А что, если написать на нём «Губерт»? Ну нет! Я даже карандашом до него не дотронусь, а то перестанет быть новым. Я лучше напишу «Губерт» пальцем. Этого не будет видно, и Самокат останется новым. Нет, лучше и пальцем не буду, я ведь не вытер рук после еды, и Самокат станет липким. Пойду вытру. Потом с мылом вымою, чтоб Самокат не стал липким, а его вытру полотенцем, пусть блестит.
Зачем так рано спать? Ночь такая длинная! А вдруг завтра дождь? Тогда с Самокатом и не выйдешь! Иду спать, а самому неохота. Человек ведь никогда не знает, что будет завтра, а завтра снегу может навалить. Поэтому я даже распеваю:
Если снег не выпадет, Мне удача выпадет!
Но откуда взяться снегу, если на дворе лето? И завтра будет лето, так что покатаемся!
Раздеваюсь и ложусь. Самокат кладу на стол, чтобы с кровати было видно. Издали кажется, что у него колесиков нету. Тут приходят и гасят лампочку. Тогда я гляжу на него при свете уличного фонаря, и мне мерещится, что Самокат шевельнулся! Сперва чуть-чуть влево, а потом чутъ-чутъ вправо! А вдруг он уедет ночью? Не уедет! Ключ повёрнут на два оборота, да ещё на щеколду заперто!
А если ночью заберутся воры и украдут его? Тогда я закричу «Помогите!» и весь дом на ноги подниму!
Уснуть не могу. Жарко, и я ворочаюсь с боку на бок. Сталкиваю одеяло и ноги высовываю. Потом приказываю левой ноге скрыться. Какой от неё толк! Всё ведь делает правая! Поставлю завтра левую на Самокат, чтоб не мешала, оттолкнусь правой и поеду! Спускаю ноги с постели и жду не дождусь завтрашнего дня. Потом комкаю подушку, чтобы удобней было, но, как ни вертись, всё равно неудобно. Да ещё и жарко. Почему сейчас не день, раз всё равно жарко?
Выскакиваю из постели и трогаю Самокат. Он-то холодный! Потом ложусь и засыпаю… И вот уже утро!
Я веду Самокат по лестнице, а он громыхает. Дворник выглядывает, но не сердится. Сейчас день, и каждый может громыхать, как хочет! Возле дома пробую проехаться и сразу падаю. Подумаешь, руку поцарапал! Главное — Самокату ничего! Попробую теперь по тротуару. Поехали! Левую ногу поставил на Самокат, правой отталкиваюсь, даже равновесие удерживаю, только не долго. Вот здорово! Правой отталкиваюсь, а левой еду. Чуть под мотоцикл не приехал. Самокат бы тогда в куски разлетелся!..
Еду по парку. Мальчишки орут: «У Губерта Самокат!» Я их не замечаю и катать никого не соглашаюсь. Зато потом всех катаю, и никто не падает. Я тоже больше не падаю.
Когда Самокат в первый раз поцарапывается, я так огорчаюсь, что смотреть на него не хочется. Больше нету у меня нового Самоката. Теперь он поцарапанный.
Ребята говорят, что ничего страшного, у всех, мол, поцарапанные. Ну и что? У всех самокаты старые, а старая вещь человека не радует. Пусть поцарапывается. А у меня был новый Самокат, и он меня очень радовал. Даже больше, чем катание. Я же ещё как следует не покатался, а всё потому, что радовался Самокату.
Но тут меня начинает радовать и катание, а о Самокате я уже не забочусь. Иногда только сотру пыль и потрогаю, какой он гладкий.
Как недолго радует вещь человека! Только-только была новой и уже не новая! После обеда я даже не вспоминаю про то, что у меня новый Самокат, столько уже поездил на нём! Раз — туда! Три — сюда! Только когда приходят мальчишки, которых с утра не было в парке, мне он опять на минутку кажется новым, и я даже никак не могу найти на нём царапину!
Потом до самой темноты катаюсь.
Вечер опять провожу с Самокатом. Он теперь не пахнет так хорошо, как вчера. Он теперь пылью отдаёт. У меня даже в горле пересыхает. Незачем теперь нюхать! Кладу его на стол, но особенно уж не любуюсь. И сразу засыпаю.
На следующее утро первое, про что думаю, — не разучился ли я кататься. Самокат по лестнице уже не веду осторожно. Чего бы человек достиг, если бы всё время осторожничал? Пусть Самокат поцарапывается, только бы мне хорошо каталось. А катается мне так, словно бы он у меня с прошлого года.
Теперь я запросто оставляю его на тропинке, а сам иду играть с ребятами. Когда возвращаюсь — Самокат на месте. Никому и в голову не приходит взять его или поцарапать. Я катаюсь и вообще за него не беспокоюсь. Самое большое, когда остаюсь один, приговариваю:
В торте главное — цукат.
