Вызвали знакомого Садовника. Садовник пощупал пучок соломы руками, посмотрел на него через лупу и сказал:
— Пройдёт ещё несколько дней — и его можно будет хоронить.
— И это всё, что Вы можете сказать? — с ужасом спросили Садовника.
— Да нет… — отвечал тот. — Только что ж говорить о несбыточном? Цветок спасло бы, пожалуй, несколько очень тёплых дней, проведённых под открытым небом, но таких дней не бывает зимой.
Ответив так, знакомый Садовник ушел домой грустными шагами.
— Что у нас на термометре? — поинтересовался кто‑то.
— Минус двадцать семь.
— А на барометре?
— На барометре — как всегда… «тепло и солнечно».
— Хоть бы уж в такую‑то минуту вёл себя подобающим образом! — сказал Нудный‑Пренудный Маятник Сумасшедшему Счётчику.
Все промолчали, а вечером накануне следующего дня Барометр обратился к миру с вот какими тихими словами:
— Дорогой Мир! Ты всегда обманывал мои ожидания. Ты никогда не шёл навстречу моим прогнозам. Но я всегда любил тебя и ни единого раза на тебя не обиделся. Мне казалось, что — как бы там ни было — мы с тобой всё равно большие друзья. Не заслужил ли я многолетним терпением, чтобы ты один раз пошёл мне навстречу? Сегодня я, как всегда, буду предсказывать «тепло и солнечно»… к чему огорчать людей ожиданием бед? Но сегодня — в отличие от всех остальных дней — пойди мне навстречу, только один раз, прошу тебя! Подари нам всем несколько тёплых летних дней, чтобы этот милый цветок на окне выздоровел!
В тот же миг стрелка Барометра ушла совсем далеко вправо — туда, где никогда ещё не бывала.
И тут настало лето. Недолгое — с восьмого января по пятнадцатое. Однако этих дней хватило на то, чтобы цветок на окне выздоровел.
А когда за окном опять завьюжило, он удивлённо огляделся и сказал: «Как быстро в этих краях наступает зима!»
Городскому парку исполнялось сто пятьдесят лет — и уже за день до этого городской парк было не узнать. Если бы здесь сейчас каким‑нибудь чудом оказались Бабушка с Дедушкой, они просто в обморок бы упали — до того всё изменилось за один сезон!
На месте небольшого озера, по которому Дедушка катал Бабушку в лодке, стояли подбоченясь Американские Горки — со всеми своими блестящими рельсами и разноцветными сиденьями для тех, кто любит взлетать высоко в небо и тут же с радостными криками возвращаться на землю. Поговаривали, что горки эти сделали сами американцы и что уж кто‑кто, а американцы знают толк в таких вещах!
Там, где раньше был сверкающий каток и где Дедушка, взяв Бабушку за руку, выделывал на льду головокружительные кренделя, а Бабушка только ойкала и хваталась за сердце, сейчас располагался Автопарк. Выбирай себе любую крохотную машинку и катайся по распростёршейся вокруг глянцевой пластиковой поверхности, специально наезжая на другие машинки и заставляя менее опытных водителей истошно визжать!
А там, где когда‑то стояли узорчатые беседки и где Дедушка, какой бы он ни был строгий, однажды всё‑таки поцеловал Бабушку, заманив её под одну из узорчатых крыш, теперь располагался Павильон Страха. Из павильона этого положено было возвращаться с бледными лицами и трясущимися руками, облегчённо вздыхая оттого, что никому из страшных монстров так и не удалось схватить тебя в темноте за рукав… иначе бы ты точно умер от такой жути!
И всё это было новёхонькое, с иголочки, пахло свежей краской, манило необычными овальными формами и находилось за специальными ленточками, которые сперва ещё надо было торжественно перерезать такими огромными праздничными ножницами, — и только после начинать развлекаться… ах, до чего же сильно и здорово развлекаться!
Нет, Бабушке с Дедушкой здесь завтра определённо нечего было бы делать.
Единственное в городском парке, что так и оставили нетронутым, были Старые Качели, кособоко топорщившиеся в самом дальнем углу. Три брёвнышка — два по бокам, одно сверху — да лохматая веревка, к концам которой привязана некрасивая деревянная дощечка.
Старые Качели оставили здесь на память — на память о тех днях, когда сюда ещё заходили Бабушка с Дедушкой. На память о том скучном времени, когда и в помине не было ни Американских Горок, ни Автопарка, ни Павильона Страха. Не было даже жвачки и кока‑колы… вот какое ужасное было это время, ужаснее не придумаешь!
— Наверное, тогда все просто умирали с тоски! — сказали в полной предпраздничной тишине Американские Горки. — Вообразите себе нудное раскачивание на этих качелях… метр вверх, метр вниз, метр вверх, метр вниз… — и так до бесконечности. Ничего себе, острое ощущение!
