— Смертная казнь, смертная казнь, — забормотали судьи, ставя крестики на пергаменте.
Верёвки ослабили, и Мышибрат бессильно опустился на влажные плиты.
— Именем короля Толстопуза суд приговаривает к смертной казни похитителя детей — Мышибрата Мяучуру, а также заочно лису Хитраску и петуха Мартина Пыпеца. Всякий, кто настигнет преступников, может их безнаказанно убить. Приговор над вышеупомянутым Мяучурой должен быть приведён в исполнение на рассвете!
Хлопая пюпитрами, судьи покидали зловещее подземелье. Тюремщики оставили посреди зала полумёртвого Мышибрата. Король Толстопуз утешал отчаявшегося короля Цинамона: «Потерпи, мой дорогой, может быть, завтра он проболтается, и мы нападём на след…»
Король Цинамон молчал, но крепко сжатые губы и нахмуренная бровь свидетельствовали о том, что в его душе назревает грозное решение.
В подземелье с шипением догорала лучина, и переливались последние капли, звеня о стекло клепсидры.
Дольше Пыпец уже не мог выдержать одиночества. Сидеть в ожидании у открытого окна ему становилось невмоготу. Капралу казалось, что он скорее что-нибудь узнает, если сядет поближе к входной двери. И петух сбежал по винтовой лестнице вниз, в главный зал.
Седой дым поднимался из трубок, окутывая лампы. В уютных нишах, под расписными сводами, попивая золотой и рубиновое вино, болтали друг с другом рыцари, приезжие купцы и горожане. Капрала Пыпеца тотчас пригласили в компанию. Сквозь толстые стенки стакана искрилось алое вино. Петуха охватила дрожь при мысли, что такой же цвет имеет кровь его лучшего друга и товарища, которую завтра, быть может, прольёт палач. В ожидании козла, он не спускал глаз с двери. Но вот друзья по старым походам начали чокаться с ним, они весело покрякивали, хлопали его по плечу. Что было делать? Капрал порядком выпил и, верно, в иное время забыл бы про все заботы. Но теперь беспокойство за попавшего в беду друга не позволяло ему отдаться бурной беззаботности медвяного хмеля.
В тщетном ожидании городских новостей, он прислушивался к разговору двух пьяниц. Оба они были из числа тех мошенников и бахвалов, которые, взяв у короля вооружение и деньги на дорогу, выезжали за заставы и в ближайшей кормче пропивали и дукаты и коней. Потом они пешком возвращались в замок, рассказывали о своих приключениях и клялись: «Мы уже напали на след похитителей». Обманщики показывали синяки и шишки, полученные от того, что где-то, задремав от крепкого вина, они свалились с лавки. Пройдохи плаксиво жаловались, что на них напали, ограбили и что в драке они едва не поплатились жизнью, защищая королевну! Но, получив новое снаряжение и набив дукатами мошну, изобретательные прохвосты мгновенно исчезали, и даже лучшие полицейские собаки, несмотря на тонкий нюх, не могли найти их следов, затерявшихся среди ароматов подогретого вина, солёного миндаля и подрумяненных на вертеле шашлыков. Потом гуляки появлялись в сумеречный предрассветный час и, поддерживая друг друга, брели пьяной толпой по улице. Старинная песня, превозносящая вино выше всех прелестей жизни, будила крепко спящих горожан. Прежде чем сбегались стражники, они уже продали в таинственных погребках, и лишь откуда-то из-под земли, из-за обитых железом дверок долетал на улицу мелодичный звон бокалов и бульканье вин, льющихся из жбанов…
Петух дрожал от возмущения; если бы у него были деньги и снаряжение, то цыган давно бы уже сидел за решёткой. А тут его самый близкий друг, благороднейший из котов, может поплатиться жизнью… Непроизвольным движением петух осушил кубок, и в голове у него тотчас прояснилось. Он старался расслышать шаги на опустевшей улице, но лишь холодный ветер свистел в щелях.
Везде было темно и тихо.
Не обманул ли козёл?
Теперь у капрала не осталось ни гроша денег. Он уже не видел никакого спасения. Небо засеребрилось на востоке, ночь близилась к концу.
Петух невольно прислушивался к тому, что говорил, бойко размахивая руками, толстый рыцарь; глаза рассказчика напоминали поджаренные на сковородке яйца.
— Я встретил его за этой рощей. Сердце у меня ушло в пятки, я подумал, что сама смерть едет ко мне: на тощем полысевшем скакуне худой, как жердь, наездник в чёрных доспехах; за ним следом, ударяя голой пяткой в ослиный бок, толстый оруженосец.
— Эй, куда вы? — кричит грозно рыцарь.
— По королевскому приказу, — отвечаю я, подмигивая, потому что я уже догадался, — он тоже ищет похитителя. — Я напал на след, он ведёт к соседней корчме!
