— Но, мадам! — воспротивился Тоуд, которому не очень-то понравилось, что его назвали «престарелым». Но гораздо больше ему сейчас не нравилось, что Графу достанется более удобная постель, чем ему.
— Конечно, пусть сиротка поспит на моей кровати, — сказала девушка.
— Мисс! — еще раз попробовал вмешаться Тоуд. — Волосяные матрасы сейчас очень модны среди французской знати, и Граф вполне может предпочесть…
Но женщины и слышать не хотели об этом, и Граф, ужасно раздражая Тоуда, бесподобно сыграл слабого больного. Он оперся на руку дочки фермера и был препровожден в дом. Там ему показали кровать. На ворчание и сердитые взгляды Тоуда Граф и внимания не обратил.
Наутро, когда по дому распространились запахи поджаренного бекона и свежеиспеченного хлеба, Тоуд, который, несмотря ни на что, переночевал все же с комфортом, заметил, что Граф, выйдя к столу, а это случилось не раньше полудня, ни словом не обмолвился о кофе и круассанах, а за милую душу уплел то, что ему предложили.
— Он такой свеженький сегодня, и аппетит отменный, — заметила фермерша. — Мы думали, вы останетесь на пару деньков, но раз уж…
Тоуд понял, что пора преподать Графу еще один урок: дареному коню в зубы не смотрят, то есть бери все, что дают, и постарайся, чтобы дали побольше.
— Именно тогда, когда он хорошо выглядит и ест с аппетитом, он вдруг внезапно и заболевает, — скорбно произнес Тоуд, подмигивая своему юному другу и тем давая понять, что представление не окончено и ему придется сыграть еще одну роль. Тяжело вздохнув, Тоуд продолжал: — О да, приступы случаются, именно когда дела обстоят как нельзя лучше и он выглядит вполне счастливым. Боюсь, что отличный аппетит — это плохой знак. Вы хорошо себя чувствуете, Граф?
— Очень хорошо, — ответил Граф, включаясь в игру. — И именно поэтому, дядя, я очень боюсь, что вот-вот заболею.
— Ах бедняжка! И порадоваться от души не может! — сокрушалась жалостливая дочка фермера.
— Вот затем я и нужен, — сказал Тоуд. — Я всегда должен быть рядом, у меня есть медицинская подготовка.
Тоуд еще раз подмигнул, потом несколько раз толкнул своего воспитанника в бок. Пора было разыграть припадок-другой. Момент самый подходящий. Женщины просто руки ломали от жалости и готовы были сделать все, что ни попросит Тоуд. Но, видно, Тоуд еще не очень преуспел в воспитании хитрости и двуличия в юном Графе, потому что до того не сразу дошло, что ему надлежит заболеть прямо сейчас, незамедлительно.
— Моn dieu! — закричал он, заметно переигрывая, но стараясь взять страстностью. — Я не чувствую хорошо… себя!
— Мадам, горячей воды! — распорядился Тоуд. — Когда он ставит слова не в том порядке, это значит, что у него помутилось сознание и зрение.
— Не чувствую хорошо себя… совсем! — кричал юноша, хватаясь то за горло, то за сердце, то за живот, потому что не знал точных значений английских слов «приступ» и «припадок».
— Скорее, мисс! — скомандовал Тоуд. — Принесите полотенца — обмотать ему голову и одеяла — накрыть его, потому что скоро он покроется испариной и будет трястись от озноба.
Потом… Но для чего честным, хорошим людям учиться двуличию у Тоуда и видеть порочную восприимчивость избалованного юнца! Прискорбно наблюдать, как Тоуд учит ребенка Мадам играть на лучших струнах человеческой натуры! Сам дьявол не в силах так растлевать юные души, как это проделывал Тоуд с душою Графа в последующие три дня. Жабы продолжали ломать комедию, а мать и дочь кидались выполнять любой их каприз.
Обман длился бы и дольше и добрых женщин попросту выжили бы из собственного дома, если бы не вернулся фермер, мгновенно не раскусил незваных гостей и не выдворил их в два счета.
— Но, отец, он настоящий французский граф! — кричала дочка.
— Настоящий французский мерзавец — вот он кто! — ревел фермер.
— Но, муженек, дорогой, не надо так грубо с пожилым джентльменом, ведь он…
— О, я знаю, что он за птица! Негодяй он, и я не даю ему пинка, которого он заслужил, только потому, что у него хватает совести не выдавать себя за того доброго и достойного джентльмена, благороднейшего джентльмена, что всем нам так угодил, надув этого негодяя, Председателя суда…
Это был длинный монолог, очень быстро произнесенный и такой страстный, что Тоуд не совсем понял суть, но уловил, что каким-то образом все вышесказанное касается его…
— Вы хотите сказать… — начал Тоуд, которому показалось, что не все потеряно.
