Стараясь остаться незамеченным, к гуляющим приблизился поп. Он встал в лесной тени и издали наблюдал за праздником. Он пришел в дубовом венке. Никто не объяснял ему, что это значит, но он сам как-то догадался обо всем. Лесной народец сразу заметил его, от них вообще трудно укрыться. Озорные ведьмы весело поглядывали на тень, где стоял человек, перешептывались, подталкивая друг друга. А поп постоял-постоял, да и встал в круг. Рядом с ним оказалась молодая, живая ведьмочка с распущенными волосами, достававшими чуть не до колен. Она стиснула его руку своей горячей ладошкой и глянула глубоким зеленым взглядом. Поначалу человеку было странно и страшно водить хоровод с лесной нечистью, но до чего ж все это было интересно! Его давно забытое детство прошло при монастыре среди книг и служб, в темных кельях среди потемневших ликов святых, чьи прообразы сами зачастую проводили свою жизнь в лесах. Его детство ушло без лесных костров и песен у огня. Теперь, на Лысой горе, ему стало легко, чисто и свободно. Он в который уж раз увидел, как прекрасны огонь, ночь, звезды. Увидел, что ведьмы, лешие, оборотни страшны не более, чем деревья, солнце, вода. Они такие же дети природы, как и люди, а у природы нет ни чистых, ни нечистых детей. Всем дано поровну, всех она одинаково любит.
Действительно, даже в смерти нет ничего страшного, если жизнь прожита здесь, в этом прекрасном мире, а не в полутемных сараях с подслеповатыми окнами. Смерти не минует никто, но зачем же дожидаться ее среди каменных стен и мертвого дерева? Здесь, у костра в лесу было веселее.
Неожиданно та, которая держала его за руку, вырвалась из кольца, разбежалась и прыгнула через огонь в молоко дыма. С другой стороны она не появилась. Поп оглянулся вокруг. Никого это исчезновение не напугало и не удивило. Наоборот, из хоровода по одному стали вырываться то леший, то бес, то оборотень и прыгать через костер, пропадая в дыму. Никто из них обратно не выскакивал. Поляна наполнилась шумом и визгом прыгающих. Иногда через костер прыгали одновременно с разных сторон несколько существ, но это никого не останавливало, только кричали громче да задорней. Когда в белом столбе исчезла последняя русалочка, над Лысой горой воцарилась тишина, лишь сучья в костре потрескивали, швыряясь огненными брызгами. Поп остался один. Он боялся прыгать, хотя в глубине и понимал, что раз пришел и встал в круг, то прыгать надо. Тысячи мыслей пронесись в его голове одичалым табуном. Пронеслись и пропали. В голове, как на поляне стало тихо. Он разбежался и, не заботясь о том, чтобы поднимать полы потрепанной рясы, полетел над высокими лохмами огня. Ему показалось, что он попал в пургу или сильный туман. Глаза не видели ничего, только белизну, чистую, как лист бумаги. Он даже успел залюбоваться этой белой тишиной, когда на молочном фоне стали прорисовываться, словно выходя из тумана, контуры танцующих. Послышались голоса, и он ворвался в мир красок и звуков. «Как заново родился», — подумалось ему. Он выскочил с другой стороны костра на той же самой поляне, но здесь уже что-то изменилось, будто запахло по-другому. Его закружили веселые оборотни. Обнимали за плечи медвежьими лапами, хлопали по бокам волчьими хвостами. Он что-то запел с ними вместе и тут заметил, что венки у всех зазеленели. Из темных почек вырвались липкие листочки и цветы. Перед его глазами мотались маленькие дубовые листики. Венок распустился. Вокруг его головы наступало лето.
Гуляющие по одному и группками потянулись к реке. Снова запели что-то протяжное, тягучее. Не торопясь дошли до берега Ягодной Рясы. Сейчас ее берега были свободны от камыша, но уже через месяц здесь будут стоять стены стройных стрел с сочными листьями. Не было видно сейчас и водорослей, так бурно разраставшихся к июню. Не плавали на поверхности кувшинки, не летали стрекозы. Одни лягушки уже проснулись и выводили свои концерты. Лесной народец неспешно подошел к неспешно текущей прозрачной воде.
Падай-падай веночек
Донеси-передай весточку
Что пришло с неба лето красное.
С этими словами они стали бросать венки в реку. Вода охотно подхватывала их и, закручивая в мелких водоворотах, несла в лесные чащобы, речные повороты и каменные перекаты. Поп, шедший позади всех, с невесть откуда взявшейся печалью, снял с головы свиток дубовых веточек, покрытых упругими листиками, и бросил его в середину потока. Свиток поплыл, немного поворачиваясь в движении. Вскоре он зацепился за плывший рядом венок ведьмы и они вместе отправились вниз по течению реки.
