приподнялся и посинел.
Русы провожали Чура как родного и на прощанье
говорили:
— Опять приходи!
Мать Усти в то утро напекла мягких колобков,
завернула их в чистую тряпочку и уложила в его
охотничью сумку. Устя ушла за Чуром до самого кру-
тояра, до той тропинки, по которой осенью впервые
привела за собой этого парня. И было ей невесело,
как в самый пасмурный и холодный осенний день.
Она долго стояла на откосе реки и глядела вслед Чу-
ру до того, как услыхала зов отца:
— Устинья!
Тут Чур обернулся и последний раз помахал ей
рукой. И пошел по льду вниз по Дикой реке. И в такт
его шагам кремниевый скребок и медвежий клык ти-
хо стучали друг о друга.
С каждым шагом в родную сторону сердце Чура
наливалось радостью, а зима в поселке русов каза-
лась чудным сном с невеселым пробуждением. И все
живое на его пути радовалось скорой весне. Черные
пичужки в красных шапках дробно барабанили по су-
хим деревьям. Сохатые олени табунами нежились под
солнцем среди боров. А тяжелые птицы с красными
бровями и белой бородой по утрам напевали так са-
мозабвенно, что любую можно было запросто заколоть
копьем или стрелой. Изредка попадался след, похо-
жий на человеческий: будто прошел кто в растрепан-
ных лаптях — это хозяин берлоги уходил со своего
логова, подмоченный весенней водой. У землянки
уже вытаяли все зимние следы и тропы, словно жил
он тут только вчера. Здесь Чур передохнул, накор-
мил Уголька, просушил лыжи и обувь и, выспавшись,
утром снова отправился в путь. Еще день и ночь —
и он подходил к родному селению.
Чур издали приметил, что тропинка к дому Шир-
мана была еле заметна, не торнее, чем к дому Кок-
шаги. Откуда он мог знать, что после его ухода на
промысел Рутка очень загрустила. Чтобы развлечься,
она снова взялась за привороты. Встретившись с пар-
нем, она шептала ему на ухо приветливое слово и не-
заметно задевала железным коготком поближе к серд-
цу. Парни.-опять повалили на ее крыльцо как на
праздник, и сидели, и дурачились, поджидая, не вый-
дет ли к ним дочка Ширмана. И стали для Рутки сов-
сем постылыми. В середине зимы многие девушки
облюбовали себе парней и ушли жить в новые семьи,
а Чур все не возвращался. Тут Рутка рассердилась.
Нет, не на Чура — на себя и на своих родителей.
Она прогнала от своего дома всех привороженных пар-
ней, разыскала приворотные медвежьи коготки и бро-
сила их в печку. Потом, проплакавши целый день,
отмахнувшись от родительских уговоров, собралась и
ушла жить в избушку Кокшаги. И вот Чур, войдя в
свою избу, радостно удивился: «А, Рутка, ты здесь!»
Он подал матери тяжелый мешок и кожаную сум-
ку и стал раздеваться, а Рутка развешивала его одеж-
ду и обувь для просушки. На шее у нее было ожере-
лье, а в ушах — кержи-сережки, те самые, что хра-
нились в берестяной укладке Кокшаги.
Вот так богатею и скряге Ширману, голове всего
племени, довелось породниться с Кокшагой, вдовой
следопыта Черкана. Долго-долго потом не было меж-
ду Волгой и Ветлугой смелее и славнее охотника Чу-
ра. Изредка ему снилась хозяйка Дикой реки и звала
за собой, обещая удачу. Сердце охотника начинало
биться тревожно и радостно, он просыпался, уходил
искать счастья на Дикую реку. А река не уставала
отваливать пласты берега, открывая все новые дико-
винные вещички и сокровища: оружие, утварь, укра-
шения. И каждый раз вместе с охотничьей добычей
Чур приносил женщинам племени новые бусы, коль-
ца и кержи. И прозвали ту лесную реку рекой Кер-
жей.
