Л. Румянцева - Сказки и легенды Португалии

Говорят, в древности ветер по земле гулял в образе человека. Однажды повстречалась ему женщина. Несла она на голове вязанку хвороста. Дунул озорник и разметал весь хворост по дороге. Женщина напустилась на него, принялась осыпать проклятиями. Тут ветер пожаловался на обидчицу богу. А тот ему:

— Поделом, впредь будешь дуть так, чтобы тебя не видели.

Жила на земле с первых дней ее сотворения дряхлая-предряхлая старуха по имени тетушка Нищета. Была она очень несчастная и очень бедная — только ветхий домишко да грушевое дерево у его дверей и имела. Но все беды и все неприятности сносила терпеливо и покорно, разве что ребятишки, которые без ее разрешения залезали на грушевое дерево и обрывали плоды, возмущали ее. Сама-то она готова была отдать им все груши до единой, но воровство — не по нутру ей было.

Однажды постучался к ней один бедняк. Открыла она ему свой дом и накормила, отдав последнюю крошку хлеба, что хранила про черный день. Утром стал гость прощаться и, благодаря за гостеприимство, сказал, что готов выполнить любое ее желание.

— Да у меня оно только одно, — сказала старуха, — хотела бы я, чтобы тот, кто заберется на грушу, не мог бы спуститься с нее без моего разрешения.

На следующий день, открыв дверь на улицу, увидела она троих сидящих на груше сорванцов.

— Ой, тетушка Нищета, — взмолились они, — прости нас ради бога! Помоги нам слезть, мы сами не можем.

— Вот, вот. А кто говорил, что не таскает мои груши? На этот раз помогу, но если опять пожалуете — сидеть вам на дереве всю жизнь!

С тех пор ребята никогда не рвали груши без разрешения.

Однажды пришла к тетушке Нищете какая-то незнакомая женщина, страшная-престрашная, вся в черном и с косой в руках.

— Что тебе надобно от меня? — спросила Нищета, испугавшись.

— Пришла за тобой! Я — Смерть.

— Как, уже? А может, годик повременишь?

— Нет, пора, — сказала Смерть.

— Ну что же, тогда исполни мою последнюю волю, сорви вон ту грушу, что висит на самой макушке, одна-единственная уцелела. Съесть ее хочу.

Взобралась Смерть на дерево, да так с сорванной грушей и осталась сидеть на ветке. Стала она звать тетушку Нищету. А та ей в ответ:

— Наберись терпения! Здесь тебе сидеть не один век придется. Одно горе от тебя… Скольких сиротами оставила!

И вот идут дни за днями, идут, а Смерть на дереве сидит. Тут у дверей домишка тетушки Нищеты стал собираться народ, самый разный — все, кто со Смертью в деловых отношениях состоит. Оставшиеся без доходов священники — похорон-то нет и нет; нотариусы, что ведут бумаги умерших, полицейские, занимающиеся делами сирот, ну и всякие там прочие. И все с одной просьбой к тетушке Нищете, чтобы разрешила Смерти спуститься с дерева. Но тетушка Нищета стояла на своем: нет, нет и нет!

Тогда Смерть пошла на компромисс, предложив тетушке Нищете вечную жизнь, если она поможет ей, Смерти, оказаться вновь на земле. Согласилась Нищета. Вот Смерть и ходит по земле, а Нищете разве что с концом света конец придет.

Договорились однажды, ложась спать, три сестры — реки Тежо, Доуро и Гвадиана: кто первой проснется, первой побежит к морю. Первой проснулась Гвадиана. Проснулась, осмотрелась, выбрала красивые места и не спеша двинулась в путь. Второй проснулась Тежо. Ей очень хотелось оказаться у моря раньше сестры, и она поторопилась: не так хороши ее берега, как у Гвадианы. Доуро проснулась последней. Проснулась и, не разбирая дороги, бросилась бежать. Вот почему ее берега такие неприглядные и каменистые.

В одном краю жили два горбуна: они были знакомы и водили дружбу. Как-то раз один из них заблудился и забрел в лесную чащу, где ведьмы плясали на своем шабаше, приговаривая:

— Пятница за четвергом, торопясь, бежит бегом, а за пятницей — суббота, день, когда плясать охота…

Горбун, подойдя поближе, увидал множество всяких яств и, надеясь на угощение, принялся подпевать ведьмам:

— Пятница за четвергом, торопясь, бежит бегом, а за пятницей — суббота, день, когда плясать охота…

Ведьмы встретили горбуна как дорогого гостя, попотчевали его на славу и пригласили плясать вместе с ними, а когда время подошло к полуночи, стали говорить между собой:

— Что бы нам такое для него сделать до того, как мы улетим отсюда?

