У порога дома больного мальчика решимость покинула короля Кьёрина.
– Кто будет бояться меня без моих рогов? – подумал олень. Он потоптался на месте, развернулся и решил уходить. – Но у меня есть твёрдые как камень копыта, а у мальчонки не будет главного – жизни!
Кьёрин вернулся обратно к крыльцу дома.
– Кто будет любить меня без моих ветвистых и изящных рогов? Леда так восхищается ими! Нет, я не могу потерять любовь Леды! – Кьёрин вновь сделал шаг в сторону леса.
Он решительно возвращался к Хвойному королевству, но неожиданно замер, будто обдумывал внезапно возникшую и оцарапавшую его острой иголочкой мысль:
– Мой сын решит, что я трус! – и тут Кьёрин учуял запах своей жены Леды. Только она пахла озёрной водой, настоянной на хвое и весеннем ландыше.
– Она рядом, – догадался Кьёрин, – она не хочет мне мешать.
Он уверенно развернулся обратно подошёл к двери дома и вставил конец одного из рогов в ручку, с силой дёрнул головой. Рог упал на крыльцо. Со вторым рогом Кьёрин поступил также.
– Правильно, дорогой, – услышал Кьёрин шепот за своей спиной, – король не тот, кто умеет красиво носить свою корону, а тот, который принимает правильные решения. – Леда потёрлась головой о шею оленя. – Какие красивые и умные у тебя глаза. Как я горжусь тобой!
На следующее утро, поднимая мужа на утреннее купание, Леда вскрикнула от удивления:
– Кьёрин, они растут вновь! Посмотри, какие забавные рожки появились у тебя за ночь. Если так пойдет дальше, то к следующей зиме они будут ещё ветвистей и краше прежних.
Подойдя к озеру и увидев своё отражение, Кьёрин удовлетворённо крякнул, а когда по макушкам высоких сосен поскакал звонкий смех ребёнка, Кьёрин удовлетворённо крякнул во второй раз.
– Он здоров!
Теперь каждую зиму он отдавал свои рога людям —
пусть лечатся.
Почему засмеялся зимородок?
– Смотри, Алёшка, какой попугайчик! Вон, вон на верхушке сидит, – женщина вытянула руку в направлении ветвистого дерева, – Какой-то разиня форточку не закрыл, он и вылетел. Жалко, замерзнет зимой…
Алёшка сидел в инвалидной коляске у невысокого деревянного заборчика, который отделял двор его дома от улицы. Он медленно неохотно закрыл книгу, сложил её на колени, и поменяв одни очки на другие, стал всматриваться в крону дерева.
– Не замёрзнет! – уверенно сказал мальчик. – Ты ошибаешься, мама, это не попугайчик. Это зимородок, причём очень редкой породы – кукабарра. Длина тела птицы более 40 сантиметров. Обитает на востоке Австралии и в Новой Гвинее. Верно то, что улетел, от какого – то разини. В наших краях такой зимородок не водится.
Мать с нежностью, гордостью и грустью посмотрела на сына. С нежностью потому, что любила его больше всего на свете. С гордостью, потому что в течение долгого и вынужденного обездвижения мальчик все время читал и теперь много знает. С грустью, потому, что у сына не хватает силы и воли превозмочь боль и встать на свои хворые ноги.
Зимородок тоже с интересом разглядывал мальчика. Он, как и Алёшка страдал, но страдал от своей «яркой индивидуальности и изысканности». Его перламутрово – оранжевая грудь, яркие зелёные в крапинку крылья, голова в изумрудном берете, а ещё длинный клюв, короткий яркий хвост – всё это приковывало взгляды людей и их пальцы начинали сжиматься в безудержном желании схватить, утащить домой, посадить в клетку и успокоившись, наконец, сказать – он МОЙ!
Ему почти всегда удавалось увернуться от очередного человечка, желающего схватить, утащить, посадить, но иногда он попадался. Конечно, вскоре он утекал в форточку, в щёлочку или в кем-то открытую дверь. Больше всего на свете зимородок любил свободу и Австралию, из которой его увезли совсем маленьким птенцом. Сейчас, вновь выскользнув из очередного плена, птица с интересом наблюдала за мальчиком.
– Этот мальчик не будет бегать и хватать меня за крылья, – подумал зимородок. – Он не посадит меня в клетку, потому что знает цену неволи. К нему и притулюсь. Пусть все думают будто я его птица.
Зимородок взлетел, и стремительно пролетев расстояние от дерева до мальчика, сел на лавочку, с которой только что ушла мама Алёши. Человек и птица на короткое время встретились взглядом, но и его хватило, чтобы зимородок понял – они могут помочь друг другу.
– Как же тебе объяснить, что надо встать, – с горечью подумала птица. – Ну, же, мальчишка, учись преодолевать невзгоды и боль…
Птица ударила острым клювом по бетонному сиденью лавочки и выбила из неё совсем маленький кусочек, малюсенький, едва заметный.