— Он хочет сказать, сэр, и вы уж простите его великодушно за его грубые латберийские манеры, что вам не поздоровилось бы, надумай вы выдавать себя за мистера Тоуда из Тоуд-Холла, которого здесь хорошо знают с тех пор, как он оставил в дураках нашего землевладельца, Председателя суда, и…
— Но я действительно Тоуд из Тоуд-Холла, и сейчас я опять спасаюсь бегством от Председателя суда и потому нуждаюсь в вашей помощи, — выпалил Тоуд, слишком поздно сообразив, что, скажи он им сразу, кто он такой, они бы все для него сделали без всякого обмана и притворства, к которым они с Графом вынуждены были прибегать эти несколько дней.
— Вот видишь, жена, что я говорил! — разъярился фермер. — Этот бродяга еще имеет наглость заявлять, что он сам мистер Тоуд!
Жена фермера взвизгнула и схватила швабру, а дочка, рыдая от обиды за такой чудовищный обман, вооружилась медной сковородкой. В общем, трое хозяев проводили двоих гостей до реки и там столкнули в воду.
— Больше сюда не возвращайтесь! — крикнул фермер.
— Обманщики! — кричала его жена.
— Жабы! — плакала дочь.
Когда они ушли, Тоуд и Граф вылезли на берег, сели в свой катер и потихоньку двинулись вверх по течению, чтобы не подвергнуться нападению еще раз.
— В конце концов, — рассудил неисправимый Тоуд, немного пообсохнув и заварив себе чаю, — это не такая уж высокая плата за четырехдневный полный пансион. Все равно меня уже начинал утомлять этот дом и их женская трескотня. Мы снова свободны, плывем, куда хотим, и живем так, как нам заблагорассудится.
Граф, которому теперь очень нравилось путешествовать в компании Тоуда и который явно предпочитал приключения последних дней привычной для него душной атмосфере аристократических домов, весело рассмеялся.
— Но, — продолжал Тоуд после долгой паузы, — надо отдавать себе отчет в том, что так долго продолжаться не может. У нас кончается горючее, и денег у меня почти не осталось. Я не удивлюсь, если этот злобный и подлый фермер заявит о нас в полицию, так и не поняв, что я тот, кто я есть, то есть тот самый героический Тоуд, ныне скрывающийся от суда за «преступление на почве страсти», за которое в вашей замечательной и цивилизованной стране вообще не наказывают. Итак, либо мы исхитряемся заправить катер горючим и пополнить запасы продовольствия и тогда отправляемся вверх по течению, от греха подальше, либо продаем катер и покупаем какое-нибудь другое средство передвижения.
— Да! — кивнул послушный ученик Тоуда.
— Притом продаем мы катер за гораздо большую сумму, чем он в действительности стоит, — добавил Тоуд.
— Разумеется! — согласился глупенький юнец, теперь уже вполне готовый катиться за Тоудом по наклонной плоскости.
Они плыли медленно, надеясь, что оставшегося горючего хватит, чтобы добраться до какого-нибудь места, где подвернется пища для утоления их аппетита на обманы и розыгрыши.
— Вы когда-нибудь ловили рыбу? — небрежно спросил Тоуд тем же вечером, когда воспоминания о съеденном утром завтраке стали уже уходить и их начали терзать муки голода. Печенья почему-то не хотелось, и Тоуд вспомнил, как они с отцом рыбачили в прежние времена.
— Нет, никогда, месье, — ответил Граф.
— Ничего сложного, — сказал Тоуд. И самое странное, что действительно ничего сложного в этом не оказалось! Кроме той удочки, которую прихватил с собой Тоуд, сбежав от желавших ему добра друзей из Тоуд-Холла, на борту, благодаря запасливости Прендергаста, оказалась еще одна удочка и снасти. Для наживки в баночке были червяки, а в коробочке мухи.
Может быть, во многих отношениях Тоуд и не был практичным существом, но как ни один мальчишка не забывает уроков, полученных от отца на берегу реки: насаживать наживку, разматывать леску и закидывать удочку, а потом выжидать и подсекать, — так и Тоуд не забыл. Не забыл он и того счастья, когда смотришь в сумерки, как течет река, как играет рыба, слышишь вдруг первое уханье совы, а потом, когда весь улов уже в ведре, удочки смотаны, — эту особенную радость от походного костра, бульканья ухи, сдобренной травами… Ничего вкуснее не бывает!
Таково было введение, сделанное Тоудом к рыбной ловле, и, как и во всем остальном, Граф оказался старательным и способным учеником, да к тому же еще и благодарным, и это порадовало Тоуда больше всего того, что случилось с ним за последний год.