В спорте — быстрый Самокат!
От восхода до заката
Не слезайте с Самоката!
За умеренную плату
Каждому — по Самокату!
Чем ходить вперёд-назад,
Заводите Самокат!
Увлекайся Самокатом —
Станешь важным адвокатом!
Будешь мчать на Самокате
К старой барыне на вате!
Эти стихи называются «Самокат во всех падежах!». Они были написаны на витрине. Я их выучил, когда у всех уже были самокаты, а у меня нет.
Теперь он есть, но я толком не знаю, где он. Он ведь давно стал старым и надоел мне. Однажды, когда я играл и бегал по комнате ВОКРУГ ДА ОКОЛО, я об него больно ударился. Пришлось проучить невежу полотенцем, а чтобы не мешался, выставить в переднюю. В передней темно. Самокат стоял в темноте, и я целых три дня о нём не вспоминал. На четвёртый я опять на нём поездил, а потом Самокат два дня стоял в ванной. Теперь, когда веду его по лестнице, я думаю не о том, что веду его, а о том, кого встречу в парке.
В один прекрасный день Самокат убрали на чердак. На чердаке темно, сквозняк и мыши. Мыши противные, и я брезгую ими.
Прежде чем взять Самокат, я его теперь протираю — такой он пыльный и так его мыши облазили. Беру его с чердака редко. Играю с ним почти безо всякого удовольствия. Хоть пускай даже вымокнет! Мне всё равно. Вымокнет — высохнет. Обдерётся — ободранный будет!
Вот как было с моим новым Самокатом! Вот как не повезёт Самокату, если человек его купит!
Глава сорок восьмая и третья от конца
РАССКАЗЫВАЛ СОЛОМЕННЫЙ ГУБЕРТ гладко и без запинки.
— Ну и гладко вы рассказываете! Я бы так не смогла — сразу бы застеснялась, — сказала Анечка.
— Кто-кто, а я не из тех, кто стесняется! Мне море по колено! — ответил Соломенный Губерт.
Тётя в испуге побежала к окошку, глянула в него, а потом всплеснула руками и сказала — И правда, вода по колено. И снег пошёл. Это ужасно! Вот почему ты так грустно пела, Русалка!
Русалка печально улыбнулась. Соломенный Губерт украдкой взглянул на неё, и ему показалось, что Русалка немного состарилась.
Рыбушмены испуганно вытаращили глаза и словно бы от холода задрожали.
— Нехорошо, что пошёл снег, — сказала Тётя.
— Почему? — спросил Соломенный Губерт.
— Мы опять станем на год старше…
— А разве это плохо?
— Очень! Мы же выйдем из моды! Очень я, Русалка, боюсь, что из моды выйду!
— Я этого не боюсь… — совсем грустно ответила Русалка.
Анечку её голос огорчил, а Соломенный Губерт — тот даже и не решался взглянуть на Русалку.
— Что это значит «выйти из моды»? — спросила Анечка, чтобы хоть что-то спросить, а Тётя ответила:
— Это значит перестать нравиться. Как в один прекрасный день перестаёт нравиться Самокат, так перестаёт нравиться всё! А что, если и вы из моды выйдете? — обратилась Тётя к притихшим Рыбушменам.
Те сразу загалдели и хором ответили:
— Ну и выйдем! Подумаешь, дело какое! Значит, нас не купит Абаба. Мы только рады будем!
Русалка, улыбнувшись, сказала Рыбушменам, что ей нравится их решимость, но судьба есть судьба, а Тётя прибавила:
— Было так и есть пока! Рыбушмены сразу же дружно запели:
Жизнь по-прежнему легка:
Было так и есть пока!
Нужен всем свой тихий угол.
Наш, к примеру, в Царстве Кукол.
У других он — за витриной,
Третьим лучше под периной.
В море хочется четвёртым,
Пятый бредит мотоспортом.
Два шестых с седьмым поют —
Спать восьмому не дают.
Встал не с той ноги девятый,
А десятый — конопатый!
Жизнь по-прежнему легка,
Было так и есть пока!
Когда Рыбушмены допели свою бравую песню, Анечка повернулась к окошку и воскликнула:
— Глядите, на стекле Волшебные Растения!
Тётя заохала, что ударил мороз, Рыбушмены застучали зубами, и только Русалка словно бы не слышала Анечкиных слов.
— Нет ли там, случайно, Зеватки Снежнонежной? — спросил Соломенный Губерт и подбежал к окошку.
Зеватка Снежнонежная там была.
Был ещё и Сапожник Холодный Дикорастущий и Кружевножка Лентобантичная и множество всяких других растений, однако теперь все они выглядели как-то безжизненно. Зеватка Снежнонежная не зевала. Сапожник Холодный Дикорастущий гвоздиков не заколачивал. Кружевножка Лентобантичная не скручивалась и не раскручивалась.
