— Упаси Боже! — неожиданно для себя воскликнул Пожилой Обеденный Стол и смутился.
Это, между прочим, тоже интересный вопрос: как именно в масло попадают те или иные сардины… Понятно, что до этого все сардины плавают в воде, но потом некоторые из них вылавливаются и попадают в масло. После того как они попадают в масло, их закупоривают в специальные такие банки, где они и живут дальше — называясь теперь уже «Сардины в масле». А остальные сардины продолжают плавать в воде, даже не подозревая, что они тоже могли бы стать сардинами в масле, но не стали.
И вот… вопрос в том, что, видимо, это какие‑то особые сардины — сардины, которые вылавливаются из воды и попадают в масло. Что уж в них такого особенного, трудно сказать, но именно они ведь всё‑таки вылавливаются и попадают в масло, в то время как другие — не вылавливаются и в масло не попадают. Будем считать, что те, которые вылавливаются и попадают, — это самые лучшие сардины, самые сардинистые из всех сардин.
Но о чём я… а‑а, вот о чём: несколько сардинок лежали в масле и вели между собой такой разговор:
— Хорошо тут, уютно… лежишь себе в масле — и в ус не дуешь! — Это сказала Центральная Сардинка, которую поместили между двумя другими — Левой Крайней и Правой Крайней сардинками.
— Согласна с Вами, дорогая моя, — живо откликнулась Левая Крайняя. — Просто мороз по коже дерёт, как представишь себе плавание в холодной и солёной морской воде!
Произнеся такие слова, Левая Крайняя Сардинка даже вздрогнула — обе прочие сардинки вздрогнули вместе с ней. Правая же Крайняя Сардинка еще и вздохнула:
— А ведь родственницы наши так до сих пор и мучаются, бедняги… Наверное, они страшно завидуют нам, но тут уж ничего не поделаешь: мы ведь самые лучшие сардины в мире, самые сардинистые из всех сардин! Потому‑то нас сюда и поместили. И лежим мы тут в масле… хорошо лежим, как Вы совершенно правильно заметили! — Тут она с одобрением взглянула на Центральную Сардинку и шёпотом закончила — словно её мог кто‑нибудь слышать: — Мне кажется, что мы были выбраны как наиболее достойные.
— Хм… — задумалась Центральная Сардинка, — пожалуй. А почему Вам так кажется?
— Потому что, — заговорщически сообщила Правая Крайняя Сардинка, — я слышала, что далеко не все сардинки кладут в масло. Говорят, бывают ещё сардинки в собственном соку… это, наверное, те, которые грешили …
— Которые… что делали? — с ужасом спросила Левая Крайняя Сардинка.
— Грешили! — почти уже совсем неслышно произнесла Правая Крайняя Сардинка и залилась краской стыда. — То есть жили недостойной жизнью. — Почувствовав, что соседки так и не поняли её объяснений, она продолжила: — Жить недостойной жизнью — значит воровать, убивать, обманывать… и так далее.
— Я не воровала и не убивала, и я не обманывала окружающих, — тут же честно призналась Центральная Сардинка.
— И я ничего подобного не делала! — подхватила Левая Крайняя Сардинка.
— За это вас и поместили в масло, — убеждённо ответила Правая Крайняя Сардинка. — А вот если бы вы воровали, убивали и обманывали окружающих, вы бы лежали сейчас в собственном соку!
— Какой кошмар… — в один голос сказали Центральная и Левая Крайняя сардинки. — Лежать в собственном соку — это ещё ужаснее, чем плавать в солёном и холодном море! Вот уж, правда, не позавидуешь этим другим сардинкам… которые грешные.
— Зато нам, безгрешным, наверное, все завидуют! И говорят небось про нас: «Они как сыр в масле катаются!»
— Почему — «как сыр»? — с недоумением спросила Центральная Сардинка.
— Потому что все сыры безгрешные, как мы с вами! — объяснила Правая Крайняя Сардинка. — Ну, сами посудите: вы когда‑нибудь видели сыр, который ворует? Или сыр, который убивает? Или сыр, который обманывает окружающих?
— Нет, никогда! — хором ответили соседки.
— Вот то‑то и оно, — значительно произнесла Правая Крайняя Сардинка. — Именно за свою достойную жизнь сыры и катаются в масле!
И три безгрешные сардинки, гордые своим сходством с безгрешными сырами, облегчённо вздохнули.
Но некоторое время спустя Левая Крайняя Сардинка осторожно спросила:
— А я слышала, что нас с вами съедят, — верно это?
— Разумеется верно! — ответила Правая Крайняя Сардинка.
— Даже несмотря на то, что мы безгрешные? — уточнила Левая Крайняя Сардинка.