– Зачем ты это делаешь? – удивившись, спросил Алёшка, – ты хочешь есть?
Мальчик вынул из кармашка печенье, раскрошил его, и высыпал крошки на лавку.
– Ешь, – улыбнулся Алёшка, – сейчас вернётся мама, она угостит тебя рыбой. Подождёшь?! Я, знаю, ты не простой зимородок – ты смеющийся. Я хочу услышать твой смех.
– Нет повода смеяться, Алёшка, – проворковал зимородок на непонятном человеку языке, и опять стукнул клювом по твёрдой поверхности лавки. И вновь из её бетонного тела ему удалось выбить маленький камешек.
– Раз ты не ешь крошки от печенья, значит, ты хочешь мне что-то сказать? – догадался Алёшка. – Что? Я не понимаю…
Зимородок ещё несколько раз ударил по лавке, кончик его острого клюва слегка размахрился. Ямка, которую выбила птица, была невелика, но уже заметна.
– До завтра, – подумал зимородок, взлетая, – полечу лечить истерзанный клюв. Может быть, завтра, ты поймёшь меня.
Утром следующего дня Алёшка уже высматривал зимородка среди ветвей дерева. Птица не заставила себя ждать. Усевшись на бетонную лавку, зимородок стал неистово долбить вчерашнюю ямку. Ямка увеличивалась, но медленно.
– Папа! – закричал мальчик, – помоги мне.
К лавке подошёл ещё молодой, густобородатый мужчина, волосы его со спины были затянуты в хвостик. Зимородок не испугался, он уже видел таких коренастых мужиков, которые бродят по горам в поисках неизвестно чего, а найдя, радуются, как малые дети. Таких мужиков не интересуют птицы, их интересует то, что спрятано глубоко в недрах земли.
– Папа, – обратился Алёшка к мужчине, – посмотри на чудо, это зимородок кукабарра из Австралии. Он что-то хочет мне сказать. Что? Не пойму!
– Из Австралии, говоришь? – отец в задумчивости пощипал пальцами бороду. – У меня скоро командировка в Австралию. Местные жители хотят, чтобы я поискал у них нефть. Советую тебе, сынок, внимательнее приглядеться к этой птице, она дело говорит…
– Ничего она не говорит, – в сердцах бросил Алёшка, – она долбит и долбит эту бетонную скамейку…
– Говорит, Алёшка, ещё как говорит, – отец, грустно улыбнулся с нежностью глядя на сына. Грустно потому, что Алёшка давно болел и, отчаявшись, перестал сопротивляться хвори, с нежностью потому, что дороже сына и его мамы у отца никого не было. – Мне нужно съездить в город, сынок: через три дня вернусь – поговорим.
Все дни, что отец отсутствовал, зимородок прилетал на встречи с Алёшкой и все эти дни продолжал истерзанным клювом долбить лавку. К концу третьего дня лавка поддалась, в ней образовалась дырка. Сначала небольшая, а потом такая, в которую зимородок смог просунуть голову целиком. В день приезда отца зимородок, как всегда, уселся на лавку рядом с Алёшкой, долго смотрел на мальчика немигающим взглядом, а потом вновь ударил клювом по бетонному сиденью лавочки, уже рядом с выдолбленным отверстием, и снова вышиб из неё маленький кусочек, совсем малюсенький, едва заметный.
– Не надо больше, я понял, – прошептал Алёшка, – Если ты смог победить камень, то мне стыдно сдаваться. Я встану, кукабарра, обязательно встану…
Когда отец подошёл к Алёшке, мальчик, вцепившись белыми от напряжения пальцами в подлокотники кресла, стоял. Он стоял на трясущихся слабых, ещё негнущихся ногах, закусив до крови губу.
– На сегодня хватит, сын! – обхватывая руками хрупкое тело мальчика, сказал отец. – Ты же видел, зимородок не сразу выдолбил свою дырку, а малюсенькими едва заметными камешками. Так вернее, сынок. Я всегда знал, ты, молодец! Смотри, что я ему принёс, – отец поднял с земли и поставил на лавку небольшую клетку для птиц.
Сын растерянно посмотрел на отца.
– Отвезу его на родину в Австралию, – улыбаясь, сказал мужчина, – В самолёт без клетки не пустят. Приземлюсь, выпущу, пусть летит: гнездо вьёт, птенцов воспитывает…
Первый раз в жизни зимородок с удовольствием переступал порог клетки, а войдя, засмеялся переливчатым человеческим голосом.
– Ах-ха-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха-ха! – звенел зимородок, – Я знал, я верил, мы поможем друг другу!
Зимородок птица смешливая, но не пустоголовая. Люди знают – если смеётся зимородок значит где-то радость победила беду.
Часть шестая. Тимошкины почемучки-отчевочки
Жил-был мальчик шести лет, звали его Тимофей. Папа называл его Тимошкой, а если очень приставал с вопросами, Мошкой – прилипалой. Приставал мальчуган часто, особенно, когда любопытничал, а любопытничал он всегда.
