— А если никогда ни на кого не натолкнёшься? Что, если каждый раз это будет терновый куст? — спросил парковый сторож.
Всё это, конечно, бабушкины сказки, но он знал, что от них не стоит отмахиваться: посмеёшься над такими россказнями, а они возьмут и сбудутся.
— Ну, рано или поздно на кого-нибудь да натолкнёшься! Апчхи!
Не так уж много у нас терновника. И потом, не стоит забывать про огурец. *
— Какой ещё огурец?
«Ещё какая-то глупость, — подумал сторож. — Или они издеваются?»
— Вы что, вчера родились? — вздохнула Элин. — Разве ваша бабушка вам ничего не рассказывала? Мне вот рассказала моя бабушка, а ей её бабушка, а той — её бабушка, и так далее, до самой Евы.
«Так и есть, — подумал сторож, — бабушкины сказки».
— Значит, так, — продолжала Элин. — Нужно натереть соком за ушами, закрыть глаза, вытянуть вперёд руки и пятиться. Это может продолжаться долго, но может, и нет. Апчхи! — Она высморкалась. — Но в конце концов, если повезёт, встретишь свою любовь.
Тут она зарделась и посмотрела на полисмена.
— Это, конечно, ворожба, — добавила Элин, — настоящее колдовство. Но оно того стоит!
— Главное, не забыть огурец! — ухмыльнулся полисмен. — Самый счастливый овощ! Ну, мы-то с вами, дорогая, встретили свою любовь. Теперь нужно назначить день. Следующий четверг, к примеру?
Он твёрдо взял Элин за руку и повёл прочь по траве, выбросив по дороге несколько конфетных фантиков.
Парковый сторож со вздохом подобрал мусор и посмотрел вслед влюблённым.
«А как же я?» — думал сторож. Мир проходил мимо него парами, держась за руки. Ждёт ли и его счастливый жребий? Положил ли кто-то под подушку букетик трав в надежде встретить Фредерика Смита, паркового сторожа? Кто она, эта Белоснежка или Золушка, которая прильнёт к его форменной тужурке?
Солнце медленно закатилось, оставив лишь синие сумерки: ни день и ни ночь, ни свет и ни тьма — час судьбы.
Премьер-министр, вероятно, сейчас вынимает из коробки цилиндр. Да и все остальные занимаются своими делами и ничуть не заботятся о том, как их дела отразятся на состоянии парка. Парковому сторожу казалось, что на него никто не смотрит.
А что, если… Конечно, всё это чепуха… Но что, если попробовать? Вреда ведь не будет. А вдруг… Он скрестил пальцы наудачу.
Сторож поправил голубую крикетную кепку, воровато оглянулся по сторонам и достал из кармана остатки ленча — раскрошившийся бутерброд с огурцом. Осторожно, не переставая оглядываться, он потёр куском огурца за ушами, чувствуя, как огуречный сок стекает за воротник. Собрав всю свою решимость, сторож сделал глубокий вдох и сказал самому себе: «Удачи, Фред?» Потом закрыл глаза, вытянул руки перед собой и принялся медленно пятиться назад. Так, осторожно. Шаг, ещё один. Фредерик Смит доверился сумеркам.
Казалось, он очутился в другом мире. Парк, который он знал как свои пять пальцев, растворился во мраке. До него донеслась далёкая музыка — какие-то люди хором пели старые песни, которые он знал когда-то в детстве, убаюкивающие, словно колыбельная. Где-то играла шарманка. Это, конечно, Берт, продавец спичек!
Ай-яй-яй! Уличным музыкантам вход в парк запрещён! Но правила могут и подождать. Сторож занят.
Слева (или справа?) доносится плеск воды. Ну почему люди так невнимательны? Ясно же сказано: плавать в озере запрещается. Но, может, это просто рыба плещется, как обычно по вечерам? И кто её осудит? Рыба ведь не умеет читать.
Дальше, дальше. Под ногами он чувствует траву, выступающие из земли корни деревьев. В ноздри ударил запах одуванчика. Где же он сейчас? В диком углу? Сторож не смел открыть глаза. Ведь так можно разрушить чары. Нет, нет. Назад, только назад. Его ведёт судьба.
Вокруг послышались шёпот, шорох, возня, приглушённый смех.
— Мальчики, побыстрее! — окликнул чей-то бас; кажется, он прозвучал откуда-то сверху. — У нас мало времени!
«Господи боже! — подумал сторож. — Неужели кто-то и впрямь забрался на дерево и теперь ломает там ветки и нарушает правила? Ну и пусть. Сейчас не до того».
— Мы идём! — раздались в ответ звонкие голоса где-то над плечом сторожа. — Это они отстают! Эй, Лисичка, Медведица! Что вы вечно плетётесь, как черепахи?
