нулись к избушке старого ложкаря люди из близка
и далека учиться ложечному рукомеслу.
6
Старый ложкарь, не жалея сил, продолжал обу-
чать людей делать ложки, а кукушка каждую весну
прилетала на облюбованный бугор неподалеку от его
избушки и без устали куковала, обещая людям дол-
гую жизнь. И все, кто хоть раз появлялся на Семено-
вых пустошах, чтобы приглядеть место для новоселья,
послушав кукушку, не раздумывая строили избу, рас-
пахивали кулигу, сеяли лен и жито. А пообжившись,
чтобы не скучать от безделья долгой зимой, новосе-
лец перенимал искусство Семена-Ложкаря. Так в серд-
це керженских лесов на березовых вырубках побли-
зости от Кукушкина бугра и Семеновой избушки бы-
стро выросло большое селение Семеново, а далеко во-
круг него — много деревень, где жили хлеборобы и
ложкари.
Сосновый холм, на котором жила и куковала ку-
шка, призывая людей заселять Семеновы пустоши,
народ навечно прозвал Кукушкиным бугром. Так он и
до сейчас называется, а семеновские жители издав-
на полюбили проводить на нем веселые праздничные
гулянья.
Искусница Авдотка, помогавшая отцу с матерью
на всю Русь ложки делать, тоже не пропала бесслед-
но. После того как старая береза, укрывшая девчо-
ночку, расцвела и осеменила все Семеновы пустоши
и все Заволжье, выросли здесь новые березовые леса.
И стали ложкари примечать, что пеньки срубленных
берез весной покрываются розовой накидкой, словно
в розовую кофточку пенек одевается! Тогда старые
люди, помнившие беду Семеновой семьи, сказали:
«Это Авдоткины рукавчики на пеньках показывают-
ся, чтобы мы ее не забывали!» Продольный же шрам
на стволах берез, укрывший либо дупло, либо нездо-
ровую сердцевину, те старики называли Авдоткиной
хоронушкой.
Здесь конец сказки про Семена-Ложкаря. За все
беды, лишения и гонения от царя, за бескорыстную
передачу в народ доброго и полезного ремесла сама
земля и люди, не сговариваясь, надолго запомнили
его имя. Там, где была избушка старца Семена, ро-
дился и вырос целый город Семенов — родина и сто-
лица ложкарного промысла.
В летописях об этой
истории ничего не записано. Видно, святые отцы-мо-
нахи тут промаху дали либо не успели из-за недосу-
га. Это они напрасно. Такие дела да случаи без вни-
мания обходить — все одно что народ без сладких
пирогов держать.
Из старых книг известно о том, как во время по-
хода грозного царя Ивана на супротивную Казань
дикие звери — лось да олень — для войска подспорь-
ем в харчах были. Все воины с дикого мяса силы на-
брались, вдвое храбрее стали и поэтому под Казанью
долго не задержались. Это не мудрено, такому и по-
верить можно. А вот кто добывал для войска тех ди-
ких зверей, о том ничего не сказано.
Если рассказывать без утайки, то дело так было.
На полдороге к царству Казанскому отрядили воево-
ды царские дюжину охочих стрельцов, чтобы добы-
вали они попутно для царя, воевод и бояр свежинку
к столу. Был конец лета, а по-старинному к успенье-
ву дню все олени — и сохатые и рогатые — дикой
силы и храбрости набирались, без устали по лесам
ходили и на особых боевых урочищах яростно копы-
том в землю били, врага на бой вызывая. В эту пору
бывалому охотнику зверя добыть нетрудно. Только те
двенадцать московских бородачей напрасно по лесу с
пищалями ходили, ничего не видели и не слышали.
Под конец нашиблись они на паренька-подростка,
что сидел в лесу у костра и лосиную губу кусочками
на прутике поджаривал. Подсели стрельцы к огню^
парень их лосиной угостил. Поели и спрашивают:
— А где вся туша?
— Да ваши же люди порасхватали, поразнесли!
Кому свежинки неохота?