И тогда он мне:
— Я знаю, где скрыта королевна, стережёт великан, — и тут он обратил ко мне своё грустное лицо, которое напоминало скорее лицо аскета, нежели рыцаря, и промолвил: «Следуй за мной!»
— Я узнаю его, друзья, это безусловно он! Сам дон Кихот, храбрый безумец, знают его от Гвадалквивира до Кошмарки! — воскликнул один из собутыльников, осушая кубок и потирая нос, похожий на раздавленный помидор.
— Слушай дальше, — успокаивал его яйцеглазый. — Мы протащились вместе часть пути. Почти на вершине холма, вместо того, чтобы повернуть к трактиру, он, поправив шлем, который был похож на тазик цирульника, говорит: «Ты видишь его, видишь чудовище? Этого старца, вон там, с седой бородой?» Я клянусь ему, что не вижу, а он уже даёт шпоры коню и, лязгая доспехами, мчится галопом. Я протираю глаза. Или я спятил или он… Потому что там, внизу, мельница, вода падает на колесо и вздымает белую пену. Мельник выбежал на крыльцо, приветливо машет рукой. А тому хоть бы хны, — мчится что есть духу! Да так и ахнул с конём в воду!
Я не мог сказать ни слова, а толстый оруженосец…
— Санчо Панса, — подсказывает приятель.
— Да, да, именно так звали оруженосца. Рыдая, стоит на берегу. Я спрашиваю мельника: «Что это за река?» Он говорит: «Белкотка». — «Что за мельница?» — «Моя, — говорит, — Блажея Сита!»
— Бррр… Ты такие мрачные истории рассказываешь, — ворчит собутыльник, и его помидорный нос становится фиолетовым. — С этакой тоски мы все перепьёмся.
Дрожащей рукой он наполняет чашу, вино льётся мимо, стекает со стола в широкое голенище сапога.
— Ну, и он утонул?
— Да где там! Когда мы его уже оплакали, он всплыл среди водяной пыли, весь облепленный водорослями. «Великан удрал от меня, — кричит он, — я его уже за бороду держал, но негодяй обернулся сомом. Зато я похитил его сокровище, смотрите, что я добыл!» — Тут он потряс найденной на дне гитарой, внутри которой перекатывалась горсть улиток. Рыцарь тронул пальцем струны и с восхищением прислушался. Голос у этой гитары походил на мяуканье кота, которому наступили на хвост.
У Петуха перед глазами встаёт искажённая болью мордочка брошенного в тюрьму товарища: «Горе тебе, Мышибрат, — шепчет он дрожащим голосом, — нет для нас на свете справедливости».
Пыпец больше не в силах слушать болтовню пьяной компании, он открывает дверь и выглядывает на улицу. Перед ним, словно бледный призрак, стоит в лунном свете козёл.
— Принёс?
— Принёс!
— Давай! Наконец-то! Как я тебе благодарен, что ты пришёл! — радуется капрал, пряча под крыло спасительный пузырёк. Если это лекарство подействует, то на рассвете выпустят Мышибрата. Петух мчится вверх по лестнице через пять ступенек и вбегает в комнату. Козёл трусит по улице, довольный, что ему не пришлось дать отчёта в оставшихся серебрениках.
Хитраска уже натирает сонную Виолинку. На рассвете они побегут в замок. Все сияют от радости при мысли о счастливом короле и об освобождении Мышибрата, при мысли о мире между двумя поссорившимися народами, о награде, о наказании цыгана. Виолинка, гримасничая, засыпает, она тщательно укутана в одеяло. Лисица не может угомонить громко бьющегося сердца. В мехе, накинутом на ночную рубашку, Хитраска стоит с капралом у окна. Небо начинает серебриться; звёзды бледнеют. Близок желанный день.
Новое предательство козла
Пробежав несколько домов в тихом переулке, козёл нетерпеливо открывает пузырьки и мажет себе мохнатый лоб и бороду. Он тоже хочет удивить новый день великолепными рогами и достойной уважения золотистой бородой. Часы бьют четыре раза, и живущие в барометрах святые выходят из своих будок, они вытягивают ладони, чтобы узнать, не идёт ли дождь, но на улице холодно и ясно.
— Эй, откуда ты взялся? — раздаётся неожиданно над ухом козла окрик проходившего мимо патруля.
Сладкие мечтания прерваны.
— Я, я… — начал, заикаясь, козёл и выронил пузырёк.
— Разумеется, ты… Что там было? — Стражник тронул ногой осколки, — признавайся… — Вдруг, ударив себя по лбу, солдат завопил, словно его осенило: — Отвечай сейчас же, где капрал Пыпец и Хитраска?
— Я только что их видел здесь, в соседней гостинице, — ответил поспешно козёл, соображая: «Патруль и так уже обо всём знает, только бы меня не били».
