чал было допытываться, откуда взялись ожерелье и
сережки, нехотя сказал, что это подарок Усте от его
матки Кокшаги. И замолчал.
В этот раз Чур надумал остаться в селе до конца
зимы. Он уже начинал понимать речь русов и гово-
рить на их языке и скоро привык ко всем жителям.
Как и люди его племени, русы жили в деревянных
избах с маленькими оконцами и большими глинобит-
ными печами. Осенью они выжигали и раскорчевыва-
ли большие лесные поляны, а весной сеяли на них
разное жито, лен и просо. Все держали скот и запа-
сали для него на зиму сено. И между важными лет-
ними работами успевали еще обхаживать лесных ди-
ких пчел, собирать мед и воск и оборонять эти ульи-
борти от косолапых сластников-медведей. А глубокой
осенью и зимой опять каждый брался за свое ремес-
ло: гнули колесные ободья, делали сани, выкурива-
ли смолу и деготь, мастерили и обжигали глиняную
посуду, добывали в лесу дичину, а в реке рыбу. А
женщины пряли пряжу и ткали льняные холсты-по-
лотна. Все, как в родном его племени, в низовьях двух
больших рек.
Зато здесь никто лучше Чура не стрелял из лука,
никто так быстро не ходил на лыжах. Только он умел
так искусно настораживать западни-самоловы и луки-
самострелы на зверей и больше всех добывал дорогих
мехов. Но русы были люди независтливые и, не счи-
тая охоту средством к жизни, искусству его дивились,
а удачами восхищались. И семья Усти, и все другие
жители селения были с ним добрыми и честными.
Только один раз заметил Чур, что по его лесным
тропам и урочищам кто-то ходит из селения и уно-
сит из западней самую ценную добычу. Но не зря он
был сыном догадливой Кокшаги и следопыта Черка-
на и давно научился узнавать человека по его следу,
не столько по величине и форме следа, сколь по по-
ходке. Стоило ему пройти несколько шагов, ступая
точно в след неизвестного человека, как в его пред-
ставлении возникала походка этого незнакомца.
Так и в этот раз Чур пошел, ступая строго след в
след, наблюдая за собой: он шел теперь, как слегка
косолапый человек, неловкой и грузной походкой,
раскачиваясь как утица. И остановился, раздумы-
вая: «Чья же это походка? Кто из селения русов хо-
дит так вразвалку и ставит ступни пальцами слегка
внутрь следа?» И вдруг вспомнил: «Это он! Надо
проучить эту двуногую росомаху!» В тот же час Чур
насторожил на своем следу у куньей ловушки нетол-
стую сосновую лесинку-жердь. Стоило вору невзначай
тронуть ногой волосяной шнур и спустить сторожок,
как эта жердь обрушивалась ему на шею. Он нароч-
но выбрал такую жердь, чтобы не придавила вора, а
только больно ударила по шее. Не прошло и недели,
как жадный старик из божьего дома стал ходить сгор-
бившись, по-волчьи, глядеть исподлобья, словно шея
его совсем не гнулась. С той поры никто не ходил по
тропам и урочищам Чура и никто не тревожил его
западни и самострелы.
После первой половины зимы налетели на Дикую
реку метели, навалило много снегу, и промысел по-
шел вяло. Зато у русов началась веселая пора, один
за другим пошли праздники. По утрам люди толпа-
ми и вереницами ходили в большой дом, где жгли
восковые палочки и кланялись и кланялись, крутя
правой рукой вокруг своего носа, либо размашисто
стучали себя по плечам, животу и по лбу. Для Чура
все это было диковинно, интересно, но в большой дом
он не заходил, а наблюдал сквозь открытые двери и
окна. От безделья и праздников жизнь в поселке для
него вдруг поскучнела, и он засобирался домой, к
матке Кокшаге. Но Устя, проведав о том, щепнула
ему:
— А зачем тебе уходить? Ведь ты сам говорил,
что там тебя никто не ждет!