— Давайте дадим ему побольше денег. А одна ведьма сказала:

— Давайте избавим его от горба. Горбун взял деньги, оставил ведьмам свой горб и отправился домой; там он повстречал своего приятеля, другого горбуна, и тот стал его спрашивать, как это ему удалось избавиться от горба. Исцелившийся горбун рассказал приятелю обо всем, что с ним приключилось, и растолковал ему, как добраться до лесной чащи, где водятся ведьмы. В тот же день второй горбун отправился в лес и увидел, как ведьмы водят хоровод и поют:

— Пятница за четвергом, торопясь, бежит бегом, а за пятницей — суббота, день, когда плясать охота… — Он стал им подпевать и добавил, чтобы явить свое усердие:

— За субботой — воскресенье, вот когда пойдет веселье!

А ведь известно, что при ведьмах лучше про воскресенье и не заикаться, и потому едва услышали они эти слова, как сразу набросились на горбуна и, отколотив его изрядно, стали говорить между собой:

— Ну, что нам с ним сделать?

— Давайте приставим ему еще второй горб, который нам прежний горбун оставил.

И поплелся несчастный горбун домой с одним горбом сзади, а другим — спереди.

Однажды пришлось молодому крестьянину переходить вброд глубокую и коварную речку, да еще в поздний час, и слышит он — будто в воде смеется кто-то и вроде как рыбы плещутся и друг об друга эдак шлеп-шлеп. Удивился парень и в сильном испуге проворно залез на склонившуюся над речкой иву. И укрылся в ее ветвях.

Немного погодя видит он — в воде речные ведьмы плещутся, а одна, видать, замешкалась где-то и торопится их догнать.

— Ты что сегодня так поздно? — спрашивают ее подруги.

— Да вот все напускала порчу на самую богатую и завидную невесту в соседнем селенье. — И она назвала девушку по имени.

— Не иначе как булавками орудовала?

— Угадали, подружки. Поймала жабу, понатыкала ей в голову и грудь булавок и для пущей верности спрятала ее в изголовье девичьей постели. Жабьи мученья на девушку перейдут, она и занеможет.

Не успела ведьма договорить, как вдалеке пропел петух. И ведьмы вмиг исчезли, а крестьянин слез с дерева и поспешил к родителям девушки — предупредить о грозящей беде. Они тут же обшарили изголовье дочкиной постели и нашли жабу, из которой торчали булавки. Но по законам чародейства тому, кто взялся бы избавить жабу от булавок, пришлось бы самому испытать ее мученья, и потому все они сообща исхитрились и изловили ведьму, на которую указал им крестьянин. Изловили и заставили вытаскивать из жабы булавки. Вытащила ведьма все булавки, а сама, не вынеся мучений, лопнула.

Однажды в дом, расположенный в пустынной и дикой местности, где хозяин жил одиноко с женой и незамужней дочерью, постучался какой-то человек в поисках работы. Был он молод и приятной наружности и с первого взгляда понравился хозяйской дочери:

— Найми его, отец, прошу тебя.

— Этого-то бродягу? Так ведь мы о нем ничего не знаем, дочка. Один бог ведает, откуда он.

— Он выглядит честным и работящим. И девушка принялась так горячо умолять отца, что тот в конце концов сдался, и на маленьком хуторе появился батрак. Всем домом, день за днем, работали на земле, сеяли пшеницу, снимали урожай, обирали оливки, подрезали деревья, ухаживали за скотом, приготовляли домашние сыры… А в сумерках, сидя вкруг очага и держа на коленях свои миски, они мирно и с удовольствием съедали простой обед, заработанный их усердным трудом.

Через несколько месяцев хозяйская дочь и батрак поженились.

— Есть в моей жизни одна тайна, — сказал молодой муж своей подруге в ночь свадьбы. — Каждую полночь я должен уходить из дому. Но ты ни о чем не беспокойся. Это совсем ненадолго. Прошу тебя об одном во имя нашей любви: никогда не пытайся разгадать мой секрет. Клянешься?

Молодая поклялась, и долгое время ничто не нарушало их счастья и согласия.

Каждую ночь, едва пробьет двенадцать, батрак вскакивал с постели, открывал дверь наружу и исчезал в ночной темноте… Молодая жена каждый раз думала дождаться возвращенья мужа, чтоб узнать, сколько же времени он отсутствует, но почему-то сразу же веки ее невольно смыкались, и она погружалась в сон, тяжелый, как сама смерть. Лишь на рассвете она просыпалась — и всегда в объятьях мужа, глядящего на нее со счастливой улыбкой.