Ознакомительная версия.
Но назавтра всё стало ещё хуже. Я позвонил маме в роддом. Но вместо того, чтобы как-то меня ободрить, она стала рассказывать про то, как:
— Аделаида наотрез отказалась от подгузников и ходит исключительно на горшок;
— Аделаида выучила таблицу умножения при помощи калькулятора;
— Аделаида копирует «Московский дворик» Поленова гуашью так, что не отличишь;
— Аделаида разобрала и собрала сломанный будильник, и теперь он как новенький;
— вместо детской смеси Аделаида ест щи вилкой с ножом;
— пьёт из стакана и ходит в мужских ботинках по больничному коридору, чтобы повеселить медсестёр.
По всему выходило, что Аделаида у нас звезда, а я — мальчик посредственный.
— Она ребёнок индиго[19], — веско сказал папа и принялся названивать в Москву, в НИИ экспериментальной медицины РАМН.
В тот день я отчётливо ощутил комплекс неполноценности. Я хотел было поплакаться в жилетку Бабаке (пускай не говорит, но хоть выслушает), но она ушла подыскивать себе другую жилплощадь с добрыми и бодрыми хозяевами.
Через четыре дня маму с Аделаидой выписали. Это были самые долгие и мучительные четыре дня в моей жизни. Все были как на иголках, а Бабака на чемоданах. Новых хозяев она так и не нашла, и было решено, что пока Бабака поживёт у Сивокозова.
Мы с папой заблаговременно выдраили всю квартиру, пропылесосили шторы и выстирали диванный чехол. Установили у окна кроватку, небрежно раскидали по комнате игрушки (для атмосферы) и накрыли праздничный стол.
Бабака приготовила свой фирменный салат «Мимоза», собрала нехитрый скарб, свернула трубочку коврик и хотела уйти по-английски, но папа поймал её в дверях.
— Бабака, вы бы дождались Екатерину Алексеевну. — С тех пор как Бабака перестала разговаривать, папа вновь перешёл с ней на «вы». — Я сейчас в гараж, мы минут через тридцать будем.
Бабака молча кивнула, расстелила у порога газетку (чтобы шерсть не нападала), и мы стали ждать их возвращения.
— Ты прости, если что не так, — говорю. — Сама понимаешь, я в семье теперь на посылках. Думаю, через годик-другой сам подамся в Москву. Не выдюжить мне… — У меня даже подбородок затрясся — так жалко себя стало! — Хорошо нам вместе было. Я этот год, что ты у нас жила, никогда не забуду… Помнишь, как мы в Калистратиху к бабе Моне ездили? А с дождливым человеком помнишь как в лесу повстречались? А в подвале с призраком марсианина?.. Осиротею я без тебя, Бабаконька. Не видать мне дней прежних, весёлых, как своих ушей…
Сидит Бабака на кожаном чемоданчике и пол разглядывает. Морда такая у неё, то ли грустная, то ли не очень — не разберёшь. Словом, обычная собачья морда.
Хотел я упрекнуть её за душевную чёрствость, но тут мама с папой заходят.
С Аделаидой в руках.
Смотрю я на этот конверт с личиком, а у самого сердце, как у зайца под ёлкой, колотится. Лицо у неё малиновое какое-то, морщинистое, как у старушонки, и сердитое. Неприятное.
— Ну, Костя, принимай младшую сестру! — говорит мама торжественно и протягивает мне Аделаиду.
У меня аж ноги подкосились от слабости.
И внутренний протест возник.
«Вот и началась моя взрослая жизнь. Аделаида — от слова АД», — думаю, и так тоскливо-тоскливо мне стало. Хоть волком вой.
А тут ещё Аделаида щипает меня за нос и смеётся беззубым ртом. И мама с папой за ней следом. Как они быстро спелись! Мне так обидно стало.
— Гав! — вдруг слышим.
Это Бабака привлекает к себе внимание, мол, пора и честь знать. Ариведерчи, Косточкины! Поклон вам до земли! За хлеб, за соль, за крышу над головой — спасибо! Столько всего выстраданного в этом одиноком «гав» было…
И вдруг Аделаида закрутилась у меня на руках, как гусеница, вывернулась, на пол спрыгнула, в сторону Бабаки поползла и на спину ей вскарабкалась.
Мы оторопели.
А она говорит:
— Куда это ты собралась? — и на Бабаку сверкает глазами.
Бабака от неожиданности про обет молчания сразу забыла и молвит человеческим голосом:
— Так аллергия же у вас на собачью шерсть, Аделаида Степановна. Может быть.
— У меня? — кричит Аделаида. — У меня?! Да я здоровее вас всех, вместе взятых! О какой аллергии идёт речь? — Она смотрит на родителей, и взгляд у ней просто пламенеет.
— Шерсть, антисанитарные условия, теснота… — невразумительно лепечет мама.
— Глупости! — отрезает Аделаида. — Домашние животные необходимы ребёнку с пелёнок, чтобы чёрствым не вырос.
Она слезает с Бабаки и критически оглядывает детскую:
— Бабака, давай сюда коврик. Конста-ант, ты не возражаешь, если мы твой стол к окну передвинем, мою кровать — в угол, а Бабака ляжет у батареи?
И только она так сказала, мой ледяной ком внутри сразу растаял. Какой-то горячей волной по всему телу разлился, и мысль одна в голове: «Сестра! У меня сестра!! Моя собственная!!!» Представляете? Так что теперь нас, Косточкиных, пятеро.
А Бабакиной соседкой по общежитию в 1979-м, оказывается, была лайка Кусачка.
Та самая, которая летала в космос. Она сделала один оборот вокруг Земли и вернулась. А потом родила тридцатерых. И все — английские бульдоги. Её за это представили к государственной награде.
Фонетика — наука, которая изучает звуки языка (Здесь и далее — прим. автора).
Мизансцена — то, как актёры и декорации расположены на сцене во время спектакля.
Охолони — не нервничай. Или, как говорил Карлсон: «Спокойствие, только спокойствие!»
Фомка — маленький ломик, любимое орудие взломщика.
Экстрадиция — отправка иностранного преступника на его родину.
Стоеросовый телепень — болван, тупица (выдумляндский сленг).
Анабиоз — отсутствие признаков жизни; при анабиозе не ясно, жив ты или мёртв.
Гомеопат — врач, который подобное лечит подобным (маленькими дозами).
Гамаши — это никакие не рейтузы и не кальсоны, а вязаные чулки без ступнёй.
Эскулап — так раньше называли врачей (по имени древнеримского бога).
Ипохондрик — беспокойный тип, вечно мнящий себя больным.
Денно и нощно — весь день и всю ночь.
Силки — ловушка для птиц и мелкого зверья.
Утрировать — сильно преувеличивать.
С довольной женой и жизнь хороша (англ.).
Метаморфоза — превращение. Например, головастика в лягушку.
Подобострастие — характерный признак подлиз.
Скептик — во всём сомневающийся тип.
Ребёнок индиго — представитель новой расы людей. Очень умный, склонен к телепатии.
Ознакомительная версия.