Оба продавца вынули какие-то бумаги, читали их, листали, просматривали и потом хором объявили Кузе, что у них нет распоряжения бесплатно поить неграмотных котов. Пришлось Кузе только облизнуться.
К киоску подкатил велосипедист.
– Скорее воды! – закричал он, не слезая с велосипеда. – Я очень тороплюсь.
– Семью семь? – спросил Минус и протянул ему стакан с искристой розовой водой.
– Сорок девять, – ответил гонщик, на ходу выпил воду и умчался.
Я спросил продавцов, кто он такой. Плюс рассказал, что это знаменитый гонщик, который занимается тем, что проверяет домашние работы по арифметике.
Ужасно хотелось пить. Особенно когда перед глазами стояли сосуды с прохладной розовой водой. Я не выдержал и попросил задать ещё вопрос.
– Восемью девять? – спросил Минус и налил воды в стакан. Она так и шипела, так и покрывалась пузырьками!
– Семьдесят шесть! – выпалил я, надеясь, что попаду.
– Мимо, – сказал Минус и выплеснул воду. Было страшно неприятно смотреть, как чудесная вода впитывалась в землю.
Кузя стал тереться о ноги продавцов и униженно просить, чтобы они задали его хозяину лёгкий, самый лёгонький вопрос. Я прикрикнул на Кузю. Он замолчал, а продавцы насмешливо переглянулись.
– Дважды два? – улыбаясь спросил Плюс.
– Четыре, – ответил я сердито. Мне было почему-то очень стыдно. Я выпил полстакана, а остальное отдал Кузе. Ах, как хороша была вода! Даже тётя Любаша никогда такую не продавала. Но воды было так мало, что я даже не разобрал, с каким она сиропом.
Гонщик снова показался на дороге. Он быстро крутил педали и пел:
Распевая, едет, едет,
Едет гонщик молодой.
На своём велосипеде
Он объехал шар земной.
Он летит быстрее ветра,
Не устанет никогда,
Сотни тысяч километров
Отмахает без труда.
Велосипедист проехал мимо и кивнул головой. Мне показалось, что он зря храбрится и уверяет в своей неутомимости. Я только хотел сказать об этом Кузе, как заметил, что кот сильно чем-то испуган. Шерсть у него стала дыбом, хвост распушился, спина изогнулась. Неужели здесь есть собаки?
– Спрячь, спрячь меня скорей! – взмолился Кузя. – Я боюсь... Я вижу...
Я осмотрелся, но ничего на дороге не заметил. Но Кузя дрожал и твердил, что видит ноги.
– Чьи ноги? – удивился я.
– В том-то и дело, что ничьи, – ответил кот. – Очень я боюсь, когда ноги ходят сами, без хозяина.
И правда, на дорогу вышли... Ноги. Это были большие мужские ноги в старых башмаках и грязных рабочих брюках с оттопыренными карманами. На поясе брюки стягивал ремень, а выше ничего не было.
Ноги подошли ко мне и остановились. Мне стало как-то не по себе.
– А где же все остальное? – решился спросить я. – То, что выше пояса?
Ноги молча потоптались и замерли.
– Простите, вы что, живые ноги? – снова спросил я.
Ноги качнулись вперед и назад. Наверно, они хотели сказать «да». Кузя урчал и фыркал. Ноги пугали его.
– Это опасные Ноги, – шипел он потихоньку. – Они убежали от своего хозяина. Порядочные Ноги так никогда не делают. Это нехорошие Ноги. Это беспризор...
Кот не успел договорить. Правая Нога дала ему здоровенного пинка. Кузя с визгом отлетел в сторону.
– Вот видишь, видишь! – вопил он, отряхиваясь от пыли. – Это злые Ноги, отойди от них подальше!
Кузя хотел обойти Ноги сзади, но они изловчились и лягнули его. От обиды и боли кот кричал до хрипоты. Чтобы он успокоился, я взял его на руки и стал чесать ему подбородок и лобик. Он очень это любит.
Из треугольного дома вышел мужчина в спецовке. На нем были точно такие же брюки и башмаки, как и у Ног. Мужчина подошёл поближе к Ногам и сказал:
– Не ходи ты далеко от меня, товарищ, заблудишься.
Мне захотелось узнать, кто отхватил этому товарищу половину туловища.
– Не трамвай ли его перерезал? – спросил я.
– Он был таким же землекопом, как и я, – грустно ответил мужчина. – И не трамвай его переехал, а ученик четвёртого класса Виктор Перестукин.
Уж это было слитков! Кузя зашептал мне:
– А не лучше ли нам убраться отсюда подобру-поздорову?
Я посмотрел на мяч. Он лежал спокойно.
– Взрослым стыдно говорить неправду, – упрекнул я землекопа. – Как мог Витя Перестукин переехать человека? Это же сказки.