Поздняя осень — бесприютное время. Лес стоит мокрый от непрерывных дождей. Листья облетели и валяются под ногами влажными тряпочками. Вороны на голых ветвях каркают грустно и простужено. На веточках висят капельки воды. По утрам уже выпадает снег, который тут же тает на еще не успевшей остыть земле и лежит мукой на поздней зеленой траве и кустиках дикой малины, не желающей расставаться с листьями.
Лис слонялся по озябшему влажному лесу, спугивая изредка зайцев да птиц. Даже ему, привыкшему жить в лесу в любую погоду, становится немного грустно в это бездомное время. Лис был мокрый, как все вокруг, к коже прилипли желтые пятнышки листьев. Он провел ночь на дереве, обхватив ствол старой липы руками. На его голове всю ночь проспала какая-то птаха, не то щегол, не то крапивник, которую ему было лень сгонять. На рассвете птаха улетела, а Лис пошел колобродить по округе. Быстро поймал себе на завтрак утку, съел ее, обглодав дочиста все косточки. Она спала в прибрежных кустах на озере. Бес бросился на нее, и прежде чем она проснулась, свернул ей шею. Почему она до сих пор не улетела на юг, не ясно. Лис мысленно поблагодарил ее и отправился гулять. Его босые ноги весело шлепали по мокрому яркому ковру. Он было попробовал подкидывать листья ногами, но они были слишком тяжелы, чтобы летать, и грузно шлепались на землю. Так он болтался до самого вечера. Нашел гнездо шершней в полом стволе дуба и куст терна, весь покрытый ягодами. Шершней он тревожить не стал, только послушал, как они шуршат там, в темноте. Кусту же досталось. После первых морозов терновые ягоды становятся сладкими и не вяжут уже рот, как летом. Лис наелся и отправился дальше.
Ночь застала в дороге одинокого скомороха. Он пробирался по темному лесу, наступая в лужи и тихо ругаясь при этом. Лапти его промокли насквозь, он постукивал зубами от холода. Роста он был небольшого. Из-под его шапчонки торчали редкие соломенные волосы. На плечах висел потрепанный армячишко с заплатками на локтях, прожженный во время ночевок у костра. Штаны из мешковины были почти новыми, вот только на коленке была дырка, откуда выглядывала тощая грязная коленка. Щеки заросли рыжей щетиной, глаза запали. На лице отражались какие-то неясные сомнения или тревоги, о которых он забывал только проваливаясь в глубокие отпечатки копыт со студеной водой. Чавкая грязью, он шел по раскисшей дороге, стараясь не потерять ее из виду. За плечами его висел мешок, где было все его нехитрое добро: пара новых лаптей с онучами, рубаха, завернутый в дерюжку кусок хлеба с луковицей, гусли, рожок, бубен с колокольцами и всякая мелочь, какую случается подбирать, скитаясь по земле без своего угла. Чтобы бубен с гуслями не звенели в дороге, он обмотал их тряпочками.
Лис услышал его издалека. Сам он сидел в это время на березе, низко наклонившейся над дорогой. Когда скоморох проходил под ним, Лис свесился, подцепил пальцами его шапчонку и уронил ее на землю.
— Ах, комар тебя склюй, — недовольно сказал путник, подбирая пропажу. Натянул поглубже на голову, чтобы она больше не падала. Лис тоже решил, что падать она больше не будет, и когда в следующий раз путник проходил под деревом, ловко снял ее и повесил рядом на сучок. Человек растерянно схватился за голову, шагнул еще пару шагов на разъезжающихся ногах. Выровнявшись, огляделся. На этот раз ему пришлось подняться на цыпочки, чтобы достать свою шапку.
— Высоко как, — удивился он. — Как она туда забралась?
В шутку он шлепнул ее ладонью.
— Смотри, больше не убегай.
В третий раз бес повесил ее на ветку осины так высоко, что бедному путнику пришлось скользя и срываясь лезть за ней на дерево. Потом он сам удивлялся, как он разглядел ее в такой темноте, но тут, видно, не обошлось без каких-нибудь проделок беса. С трудом он залез по стволу и перебрался на ветку, где висела непоседливая шапка. В этот момент внизу пробежала птица размером с теленка. Она была бы похожа на коростеля, если бы не человечье лицо. Скоморох испугался, вцепился в сук. В лесу было тихо, как в озере подо льдом. Слышался только шорох капель, падающих с веток. Он перевел дух. «Привидится же такое», — и зашевелился, приноравливаясь, как бы поудобней слезть вниз, где остался мешок с пожитками. Вдалеке послышался топот, немного приглушенный опавшей листвой. Под ним снова пронеслась та страшная птица с детским лицом, сосредоточенно глядя перед собой. «Боже мой», — пробормотал человек, прижимаясь к мокрой коре. Коростель выбежал из темноты в третий раз и остановился под деревом. Заходил мелким шагом, наклоняя голову и будто танцуя.