А отец и братья девушки сказали:
— Оставайся с нами. Мы построим тебе простор-
ную избу из самых толстых бревен, и ты будешь жить
в нем вместе с Устей. Ты смекалистый и добрый па-
рень, и мы охотно тебе во всем поможем.
И Чур согласился, но с уговором, что мать Кок-
шага будет жить с ним. Потом семейные Усти, посо-
ветовавшись между собой, решили поговорить с от-
цом Никодимом, хозяином божьего дома. Из их раз-
говора Чур понял, что если с этим стариком не сго-
вориться, то он может причинить много зла. Тут он
ощупал на груди кожаный мешочек и усмехнулся:
не так-то легко и просто кому бы то ни было по-
спорить с волей хозяйки Дикой реки и наговорами
его матки Кокшаги!
Позвали в свою избу и посадили за стол хозяина
божьего дома и долго всякой всячиной угощали. Он
сказал, что можно оставить Чура в семье русов на-
всегда, но надо сначала его окрестить. Чур понял,
что для этого придется ему искупаться в речной по-
лынье и трижды окунуться с головой, пока старик
бормочет над ним свои заклинания и наговоры. За
это он, Чур, должен будет отдать старику все меха,
что добыл на Дикой реке, а Устя подаренное ей оже-
релье и серьги. После этого их обвенчают в божьем
доме. Так понял Чур. И сказал, что он готов иску-
паться в полынье хоть пять, хоть десять раз, но не
понимает, за что он должен отдать с таким трудом
добытые меха? Не за то ли, что будет купаться зи-
мой в реке на потеху всем русам? На это ему ска-
зали, что так надо, так велит их бог.
И в день крещения все пошли к реке. Когда Чуру
объяснили, что надо делать, он быстро разделся и,
придерживая рукой мешочек с амулетом, нырнул в
полынью. И три раз погружался в воду с головой,
пока хозяин божьего дома говорил непонятные сло-
ва. После того он выбрался из полыньи, оделся, и все
ушли в избу. Там этот старик, отец Никодим, украд-
кой сверкнув на Чура недобрым взглядом, строго
спросил:
— А научили ли вы этого парня молиться и крес-
титься? — И поднес к его лицу свой тяжелый мед-
ный амулет. Чур не знал, что делать, и стоял в не-
доумении. Тут Устя показала ему, как надо перекрес-
титься и приложиться губами к медному кресту. За
ней все это повторил и Чур.
— Вот хорошо! — сказал старик. — А теперь
сбрось свои побрякушки и надень святой крест, как
христианин!
И подал медный крестик на шнурке, какие носи-
ли все русы. Чур с готовностью распахнул одежду и
хотел повесить крест рядом с кожаным мешочком*
Но хозяин божьего дома рассердился:
— Свой мешочек брось в огонь, а крест носи!
Только тогда тебе позволят жить в одном доме с кре-
щеным народом. Нельзя, грешно носить божий крест
с разными бесовскими побрякушками!
Вслед за попом то же самое повторили родные
Усти. Чур понял, чего от него требует хозяин божье-
го дома, взглянул на него и встретился с тяжелым и
хитрым взглядом. Тут он отступил от попа на два
шага, словно собираясь с ним биться или поддеть его
на рогатину:
— Э, нет! Никогда не сниму я со своей груди того,
что повесила матка Кокшага! Ни в огонь, ни в воду
не брошу подарка хозяйки Дикой реки!
После этого Чур замолчал, не поддавался угово-
рам и был тверд в своем упорстве, как наконечник
стрелы. А хозяин божьего дома перед уходом сказал,
что чем скорее этот дикарь уберется из селения, тем
лучше для родных Усти и всех, кто за него заступает-
ся. Но, не глядя на угрозы попа, никто не поторопил
Чура уходить из поселка, и он жил в семье Усти как
родной сын до той поры, как сам вдруг надумал идти
в родной край. Наверное, это хозяйка Дикой реки
позаботилась послать на помощь ему раннюю и друж-
ную весну.
За одну неделю потемнел и огрубел снег, затень-
кала капель, запели первые ручейки, а лед на реке