Землекоп только вздохнул:
– Ничего ты, мальчик, не знаешь. Этот Виктор Перестукин решал задачу, и у него получилось, что траншею выкопали полтора землекопа. Вот и осталась от моего товарища только половина...
Тут я вспомнил задачу про погонные метры. Землекоп тяжело вздохнул и спросил, доброе ли у меня сердце. Откуда мне было это знать? Никто про это со мной не говорил.
– Не знаю, – ответил я честно.
– Если бы у тебя было доброе сердце, – печально говорил землекоп, – ты пожалел бы моего бедного друга и постарался ему помочь. Надо только правильно решить задачу, и он снова станет тем, кем был раньше.
– Попробую, – сказал я, – попробую... А вдруг не сумею!
Землекоп порылся в кармане и вытащил смятый листок. На нём моим почерком было написано решение задачи. Я задумался. А вдруг опять ничего не выйдет? А если случится, что траншею выкопал один с четвертью землекопа? Тогда от его товарища останется всего одна нога? Мне даже стало жарко от таких мыслей.
Потом я вспомнил совет Запятой. Это меня немножко успокоило. Буду думать только о задаче, буду решать медленно. Буду рассуждать, как учил меня Восклицательный.
Я посмотрел на Плюса и Минуса. Они насмешливо подмигивали друг другу своими одинаковыми круглыми глазками. Не дали небось, жадюги, напиться!.. Я показал им язык. Они не удивились и не обиделись. Наверно, не поняли.
– Ваше мнение о мальчике, братец Минус? – спросил Плюс.
– Отрицательное, – ответил Минус. – А ваше, братец Плюс?
– Положительное, – кисло сказал Плюс.
По-моему, он врал. Но после их разговора я твердо решил справиться с задачей. Я начал решать. Думал только о задаче. Рассуждал, рассуждал, рассуждал до тех пор, пока задача не решилась. Ну и здорово же я обрадовался! Оказалось, что для рытья траншеи потребовалось не полтора, а целых два землекопа.
– Получилось два землекопа! – объявил я решение задачи. И тут же Ноги сразу превратились в землекопа. Он был точно такой же, как и первый. Оба они поклонились мне и сказали:
В работе, жизни и труде
Желаем мы тебе удачи.
Учись всегда, учись везде
И правильно решай задачи.
Плюс и Минус сорвали с головы шапочки, подбросили их в воздух и весело выкрикивали:
– Пятью пять – двадцать пять! Шестью шесть – тридцать шесть!
– Спаситель ты мой! – кричал второй землекоп.
– Великий математик! – восторгался его товарищ. – Встретишь Виктора Перестукина – передай, что он лодырь, глупый и злой мальчишка!
– Уж кто-кто, а он обязательно передаст, – съехидничал Кузя.
Мне пришлось обещать, что передам. А то землекопы ни за что не убрались бы.
Конечно, нехорошо, что они меня под конец обругали, но всё же мне было очень приятно, что я сам решил эту трудную задачу. Ведь её не могла решить даже Люськина бабушка, хотя она очень способная к арифметике. Может быть, у меня уже начал вырабатываться характер? Вот это было бы здорово!
Снова проехал велосипедист. Он уже не пел и не пил. Видно было, что он едва держался в седле.
Кузя неожиданно выгнул спину и зашипел.
– Что с тобой? Опять ноги? – спросил его я.
– Не ноги, а лапы, – ответил кот, – а на лапах зверь. Спрячемся...
Мы с Кузей бросились к маленькому круглому домику с решетчатым окном. Дверь оказалась запертой, и нам пришлось забиться под крыльцо. Там, лежа под крыльцом, я вспомнил, что мне надо презирать опасность, а не прятаться. Я уже было выглянул, но увидел на дороге нашего старого знакомого белого медведя. Надо было бы вылезти, но... очень уж страшно. Белых медведей даже укротители и то боятся.
Наш белый медведь казался ещё более злым, чем при первой встрече. Он вздыхал, рычал, ругал меня, умирал от жажды, искал север.
Мы притаились, пока он не прошёл мимо домика. Кузя стал допытываться, чем бы это я мог досадить страшному зверю. Чудак Кузя. Если бы я сам это знал.
– Белый медведь – злой и беспощадный зверь, – пугал меня Кузя. – Интересно, ест ли он котов?
– Пожалуй, если и ест, то только морских котов, – сказал я Кузе, чтобы немножко его успокоить. Но точно я и сам не знал.
Вообще пора бы отсюда убираться. Делать здесь было нечего. Но мяч лежал, и нам приходилось ждать.
Из круглого домика, под крыльцом которого мы прятались, донёсся жалобный стон. Я подошёл поближе.
– Больше не ввязывайся ни в какие истории, – попросил меня Кузя.
