда бы я тебя пожарила и слопала.
— Все. Спасибо.
Она села на место под вялую морось аплодисментов.
— Спасибо, Грымза, очень мило, — сказала Чепухинда. — А теперь, думаю, пора перейти к обсуждению важных дел. И давайте покороче, потому что я лично мечтаю поскорей вернуться домой и выпить чего-нибудь горяченького с лимоном.
— Вам на что жаловаться, Чепухинда, не пойму, — просопела Шельма, — Говоришь, что нам нельзя колдовать погоду, а сама всегда ходишь в сухом облачке. Небось ни разу под дождем не мокла.
— Это потому что я предводительница, — сказала Чепухинда. — А предводительницы делают, что им вздумается. Хотела бы я сейчас потолковать с нашей пропавшей казначейшей. Ей велено было принести шабашные сбережения, чтобы я их пересчитала. Кто-нибудь видел на днях Пачкулю?
Все посмотрели на Шельму, как-никак она лучшая подруга Пачкули. Время от времени.
— На меня не смотрите, — пожала плечами Шельма. — Я с гриппом лежала вообще-то.
— Ну, так видел кто Пачкулю или нет? — спросила Чепухинда.
Оказалось, в последние пару дней Пачкулю никто не встречал. Что странно, потому что обычно от нее не продохнуть, особенно когда пора обедать — а также завтракать и ужинать.
— Хммм, — промычала Чепухинда. — Это настораживает. Будем надеяться, наши сбережения в целости и сохранности. Хорошо, перейдем к следующему вопросу. Кто-нибудь хочет что-нибудь обсудить? Новые заклинания? Рецепты? Вязание? Лекарства от простуды? Может, кто-нибудь надавал гоблинам тумаков? Нет? Батюшки, месяцок и впрямь выдался небогатым на события. Что с вами, девочки? Вы ведьмы или кто?
— Не знаю, как остальные, но мы с Барри так расхворались, что ни до чего, — проворчала Чесотка.
— Она дело толкует, Чепухинда, — согласилась Макабра. — Мы все не в форме, ясен пень. Устали жутко. А коль ты уставшая, колдовать не слишком-то выходит. Мало того, что сопли в зелье капают…
Но договорить она не успела — дверь вдруг распахнулась, и в комнату ворвался шквал ледяного ветра и дождя, а также знакомый запашок. Несколько свечей погасло, Чепухиндин журнал сдуло со стола. Стервятник Барри не удержался на спинке стула и рухнул на пол, крепко приложившись головой.
— Всем привет, простите за опоздание! — раздался бодрый голос. — Начинайте сборище, Чепухинда, не ждите меня! Хьюго, можешь вылезать. Мы на месте.
И вошла Пачкуля. С ее лохмотьев капало, за ней тянулись грязные следы. Из ее кармана показались две розовые лапки, а затем и маленькая пушистая голова Хьюго. Хомяк увидел Дадли и немедленно показал ему язык. Дадли весь напрягся и запустил когти в Шельмины коленки.
— Полегче, Дадли, дорогуша, — сказала Шельма, чуть поморщившись. — Мамочке больно.
