Выбора у мамы не оставалось, и она, оставив гагачат, бросилась за вороной. А той только того и надо было. В ту же секунду, перепрыгнув через нападавшую гагу, ворона оказалась среди гагачат, которые от ужаса закрыли глаза. Р-раз! Р-раз! — вороний клюв, точно железный отточенный наконечник, обрушился на голову одного из утят. Это был Большой Ляп. Бедный Ляп — он даже не пискнул! Схватив его за шею, ворона кинулась в сторону, увернувшись от нового нападения несчастной матери.
Всё произошло так быстро, что никто не успел опомниться.
На считанные доли секунды оставила мама своих малышей, и вот их уже четверо, а страшная ворона скрылась в кустах с мёртвым гагачонком в клюве.
Гагачата были настолько ошеломлены, что выполняли приказания матери автоматически.
— Бегите за мной, дети! Она может вернуться!
Кубарем покатились гагачата за матерью… Казалось, их маленькие сердечки не выдержат и вот-вот разорвутся от напряжения.
Чипу даже чудилось, что сердце всё время старается выпрыгнуть у него изо рта, а он, боясь потерять сердце, всё время глотает, глотает, глотает его назад.
Никто не помнил, как добежали они до воды.
Море мягко подхватило их, и гагачата маленькими поплавочками запрыгали на волне.
Мама, почувствовав себя в родной стихии, быстро поплыла прочь от берега:
— Плывите за мной, дети! Она может вернуться!
Спустя несколько минут выводок находился на безопасном расстоянии от берега. И только тут мама-гага горько произнесла:
— Бедный Ляп! Бедный маленький Ляп!
— Он не вернётся, мама? — тихо спросил Чип.
— Нет, Чипик. Он больше никогда не вернётся и не будет с вами играть. Его больше нет.
— Совсем, совсем нет? — испуганно произнес Ябеда.
— Да, его нет совсем. Лучше вам побыстрее его забыть. Считайте, что его просто не было.
Притихшие гагачата плыли за матерью. Легко сказать — забыть Ляпа!
— Он был очень славный, наш Ляп, — шепнул Тяп.
— И такой огромный! — подхватил Чип.
— Он был моим лучшим другом, — вздохнул Ябеда.
— И нашим братом, — печально добавил Чап.
— Но он был замечательным другом, — сказал Ябеда.
— Он был таким сильным, наш Ляп! — это сказал Тяп.
— И был он преогромный, как гора! — вспомнил Чип.
— Ах, дети, дети! — вмешалась мама. — Наш Ляп был очень маленьким гагачонком, он был старше вас только на несколько часов. И он ещё ничего не успел совершить. Но ему сразу же не повезло. Не надо больше говорить о Ляпе, дети.
Гагачата замолчали и дальше поплыли молча. Вдали исчезал чужой утиный выводок, который, увидев случившееся, спешил уплыть подальше от берега. И мама тоже спешила увести своих детей подальше от острова, от страшного острова, на котором осталась ужасная ворона с железным клювом.
Когда остров, который дал им жизнь и отнял её у Большого Ляпа, скрылся вдали, Чап спросил:
— А куда же мы плывём сейчас, мама?
— Я присмотрела один залив, дети, — ответила утка. — Там очень спокойно, и там прекрасная литораль, где вы наконец сможете поесть.
— А что такое литораль? — задал вопрос Тяп.
— Литораль, дети, — это полоса суши, которая покрывается водой во время прилива.
— А во время отлива? — спросил Ябеда.
— А во время отлива, естественно, воды на литорали нет. Вода уходит, и обнажается полоска земли, которая была под водой во время прилива. Смотрите, вон показался наш залив. Там очень богатая литораль.
— А что значит богатая литораль? — немедленно заинтересовался Тяп.
— Ах, дети, вы столько задаете вопросов, что я не успеваю отвечать! Богатая литораль, Тяп, — это литораль, на которой много корма. А если корма мало, литораль называют бедной.
Спустя некоторое время выводок оказался в заливе. Широкая песчаная полоса земли с многочисленными камнями и лужами, оставшимися в углублениях после ухода воды, была отделена от поросшего травой берега барьером из крупных валунов. Камни, лежащие на литорали, были покрыты буро-желтоватыми водорослями — фýкусом. На фукусе жило несметное число крошечных морских улиток — литторúн. Среди камней теснились двустворчатые моллюски — мидии, образуя огромные чёрные скопления из сотен отдельных раковин. В лужах двигались быстрые гамáрусы, маленькие, плавающие боком рачкú.
— А что мы должны есть? — спросил Чип.
— Очень вкусны, дети, мидии и литторины. Это любимая еда уток нашей породы. Но мидии несколько крупны для вас, и потом не знаю, хватит ли у вас сил отрывать раковины мидий от камней, — они очень крепко держатся. Другое дело — литторины: они мелки и их легко оторвать.