Завидно стало царским людям, что подросток с
луком да стрелой ловчее их и смекалистее, и стали
выспрашивать, как он оленей добывает. Но парень
своего секрета не выбалтывал, одно сказал:
— Видно, вы по-коровьи реветь не умеете!
Переглянулись стрельцы, ничего не поняли и по-
волокли подростка к царским шатрам. Вышли из ша-
тров бояре да воеводы бородатые, а один молодой, но
грознее всех, в доспехах боевых. Самый старый вое-
вода стал подростка спрашивать, какого он роду-пле-
мени, а если холоп, то какого боярина. На это отве-
тил парень, что вырос он у самого Нижня Новгорода,
отца с маткой не упомнил, племени холодаева, рода
голодаева. Так и в народе его кличут — «Холодай-
Голодай, по лесам шагай». Луком да стрелой себе
пропитание добывает и добрых людей не забывает*
Тут спросил воевода бородатый:
— А царя своего отчего забываешь? Не худо бы
и к царскому столу свежинки добыть!
Удивился Холодай-Голодай:
— А почто царю на боку лежать? Пущай по-ко-
ровьи реветь научится, свежинка к нему сама при-
дет. А как посидит ночь на ярище, дичина слаще по-
кажется!
Тут самый грозный да молодой воевода, усмехнув-
шись, сказал:
— Ладно, попробует царь по-оленьи реветь, было
бы у кого поучиться!
И тут же приказал коней седлать, на лосиную
охоту собираться. Вот и повел подросток царя на охо-
ту в леса нижегородские. Не доезжая до урочного ме-
ста, коней со стражей оставили, а сами пешком че-
рез болото пошли до дикой сосновой гривы. Там Хо-
лодай-Голодай лосиное ярище разыскал, засидку на
двоих сделал, царя рядом посадил и засветло стал
учить его сохатых оленей подманивать, лосихой клох-
тать. Сдавит себе горло руками и охает дико: «Ох!
Ох!» — как лосиха квохчет. Потом царю говорит:
— Ну, теперь ты, боярин, попробуй!
Начал царь Иван лосихой охать, да что-то плохо
получалось. Сердился Холодай-Голодай:
— Эка голова скоморошья! Ты не по-гусиному
охай, а по-лосиному!
И снова учил царя сохатых оленей подманивать.
К ночи научился царь лосихой реветь не хуже, чем
Голодай! Оба тихо сидели, урочного часа ждали. Вот
и спрашивает тихонько подросток:
— Ты, боярин, хоть старый ли?
— На Иванов день двадцать два минуло.
— Бона как! А мне шестнадцать либо меньше
чуть. Однолетки почти!
Когда стемнело совсем, месяц над лесом поднял-
ся, а болото туманом окуталось, и грива сосновая
островком в белом море казалась. Тихо сидели. Чуть
ворохнется царь Иван, как Голодай его в бок толкал
и кулаком грозился:
— Сиди, боярин, тихо, не вошкайся!
Так ждали они до полуночи, когда в разных сто-
ронах стук да треск послышались, будто кто-то суч-
ки ломал и по деревьям стучал. Тут Холодай-Голо-
дай царя в бок легонько толкнул:
— Мани, боярин!
Начал царь всея Руси сохатой коровой охать-ре-
веть. Ничего, хорошо, очень похоже получалось! Ког-
да поохали попеременно то царь Иван, то Холодай-
Голодай, вышел из тумана на гриву страшенный ло-
сище с огромными рогами. Остановился на ярище, об-
нюхался, прислушался и начал копытами землю ко-
пать да бить. Загудела земля как живая, а глаза
звериные при месяце разными огнями светились. И
так разъярился сохатый, на смертный бой противни-
ка вызывая, что царю с непривычки жутко стало»
Схватил он свою пищаль дареную аглицкую и напро-
палую выстрелил. Замер зверь, насторожился, глаза-
ми и слухом врага разыскивая. Тут паренек Голодай
тугой лук натянул, зыкнула тетива, и задрожала
стрела, пронзивши лосиное сердце. Задрожали ноги-
сохатого и, вздохнувши шумно, свалился он на бе-
лый мох.
Немедля, при свете месяца, начал охотник добы-