Прошло много-много лет, и Дикая река, прокла-
дывая среди лесных дебрей все новые и новые пути-
излучины, ушла от древних стоянок и обеднела со-
кровищами. И теперь уже редко-редко находят на
Керженце наконечники для стрел, каменные скребки,
бусы и сережки-кержи.
Родилась и выросла
у князя-боярина дочка, и лицом красна, и станом лад-
на. Только стало казаться родителям, что доченька
умом и сердцем проста. С челядью да холопьями об-
ходится ласково, величая по имени и свет-батюшке,
своих нянек-мамок ручкой не ударит, ножкой не пнет.
Словно и роду не боярского. Забредет во двор голод-
ный смерд, готова за стол усадить, накормить его, на-
поить. Шибко печалились боярин с боярыней. Росла
дочка, а боярского ума да гонора не набиралась.
Вот и до невесты боярышня выросла, но молва о
простоте да доброте и женихам, и сватьям дорогу за-
гораживала. Пробовали родители колдунов да знаха-
рей на дом зазывать, разное наговорное пойло для
дочки добывать, а пользы все не было. «Одна дочка,
да и та без хитрости. Ну чисто юродивая!» Вот про-
слышали они, что в Кувыльном овраге знахарь-воро-
жец живет, недужным да хворобым на еду и на одеж-
ку наговаривает, чтобы выздоравливали, а глупым
боярским деткам умные шапки шьет, и тоже с наго-
ворами. Как поносит такую шапку боярский сынок-
недотепа, сразу ума набирается.
По приказу боярина побежали слуги-холуи за
тем колдуном в Кувыльный овраг. И приволокли ста-
рикашку горбатого, как поганый гриб, бледного да
чахлого, а глазами так насквозь и простреливает?
Вот показали ему боярин с боярыней свою дочку-
боярышню и просят, кланяясь: «Уж больно добра да
смирна у нас доченька. Поворожи, чтобы умом взма-
терела, а сердцем очерствела!» Пытливо глянул ста-
рик на девицу, в глаза заглянул, словом перемолвил-
ся. Потом на родителей поглядел с насмешкой непри-
ветливой и таково сказал:
— Надо ей умную шапку сшить. Для того добыть
вам зверушек полдюжины самых шустрых да смека-
листых, в земле, в воде и в снегу пролазистых, нра-
вом смелых и безжалостных. Как поносит девка та-
кую шапочку, не узнать вам будет родную дочь!
Сказал так — и со двора долой. А боярин с боя-
рыней, челядь и холуи о том задумались, каких ме-
хов-зверушек боярышне на шапку добыть. И на хоря,
и на куницу, и на соболя думали, а до настоящего не
догадывались. Тут, как по зову, показался на бояр-
ском дворе парень с речки Керженки с дорогими ме-
хами звериными. Тряхнул связками, мехами куньи-
ми да соболиными, и раскинул у ног князя-боярина.
Вот отобрали боярин с боярыней меха самолучшие,
а зверолову наказ дают, чтобы принес он на боярский
двор полдюжины зверушек самых шустрых и смека-
листых, в земле, в воде и в снегу пролазистых и без-
жалостных.
Позадумался малость парень с речки Керженки:
«Наказали, как загадку загадали!» А дочка боярская
тут как тут, добрая да радостная. Парень-то давно ей
по сердцу был. Его кудри-колечки на пальчик нави-
вала, кудряшками играла. Прикрикнули на нее отец
с матерью, а она в ответ только пуще к парню льнет,
по щеке легонько треплет, гляди того расцелует...
Отец с маткой сердятся, а она в ответ:
— Ну что раскричались? Али не видите, что это
мой суженый!
Не успели бояре еще больше накричать, как па-
рень заговорил:
— Ладно, добуду вам зверушек полдюжины, ка-
ких наказывали — смелых и безжалостных, и при-
несу к зимним праздникам!
И ушел на свою речку Керженку. Не один мороз-
ный день, не одну долгую ночь зимнюю охотился он
в урочищах, где водились звери как снег белые, и в
земле, и в воде, и в снегу, словно змеи, пролазистые,
смелые и безжалостные. И в срок принес князю-боя-
рину полдюжины диковинных шкурок. Залюбовались