Лисы? Медведи? Парковый сторож содрогнулся. Неужели сторож Зоопарка так поддался безумию этого вечера, что оставил клетки открытыми? Может быть, ему, Фреду Смиту, угрожает смертельная опасность — какой-нибудь зверь в чаще, или тигр, светло горящий,[2] или ещё что-нибудь в этом роде?
— На помощь! — завопил сторож, почувствовав, как что-то пушистое коснулось его ноги.
«Не тигр, — подумал он. — Слишком маленький и мягкий. Скорее, кролик — одичавший кролик. Вход с кроликами воспрещён. Завтра же надо будет повесить табличку».
Теперь вокруг творилась суматоха, что-то просвистело в воздухе, послышалось хлопанье крыльев, кто-то пролетел мимо.
На кепку сторожу упало нечто вроде вишнёвой косточки и, отскочив, отлетело на землю. Должно быть, кто-то гораздо выше Смита принял его — паркового сторожа! — за урну. Этот кто-то напевал на ходу знакомую мелодию. Что это — «И мой сурок со мною»? Но тогда он ужасно фальшивит.
Звуки песни замерли вдали. Всё стихло. Мир вокруг казался абсолютно безмолвным, сторож слышал теперь лишь собственные шаги.
Фредерик Смит почувствовал себя ужасно одиноким и потерянным. Вытянутые руки болели, глаза устали от темноты.
Но он продолжал пятиться. Ведь всё на свете когда-нибудь кончается. И он не подведёт ту, что мечтает о нём в канун Иванова дня.
Спотыкаясь, он брёл всё назад и назад. И вот — как ему показалось, через несколько часов — позади послышались голоса, они звучали негромко, без восклицаний и взрывов хохота. Казалось, это друзья встретились, чтобы поболтать о том о сём.
Голоса становились громче, кто-то рассмеялся, беседа текла своим чередом. «Как приятно слушать людскую болтовню», — подумал сторож. Кто бы ни были эти люди, наверняка долгожданная Она сидит сейчас среди них. Наконец-то он встретит свою судьбу. Наконец-то он, Фред Смит, как все люди, пойдёт с кем-то парой, рука об руку.
Ближе и ближе голоса. Сколько ещё шагов ему осталось? Три, решил сторож. И он медленно шагает — раз, два, три.
И вдруг — бам! Наконец-то! Спиной он ощутил тёплое, упругое плечо, и сердце его радостно забилось. Теперь осталось только повернуться, и он её увидит. Сторож круто развернулся, но чья-то твёрдая рука отстранила его.
— Я буду вам весьма признательна, если вы перестанете вести себя как телега! Я вам не фонарный столб! — произнесла Мэри Поппинс.
Парковый сторож слишком хорошо знал этот голос и, всё ещё не открывая глаз, испустил протестующий вопль.
— Мне всегда не везло! — кричал он. — Я должен был знать с самого начала! Вместо суженой — терновый куст! И так всегда!
В ответ раздался звонкий смех.
— Терновый куст! — насмешливо повторил другой голос, которому Смит тоже не обрадовался.
Со стоном сторож открыл глаза и, как бы не желая верить тому, что видит, закрыл их снова.
Он находился в Аптекарском садике с мраморными скамейками и дорожкой, проложенной вокруг ромашковой клумбы. В этом, конечно, не было ничего нового. Он сам разбил здесь садик с разными полезными травами. Но теперь на траве, которую он собственноручно косил, среди остатков недавнего пикника — яичных скорлупок, колбасных шкурок, недоеденных пирожных — сидели Мэри Поппинс и дети Бэнксов, миссис Корри и две её дочери. И среди них его собственная матушка улыбалась ему доброй улыбкой.
Конечно, и в этом не было ничего нового. Но, кроме того, — сторож не верил собственным глазам! — на травке уютно устроилась медведица, пощипывая медуницу и медвежьи ушки; лисица стояла на задних лапах, собирая лисохвост и наперстянку, а заяц пасся на грядке с петрушкой!
И, словно всего этого было ещё недостаточно, Джейн и Майкл в зелёных венках с двумя неизвестными мальчиками, почти не одетыми, но тоже в венках, рвали охапками драгоценные травы! А какой-то гигант, облачённый в шкуры и вооружённый дубинкой, с блестящим поясом вокруг талии и львиной шкурой, перекинутой через плечо, навешивал на уши Мэри Поппинс серёжки из вишен! И — последняя капля — матушка украшала голову большой птицы, сидящей на кусте, веточкой фенхеля.
— Мама, как ты можешь? — вскричал парковый сторож. — В парке не разрешается рвать травы! Ты знаешь правила и нарушаешь их!
Она впервые подвела его, и Смит чувствовал, что никогда ей этого не простит.
— В виде исключения, милый. Он ведь спускается только раз в году.
— Исключения исключаются, мама! А птицы спускаются сюда всё время. Они же не могут вить гнёзда в небе. В конце концов, это вполне резонно…
— Сегодня нет ничего резонного, Фред.
И она перевела взгляд с птицы на зверей.
