А что же Настенька? Жива ли, голубушка? Жива. Сидит Настенька в богатой палате. На узких высоких окнах – узорчатые занавески. На столиках – блюда золотые и серебряные, а на блюдах тех – плоды заморские, сласти. Ешь – не хочу. Девушки в диковинных нарядах пляшут и поют перед нею, стараются развеселить Настеньку, да не смотрит она на них. Вот подсела к ней одна – черноглазая, с длинными косами, увитыми жемчугом, и ласково так говорит: «Что пригорюнилась, госпожа моя ненаглядная? Хочешь спою тебе о своей родине, где с утра до ночи поют пёстрые птицы, на деревьях растут хлебные плоды и никогда не бывает снега?»
– Пой, если тебе хочется, – отвечает Настенька, – а сердца моего всё равно не развеселишь.
– А вдруг? – спорит невольница, берет лютню, играет на ней и поет:
Красавица синеокая, сыграю тебе и спою.
Про родину далёкую, страну дорогую мою.
О, небо над родиной милой, о небо!
Синее твоих сапфировых глаз.
Нет, тот не поймёт, кто ни разу там не был,
Нет, тот не забудет, кто был там хоть раз.
А море, а тёплое синее море,
А ропот волны от зари до зари.
Упало ль на сердце тяжёлое горе,
Неси его к морю и в нём раствори...
Голубка моя печальная, сыграю тебе и спою,
Забудь свою родину дальнюю,
полюби голубую мою.
К нам ласково солнце, тепло там и нега,
Пьянящие запахи ярких цветов.
Нам холод не ведом, не знаем мы снега,
Тела там не студит нам дыханье ветров.
Поём и резвимся, счастливые дети,
Срываем цветы на своём мы пути.
Поверь мне, чудесней страны на всём свете,
Чем эта, под солнцем тебе не найти.
Красавица синеокая, доверься своей судьбе.
Судьба твоя не такая жестокая,
как кажется тебе.
Настенька встала:
– Не жестокая, говоришь? Да что может быть судьбы моей страшней? Ты, родину потеряв, можешь петь да плясать в рабстве, на чужбине. А по мне – смерть такой доли краше! Может, и вправду хороша твоя родина, да не любишь ты её. Кто свою землю любит, тот такой доле не покорится.
– И ты покоришься, – со вздохом сказала невольница. – Нрава моего не знаешь. Давно ль ты здесь?
– Десять вёсен, десять зим.
– Много ли раз бежала?
– И не пыталась. Разве отсюда убежишь?
– А я бежала, – сказала Настенька, – десять раз бежала. Десять раз ловили, и всё равно бежать буду, пока не убегу. Вот ты пела, что чудеснее твоей родины ничего на свете нет. Неправда это, есть. И эту землю я знаю. Вот послушай, что я тебе спою.
Выйду в поле чистое,
А на сердце весело,
Льётся голосистая
Жаворонка песенка.
По пшенице волнами
Ветерок качается.
Зёрнышками полными
Колос наливается.
Небо моё синее
С алою полоскою,
Обниму осину я,
Обниму берёзку я.
А в лесу прохладою
Сердце тешу, радую,
Говорю с речушкою,
Милою подружкою,
Песнь запела, радуясь,
Кто-то откликается,
Вышли в лес по ягоды
Девицы-красавицы.
Ах, малина алая,
Чёрная смородина!
Сердце стосковалося, —
Далека ты, родина...
Настенька замолчала, а в палату вошёл слуга Змея Горыныча. Он низко поклонился Настеньке и сказал ей, что Горыныч велел ей переодеться. Сам, дескать, скоро в гости к ней припожалует. Слуга принёс ей большой ларь и стал вынимать из него богатые одеяния для Настеньки. Но она ногой отпихнула дары Горыныча и гневно закричала:
– Прочь! Ничего не надену! – с досады она даже сорвала с головы кокошник и по-старушечьи повязала голову чёрным платком.
Горыныч явился к Настеньке в образе красивого молодца в богатом наряде. Он низко поклонился ей и поздоровался.
– Здравствуй, злодей! – с сердцем ответила девушка и отвернулась от него.
– Неужто признала?! – удивился Горыныч. – За что же ты так ненавидишь меня? Разве я тебя обижаю? Разве не дарю бесценные подарки? Взгляни-ка на меня. Неужто я не красив? Чем же я хуже нищего твоего Ивана?
– Это Иванушка-то нищий? – возмутилась Настенька. – С его руками золотыми, с его добрым сердцем и светлым разумом?! Нищий – это ты. Всё, что у тебя есть, все богатства твои – всё это награбленное, кровью и слезами омытое!
– Какое бы ни было, а всё равно богатство! А что тебя ждёт впереди с твоим Иваном? Тяжкий крестьянский труд? Состаришься раньше времени, померкнет твоя краса, поседеют густые твои косы... а у меня ты долго будешь цвести, как весенняя роза. Послушай меня...