— Даже несмотря на это, — сурово и просто сказала Правая Сардинка. — Потому что когда‑нибудь съедают всех — и грешных, и безгрешных.
Три безгрешные сардинки переглянулись… Они были, конечно, огорчены, что их съедят, но утешились тем, что пока они лежат в масле. И чуть позже Центральная Сардинка даже повторила:
— Хорошо тут, уютно… лежишь себе в масле — и в ус не дуешь!
И две другие сардинки опять от всей души согласились с ней.
Когда очень‑очень старый дом на центральной городской площади отремонтировали, сразу стал виден узор над его дверью. Узора этого прежде никто не замечал — и теперь все, понятное дело, принялись внимательно его разглядывать.
Странный это был узор, прямо скажем! Состоял он из тонких палочек, дужек, крестиков и уголков и ничего определенного не напоминал.
— Как Вы думаете, что этот узор означает? — спросила Табличка, на которой было написано имя владельца дома, у другой Таблички, на которой было написано название площади.
Табличка‑с‑Названием‑Площади задумалась. Она не знала, что и предположить.
— Мне кажется, этот узор изображает птичьи следы, — наконец произнесла она.
— Никогда не видела узоров, изображающих птичьи следы, — призналась Именная Табличка. — Наверное, это всё‑таки не птичьи следы… Наверное, это какая‑нибудь надпись на иностранном языке.
— Пожалуй, Вы правы, — согласилась Табличка‑с‑Названием‑Площади. — Действительно, похоже что надпись. Например, по‑японски. Может быть, это какая‑нибудь очень мудрая мысль… такая, как «яблочко от яблони недалеко падает».
— У японцев мудрые мысли не про яблоки, — возразила Именная Табличка. — У японцев они… про вишни. Например, «вишенка от вишни недалеко падает».
— Какая разница… яблочко, вишенка? — почему‑то обиделась Табличка‑с‑Названием‑Площади и, видимо, не в силах больше бороться с любопытством, крикнула в направлении Узора‑над‑Дверью: — Нельзя ли узнать, что Вы означаете, если не секрет?
— Это… — растерялся Узор, который и сам уже давно забыл, что он означает, — это… этого я не могу Вам сказать.
— Значит, секрет! — шепнула Именная Табличка соседке: обе они висели гораздо ниже, чем располагался Узор, и рассчитывали на то, что он их не услышит, хотя тот, конечно, прекрасно все слышал. — Наверное, это какое‑нибудь зловещее заклинание, которое нельзя произносить вслух!
— Почему нельзя? — спросила Табличка‑с‑Названием‑Площади.
— Ну‑у… — задумалась Именная Табличка, — потому, например, что можно накликать беду.
— Как это — накликать беду? — не поняла соседка.
— Как, как!.. Произнесёшь его — и пропал, вот как!
— Куда пропал? — опять не поняла Табличка‑с‑Названием‑Площади.
Именная Табличка вздохнула: какую же всё‑таки тупицу она выбрала себе в подруги!..
— Хорошо… не обязательно — пропал, — скучным голосом сказала она. — Бывают ещё такие заклинания, что произнесёшь — и превратишься в кого‑нибудь… например, в жабу.
— Очень бы не хотелось, — представив себе эту омерзительную картину, произнесла собеседница. — Неприятно, когда жаба на доме висит— вместо таблички с названием площади… или с именем владельца… — Она подождала некоторое время и опять крикнула Узору:
— Скажите, пожалуйста, а если Вас произнести — превратишься в жабу?
Именная Табличка тут же зашикала на неё, а Узор сказал:
— Конечно превратишься. И многие уже превратились! Табличка ойкнула и даже пошатнулась вправо. Между тем Узор продолжал:
— Я самое зловещее заклинание в мире на самом зловещем в мире языке. Потому меня и поместили так высоко над землей… я очень опасен! Если мной неправильно пользоваться, можно даже погубить мир. Сначала подует страшный ветер, потом начнётся ливень и смоет с лица земли всё сразу. И ничего не останется вокруг — ни единого дома, ни единого дерева, ни единого живого существа… кроме жаб, конечно!
Тут Именная Табличка принялась дрожать от страха, застучав по входной двери медным своим лбом.
— Кто‑то стучит, — послышалось из дома, и Хозяин вышел на улицу.
— Никого нет, — сказал он появившейся вслед за ним Хозяйке.
И вместе они с удовольствием окинули взглядом своё отремонтированное жилище.
— До чего же всё‑таки красиво стало! — не впервые восхитился Хозяин. Но на сей раз добавил: — Особенно торжественно выглядят эти римские цифры высоко над входом. Просто поверить трудно, что дом был построен в 1865 году… но поверить приходится: видишь, вот тысяча, потом идут сотни… восемь сотен, потом десятки — шестьдесят… и в конце пятерка — галочкой.
