– Скор ты больно... Погоди... Ага! Да ведь это зубы... Зубы да язык! – ответил Иван.
– И это верно, – сказал ворон. – Слушай-ка третью. Летит птица-говорок через широкий дворок. Сама себе говорит, без огня село горит...
– По-моему, – сказал Иван, – так это солнышко всходит, потому и без огня село горит, а как уж по-твоему, мне неведомо.
– Разгадал, – сказал ворон. – Ну теперь поближе садись – сказывай, зачем пришёл?
Иван низко поклонился ворону и сказал:
– За великой твоей милостью. Укажи дорогу к логову Горыныча. Биться с ним хочу.
Ворон удивился, принялся было отговаривать Ивана, сказал, что парню с Горынычем биться – всё равно что воробышку на ястреба напасть.
– Силы Горыныча не знаешь, – вразумлял ворон Ивана. – Оттого и отважен. Войска у него видимо-невидимо. Сорок королевств стоном от него стонут. Дань с них берёт великую, а они отбиться не могут! Силён змей и лукав, обведёт он тебя вокруг пальца, силой возьмёт, хитростью одолеет!..
– Да ведь и я не прост, – сопротивлялся Иванушка, – не котёл на плечах – голова!
– Голова-то голова, – согласился ворон, – да она у тебя одна, а у Змея Горыныча – семь голов-то! Чародей он: оборачиваться, кем захочет умеет. Раздумай, Иванушка, не по силам тебе это.
– Не раздумаю, – твёрдо сказал Иван. – Нерушимо слово моё. Сделай милость, укажи дорогу.
– Ну что ж, – вздохнул ворон, – видно, тебя не переломить. Крепко изобидел Горыныч добра молодца. Придётся помочь тебе. Вот возьми два моих перышка. Пустишь одно по ветру – да и в путь за ним! Доведёт тебя оно до ворот дворца Горыныча. Другое пустишь – как домой воротиться задумаешь. Знай – путями немереными, вёрстами несчитанными придётся тебе идти. Через леса дремучие, через горы высокие, через поля широкие, через болота топкие, нехожеными тропками. И это ещё не всё. Через сорок королевств пойдёшь – берегись, лишнего про Горыныча не говори никому. Донесут ему – и погиб. Зря удалью не хвастай. И вот последний совет. Как станешь в лесу отдыхать, начнёт тебе кот Баюн сказки сказывать. А ты не слушай. Либо уши поплотней завяжи, либо беги без оглядки. А то ведь заснёшь и никогда не проснёшься. Ну а теперь ступай!
Низко поклонился Иван мудрому ворону, поблагодарил его за помощь и советы – и отправился в свой долгий путь. Пошёл за пёрышком, что само собой полетело выше его головы. Чтоб идти было веселей, он пел песню, которую тут же сам и сложил:
Предо мною сто дорог,
Ты веди меня, перо
С чёрною бородкою,
Самою короткою!..
Влево, или вправо ли,
К змею семиглавому,
К змею семиглавому,
Злому и лукавому!..
Под его жестокой властью
Плачет там в неволе Настя,
Плачет Настя, а ведь в Насте
Всё Иванушкино счастье.
Много дней и ночей идёт Иван. Ноги уже передвигает с трудом. Забрёл в дремучий сумрачный лес. Оставляют силы могучего парня. Надо бы отдохнуть. Ещё шаг – и свалится он в густую траву. Делает Иван этот последний шаг и падает.
– Ничего, – успокаивает он сам себя, – вот немножко отдохну и дальше путь держать буду. Вот и пёрышко моё остановилось, не летит дальше. Пожалело меня, молодца.
Смотрит Иван на небо, а его за высокими вершинами деревьев почти и не видать. Только мерцает что-то в вышине. Каких-то два зелёных огонька. Иван всматривается и видит, что не огоньки это, а зелёные глаза огромного кота, который сидит на толстой ветке могучего дуба. Вспомнил Иван о том, что говорил ему мудрый ворон о коте Баюне. Встать бы надо и уйти, но ни ноги, ни руки не слушаются. А кот Баюн тихим, вкрадчивым голосом начинает свою сказку сказывать:
– В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Салтан, и была у него дочь-красавица. Все царство обойди – краше не найдёшь. Глаза словно звёзды, уста сахарные, коса шелковая до пояса...
– А у Настеньки-то коса – ниже поя-са!.. – шепчет Иван сонным голосом.
Борется он со сном что есть силы, а сон его одолевает. Беда, да и только.
– Лицо у царевны белое, – рассказывает кот Баюн, – походка плавная – не то лебедь плывёт, не то царевна идёт. Скажет слово – сердцу радостно, засмеётся – словно жемчуг на блюдо кто просыпал...
– А всё не лучше твоя царевна моей Настеньки!.. – рассердился Иван и потёр закрывающиеся очи свои ясные.
– А что нарядов у царевны сто ден считай, не сочтешь. Со счету собьёшься – начинай сызнова... – продолжает кот убаюкивать Ивана.
Иван попытался было встать, да ноги подкашиваются, глаза закрываются, сон так и наваливается. Зарылся он в траве – и перестал сопротивляться.
Только Иван заснул – из зарослей выскочил заяц и подбежал к нему.
– Не спи, Иван, не спи! Слышишь, просыпайся! – запищал заяц на ухо спящему, лапкой потеребил его за уши, но всё было напрасно. Спал Иван – ничего не слышал. Выбежали грибы и цветы. Колокольчики звенели Ивану на ухо, заяц в отчаянии барабанил лапками по могучей груди Ивановой, но всё понапрасну. Спал Иван непробудным сном.