— Просто смех, а не острое ощущение, — донеслось со стороны Автопарка. — Наверное, никто и не визжал тогда…
— Да уж, конечно! — подхватил Павильон Страха. — А если и визжал, то уж, во всяком случае, не трясся… чего ж трястись‑то в метре от земли?
Ворвавшийся в городской парк Вечерний Ветер со свистом пронёсся по блестящим рельсам Американских Горок, потанцевал на глянцевой поверхности Автопарка, заглянул в Павильон Страха и вылетел оттуда с веселым поухиванием. А потом от нечего делать тронул Старые Качели, которые жалобно скрипнули…
— Они ещё и скрипят! — с отвращением воскликнули Американские Горки. — Хорошенькое занятие — качаться взад‑вперёд под скрип брёвен…
— Бесплатное удовольствие! — усмехнулся Павильон Страха. — Но ничего не поделаешь: тогда ещё не знали, что такое настоящие дорогие аттракционы.
Ответом на его слова был тоненький скрип Старых Качелей — такой жалобный, что дорогие аттракционы прохохотали до утра.
А наутро в городской парк вбежала весёлая орава детей.
Дождавшись, пока будут перерезаны все ленточки до одной, орава ринулась в неизвестное. До чего же весело взлетали дети к небу на Американских Горках, до чего громко визжали, сталкиваясь в Автопарке с разными машинками, до чего сильно тряслись, выходя из Павильона Страха!
А потом… что ж потом?
Потом, налетавшись, навизжавшись и натрясшись, дети собрались в дальнем углу парка, у Старых Качелей. И принялись по очереди раскачиваться: метр вверх, метр вниз, метр вверх, метр вниз… — под едва слышный скрип брёвен.
— Идите сюда! — кричали детям дорогие аттракционы. — На что вам эти Старые Качели? Они только и делают, что скрипят!
— Они не скрипят, — отвечали дети. — Они рассказывают… надо просто понимать их язык: скрип‑скрип, скрип‑поскрип, скрипи‑скрипи, скрип‑поскрип! Они рассказывают чудесные истории из далёкого прошлого… Про небольшое озеро, про сверкающий каток, про узорчатые беседки — и даже про то, как однажды Дедушка поцеловал Бабушку!
— Но мы тоже умеем рассказывать! — за всех обиделись Американские Горки. — Мы говорим на языке металла и искр. Мы говорим о прекрасной Америке, о покорении индейцев, об охоте на диких животных в саваннах и прериях…
— Только вы ведь рассказываете свои истории за деньги, а Старые Качели — бесплатно, — отозвались дети, стараясь не пропустить своей очереди качаться на Старых Качелях.
— Чем же это бесплатные истории лучше, чем истории за деньги? — недоумённо воскликнули хором Американские Горки, Автопарк и Павильон Страха.
Дети с удивлением посмотрели на дорогие аттракционы и пожали плечами: ещё никто и никогда не задавал им такого вопроса… такого очень и очень странного вопроса! Они не знали на него ответа, но одно знали точно: самые лучшие на свете истории — это истории, которые рассказывают бесплатно.
БУМАЖНАЯ ПТИЧКА, ОБИЖЕННАЯ НА УРАГАН
Ну и ураган свирепствовал над городом! Такого урагана даже няня не помнила, а уж няня‑то всё помнила: и когда вставать, и когда к столу садиться, и когда гулять, и даже когда спать укладываться… у няни ведь самая хорошая память в мире. А тут сама няня сказала: «Такого урагана даже я не помню», — и это значило, что такого урагана просто никогда не бывало.
Сначала стало темно, как ночью, а потом всё вокруг засвистело, завыло, загудело и понеслось… Сперва по воздуху полетели листья с деревьев, потом бумажные салфетки и стаканчики, не удержавшиеся на столиках летних кафе. Потом газеты и журналы, выхваченные прямо из рук и открытые на самом интересном месте. Потом шляпы и шарфы, сорванные с прохожих. Вслед за ними вещи потяжелее — сумочки и сумки, зонтики и зонты, даже пластмассовые столы и стулья, которые не успели убрать в помещения…
И уже через несколько минут чего только было не встретить в воздухе! Неслась доска объявлений, бумажки с которой упархивали в разные стороны. Несся горшок с цветами, разбрасывая вокруг себя комья мокрой земли. Неслась свежая пицца, напоминавшая летающую тарелку и стрелявшая зелёным горошком. Несся штатив с рубашками, размахивая рубашками, как крыльями. Несся даже детский велосипед, крутя колесами в воздухе. Оказалось, что всё на свете прекрасно умеет летать! Было здорово и страшно…