– Не желаю тебя слушать, злодея и убийцу! – вскричала Настенька. – Не трать слов понапрасну: всегда ненавидеть буду и смерти твоей желать.
Рассердился Горыныч не на шутку. Назвал Настю дерзкой, сказал, что в гневе он страшен бывает. Пригрозил лютой смертью её умертвить, если не одумается.
– Умертви! – бесстрашно ответила Настенька. – Лучше умереть, чем рожу твою поганую видеть.
Горыныч выхватил из ножен острый меч, замахнулся было, чтобы отрубить Настеньке голову, но тут вбежал гонец, упал перед Горынычем на колени и завопил о том, что в королевстве Синих Озёр объявился крестьянский сын Иван и поднял весь народ на Горыныча. Беда близка.
– Опять?! – зарычал Горыныч. – Пятнадцатый гонец за день! Или не велел я слугам своим верным, воинам своим храбрым поймать и привести ко мне этого Ивана?!
Заплакал гонец, стал сказывать, что больно грозен Иван. Супротив него ни один воин не выстаивает. Сила у него нечеловеческая. Горыныч ногой оттолкнул гонца. Велел сжечь королевство Синих Озёр вместе со всеми стариками, детьми, женщинами, а мужчин всех захватить и поставить на охрану его дворца.
Едва гонец на коленях выполз из палаты, как раздался великий шум, звон сабель, крики и стоны... Горыныч бросился к окну и увидел, что бьётся Иван с его воинами.
Иван, один-одинёшенек, отчаянно бился с тьмой-тьмущей горынычевых воинов. Вот-вот – и одолеют они богатыря.
«И это должна видеть Настя!» – решил Горыныч и потащил Настю к окну:
– Гляди, гордячка, на своего милого, – закричал Горыныч злобно, – пусть натешится мечом играючи. Эй, воины мои верные, – высунулся он из окна, – не убейте ненароком Ивана, живьём его схватите, руки, ноги железом скуйте!
– Иванушка! – закричала Настя. – Держись, сокол!
– Ладанку, ладанку с него сорвите! – рычал Горыныч, оттаскивая Настю от окна.
– Иванушка, – стонала Настенька, – сорвали твою ладанку с родимой землей, руки-ноги цепями сковали... Слышишь ли ты меня, Иванушка?
И до Настеньки донёсся далёкий голос Ивана:
– Слышу, Настенька, жди меня!
– Бросьте Ивана в темницу и заприте двери на замки стопудовые! А ладанку мне подать! Никому её не доверю. Под своей подушкой хранить стану. А ты погорюй, красавица. Я уйду, а ты поразмысли-ка о своей судьбе как следует. Помни, жизнь Ивана от одного твоего слова зависит.
С этими словами Горыныч ушёл, а Настенька, рыдая, упала на пол, плакала да приговаривала:
– Горе моё горькое жжёт меня огнём, льются слёзы ручьём, слёзы горючие. Как бы мне Иванушку выручить, от злой казни спасти...
И тут что-то пискнуло. Это из норки вылезла серая мышка и спросила:
– Кто это капнул в мою норку такую горькую капельку?
– Это я плачу, сударыня мышка, – всхлипывая, ответила Настя. – Слеза моя горькая в норку твою просочилась.
– Что же ты так убиваешься, девица? – стала расспрашивать мышка. – Зачем сердечко своё надрываешь?
– Бедная я полоняночка, потому и плачу.
Тут мышка подбежала поближе к Настеньке и спросила, не помочь ли ей чем.
– Где тебе, мышка-малютка, моему великому горю помочь!.. – вздохнула Настенька. – Спасибо тебе на добром слове.
Но мышка стала спорить с Настей и доказывать, что она хоть и маленькая, да её большие люди боятся.
– Да, ты права, – согласилась Настенька, – и если бы захотела, то могла бы сослужить мне службу великую. Слушай. Лежит под подушкой у Горыныча ладанка. Вот бы ты её выкрала и отнесла в темницу моему Иванушке!..
– Только и всего? – усмехнулась мышка. – Для тебя я постараюсь. Приветлива ты, с малой зверюшкой горем своим поделилась. Жди меня на рассвете.
Всю ночь без сна металась Настенька, а как стало рассветать, прибежала к ней мышка. Рассказала, как вытащила ладанку из-под подушки у Змея Горыныча, как только ей известными путями пробралась в темницу к Ивану и отдала ладанку ему.
– Зверёк ты махонький, – со слезами благодарила мышку Настенька, – а сердце у тебя великое. Чем отслужу тебе, как отблагодарю?
И мышка ей ответила, что пусть, когда Настенька вернётся на родину, заживёт своим домом с милым дружком Иванушкой, пусть никогда в доме кошек не держит!