А кот Баюн, сидя на ветке, всё мурлыкал.
– Зря стараетесь, – мяукнул он наконец, – кого кот Баюн усыпил, тому уж никогда не проснуться.
Тут из лесу вышел слуга Горыныча в латах и шлеме, снял с Ивана ладанку, взмахнул кинжалом и всадил его по рукоять в грудь Ивана. Коротко вскрикнул Иван – и смолк. Вдруг откуда ни возьмись заяц кинулся на убийцу – тот от неожиданности ладанку выронил, а заяц подхватил её – и в кусты. Горынычев слуга поискал, поискал ладанку да не нашёл. Плюнул, да и побежал докладывать хозяину, что приказ выполнил.
Заплакали грибы и цветы, застонал зайчик. Появился старичок-лесовичок. Увидел кинжал в груди у Ивана и горестно всплеснул руками.
– Не досмотрели! Не уберегли!.. А ты, заяц, чего время теряешь? Беги к мудрому ворону, расскажи о беде. И чтоб мигом! Ждём, мол.
Заяц пустился стремглав, а чуть погодя прилетел мудрый ворон, и опустился возле Иванушки.
– Ах, Иван, Иван, – закручинился мудрый ворон, – побледнели щёки твои румяные, закрылись огневые очи твои. Остановилось сердце твоё отважное. Течёт из глубокой раны алая кровь. Сказывал тебе ворон правдивые слова. Не послушался. Но умереть такому молодцу не дадим. Сбрызнем-ка рану твою кровавую мёртвой водой!
Ворон клювом осторожно вытащил кинжал из груди Ивана и сбрызнул его рану мёртвой водой. Рана тут же затянулась.
– А теперь польем её живой водой, – добавил ворон и облил рану водой из другого пузырька.
Старичок подошёл поближе к Ивану и сказал:
– Рана пусть затянется,
На груди у молодца,
Лишь рубец останется,
Долго будет помниться.
А ворон прокаркал:
– Сгинь-ка, развейся, Злодейка-беда,
На мёртвого лейся живая вода!
Иван открыл глаза, встал и потянулся. Потом улыбнулся и низёхонько поклонился старичку-лесовичку и мудрому ворону.
– Ox, и долго же я спал! – сказал Иван. – Пора теперь и за дело приниматься. Чай, совсем заждался меня Горыныч!
Ворон и старичок-лесовичок ничего не сказали Ивану про то, что не спал он, а мёртв был, а заяц принёс ему ладанку с родной землёй.
– Возьми-ка, – сказал заяц, – уронил ты её во время сна, а я сберёг для тебя.
Иван поклонился и зайцу, а потом повернулся, помахал рукой старичку и ворону, вещее пёрышко взлетело, замаячило перед Иваном, и он пошёл за ним.
– Берегись теперь, Горыныч, – проговорил ворон, глядя вслед Иванушке. – Великая сила на тебя поднялась. Крестьянский сын войной пошёл. Не на жизнь, а на смерть биться будет.
А в царстве Горыныча – переполох. Бегают, шепчутся слуги Горыныча. А Змей – словно белены объелся. Рвёт и мечет, аж подступиться страшно. Увидел он в волшебном зеркале, что Иван жив-здоров – разбушевался. На свою полоняночку, крестьянскую девушку Настю, гневается. Он к ней и так и эдак, а она и глядеть на него не хочет. Дары перед ней разложил, богатства бесценные – а она таково гневно глянула, бровки сдвинула, молнию из очей метнула. Ножкой как топнет – так и раскатились по полу жемчуга индийские да лалы персидские. Ох, и освирепел Горыныч!.. Лютует – страсть. Непокладиста крестьянская дочь Настенька, дерзка, непокорна.
Старый слуга шепчет на ухо молодому:
– Слышь, похлестал её плёткой шелковой. До крови похлестал, злодей! Что ни свистнет плётка семихвостая – семь ручейков алой крови по белу телу хлынут. А полонянка молчит, да и только.
– Пять ден есть не велел ей давать, – вздыхает молодой слуга, – всё ждал, что сама попросит. Так и не дождался. Гордая девушка. Бежать сколько раз принималась, да разве отсюда убежишь?
Прискакал запыхавшийся гонец. Рассказал горынычевым слугам, что дела-то у хозяина плохи. Везёт он грамоту из королевства Высоких Гор. Поднялись там люди. Сказывают, прошёл по их земле крестьянский сын Иван и смутил всех речами дерзкими. Я-де один на Горыныча двинулся, а вы что же всем миром-то медлите? Везёт гонец Горынычу нерадостную грамоту. Наместник Горыныча изловить Ивана велел, шапку золота за его голову сулил, ан не польстился никто. А как напали на Ивана воины – всех пораскидал, как малых ребят, и ушёл. Вот об этом обо всём и отписал наместник Горынычу. А там потянулись за первым гонцом другие. Из королевства Синих Рек, из королевства Зелёных Лугов, из королевства Рыбных Озёр... Да все сорок королевств и не перечтёшь. И у всех гонцов грамоты. А в грамотах тех – вести дурные: прошёл, мол, по земле Иван, крестьянский сын, и всех на Горыныча поднял. Злится, лютует Горыныч, первого гонца едва жизни не лишил. Сам себя утешает: «Со всеми расправлюсь. Сила у меня великая!»