— Хорошо, мы будем есть литторин. Но чтобы до них добраться, нам надо вылезти из воды…
— И опять может прилететь ворона, — вставил Тяп.
— А вот и нет, — сказала мама-гага, — у самого уреза воды, где вы плаваете, достаточно опустить голову в воду, чтобы получить сколько угодно пищи. А потом, когда вода начнёт прибывать, мы будем двигаться с ней по всей литорали до самого берега. Надо только всё время держаться у края воды и очень внимательно смотреть по сторонам. А теперь ешьте — вы голодны и давно просили есть.
Первым опустил голову в воду Чип. В воде было всё видно замечательно. Он сразу увидел камень, поросший фукусом. Сначала он попытался оторвать небольшую, совсем небольшую, прикрепившуюся к нему мидию, но, дёрнув несколько раз, убедился, что держится она крепко-прекрепко. Тогда маленький клюв Чипа стал быстро-быстро соскабливать с фукуса тонкий слой слизи, содержащий крохотные раковинки литторин. Вместе со слизью в клюв попадались и мелкие кусочки водорослей, которые гагачонок тоже проглатывал. Когда Чип поднимал голову из воды, чтобы глотнуть воздуха, он видел, что Тяп, Ябеда и Чап не отстают от него и уплетают литторин за обе щеки. Только мама плавала вокруг гагачат, зорко поглядывая по сторонам. Изредка она опускала голову в воду, сильным движением отрывала мидию и проглатывала её. А затем снова долго и внимательно смотрела вокруг.
Первым оторвался от еды Чап и громко заявил:
— Ох и наелся же я!
— Это что, — похвастался Тяп, — а я вот, например, даже больше чем наелся. У меня, например, даже живот болит.
— Это хорошо, что у тебя болит живот, — подхватил Ябеда.
— Почему же хорошо? — насторожился Тяп.
— Потому что у меня живот не болит, — ответил Ябеда, — и у Чапа и Чипика тоже.
— Ну и что? — подозрительно допытывался Тяп.
— И поэтому нам сейчас очень плохо. Правда, Чап, тебе плохо?
— Не очень, — сознался Чап.
— А тебе, Чипик, плохо?
— Нет, Ябеда, мне хорошо.
— Вот видишь, Тяп, — обратился Ябеда к Тяпу, — они то же говорят.
— Что-то они не то говорят, — недовольно буркнул Тяп и отплыл в сторону.
— Но зато у тебя болит живот, — пискнул ему вдогонку Ябеда.
— Зря ты, Ябеда, всё время пристаешь к нему, — сказал Чап.
— Конечно, зря, — поддержал Чип. — Тяп хороший.
— Но у него скверные привычки, — возразил Ябеда.
— Какие? — в один голос спросили Чап и Чип.
— Он много ест, — ответил Ябеда и добавил: — Но я его люблю.
Чип и Чап посмотрели друг на друга и рассмеялись. А Чап сказал:
— Смешной ты, Ябеда!
— Очень смешной, — подтвердил Чип, — и большой задира.
Первые дни гагачата быстро намокали в воде и мерзли. Поэтому мама часто выводила их из воды и обогревала. Для этого она облюбовала скалистый мысок, кончающийся небольшим «бараньим лбом» (так называют гладкую, отшлифованную ледником и водой скалу). Сбоку было легко забираться на камни и, притаившись, сидеть среди камней. В случае опасности можно было соскользнуть с камня прямо в море.
Гагачата быстро освоились в заливе и целыми днями кормились на литорали, то приближаясь к берегу с приливной водой, то удаляясь с отливом. Они быстро усвоили, что дважды в сутки вода уходит и дважды возвращается обратно, и вели между собой нескончаемые споры о том, куда же девается вода во время отлива.
— Я думаю, — делился своими соображениями Тяп, — что вода просто уменьшается в размерах.
— Очень интересно, как это она просто взяла и уменьшилась? — сомневался Чип.
— Ну, не очень, конечно, просто. Наверное, она сжимается.
— А когда вода сжимается, на что она похожа? — допытывался Ябеда.
— Известно, на что — на воду. Такая же, только сжатая, — не сдавался Тяп.
— Не похоже что-то, — говорил Чап. — Мне кажется, что она сначала отливается куда-то, а потом приливается.
— Интересно, во что может отлиться столько воды? Такой и посуды не может быть, — возражал Ябеда. — Вот я, например, представить такую посуду не могу. Чипик, а ты можешь?
Чип молчал, силясь представить себе огромную-преогромную бутылку, а потом сокрушенно признавался:
— Нет, Ябеда, я тоже не могу. У меня что-то не получается.
