боярин с боярыней на меха горностаевы. А их дочка
к парню прильнула и незаметно колечко ему на па-
лец мизинчик надела. Колечко дорогое, золотое, тя-
желое. Ну и ушел парень довольный и радостный.
В тот же день приказал боярин отнести горностае-
вы шкурки горбуну в Кувыльный овраг, чтобы он, не
мешкая, умную шапку сшил. И трех дней не прошло,
как старикашка готовую шапку в боярские хоромы
принес и своими руками на головку боярышни надел.
Пошептал, поколдовал — и со двора долой.
Вот поносила боярская дочка новую шапочку
день да другой, погуляла в ней — и как подменили
девицу! Пропали простота и доброта сердечная, за-
сверкали глаза гневом и немилостью. Прислужниц
своих норовит и ручкой ударить, и ножкой пнуть.
Вместо доброй улыбки только зубки показывает. И
от гордости и спеси боярской так и пыжится. На
всех шипит, царапнуть да ущипнуть норовит каж-
дого. Настоящая стала недотрога-боярышня. Понача-
лу радовались боярин с боярыней:
— Аи да доченька! Умнеть начала! Сразу видно
стало, что роду боярского! Теперь только жениха ей
подыскать знатной крови, богатого.
Только недолго они так радовались. И до роди-
телей добралась поумневшая доченька. Начала она
отца с матушкой пощипывать, поколачивать, ногот-
ками царапать, а то и зубками норовит прихватить!
Стали сторониться ее родители. Слова дочке боятся
сказать — гляди того глаза выцарапает.
Так с грехом да со страхом дожили бояре до пра-
здника Ярилы-солнышка с блинами да пирогами, ко-
страми да игрищами. В последний вечер на боярском
дворе костер зажгли, парни с девушками хороводом
ходили, песни пели, через огонь прыгали. И боярская
дочка в горностаевой шапочке тут была. Только все
ее сторонились, побаивались. Вдруг появился тот па-
рень-зверолов с речки Керженки. К огню-костру подо-
шел, на игры да гулянье дивуется. Приметила его бо-
ярская дочь, узнала, вспомнила. Подбежала к парню
смелехонько и давай, как бывало, его кудри-колечки
на пальчик навивать и в глаза заглядывать. И так,
играючи, парня за ухо ущипнула добольна. И дру-
гой, и третий раз!
Ухватил тут кержак ее за руку накрепко и к ко-
стру лицом повернул. Заиграло в глазах боярышни
отражение жар-костра. И показалось парню, что в
глубине зрачков мерцают огоньки хищные, словно
глазки звериные. И то ли вслух заговорил, то ли по-
думалось: «Видал я, живучи на Керженке, всякого,
и смертушке в глаза глядывал, а такого дива не вида-
но. Давай-ка, милая, избавимся от наваждения дико-
го, ума звериного!»
Тут сдернул зверолов с боярышни белую шапочку
и бросил в самый жар костра. Никто ахнуть не до-
гадался, как умная шапка огнем обнялась и смрад-
ным дымом взвилась. Осталась от нее груда черная,
как живая, корчилась, а по ней огоньки, умирая,
бегали — и красные, и синие, и зеленые. И как в
столбняке стояла над костром дочка князя-боярина.
А когда от шапки смрад и дым рассеялся, вздохнула
глубоко и молвила:
— Ух, как полегчало-то! Словно заново на свет
родилась!
И парня с речки Керженки по щеке нежно погла-
дила. А зверолов обнял девушку рукой одной, в дру-
гую обе ее ручки взял да и повел со двора боярского.
Всполошились тут боярские слуги-холуи, в терем при-
бежали, кричат, суматошатся:
— Аи, свет-батюшки, боярин со боярыней! Тот па-
рень кержак вашу дочку-боярыню да за Волгу по-
вел!
— Ну и бог-то с ней! — обрадовались отец с ма-
терью. — Намаялись мы досыта с этой умницей!
А кержак с девушкой шагали да шагали нетороп-
ко по синему снегу навстречу синему лесу. И по-доб-
рому глядело им вслед вечернее око бога Ярилы.
Долго жила на Руси мудрая пословица-примета:
«От собольей душегреи сердце не добреет, от дорогой
шапки голова не умнеет!» Не потому ли простой на-
род никогда не шил и не носил одежки из горностая.
Зато любили наряжаться в горностаевы меха цари,
короли да герцоги, люди хитрые и безжалостные.
Полюбилась зверолову
Вихорьку остроглазая Марийка, дочка богатея Кун-
дыша. Ну и девка от парня не бегала, только отец
с матерью воли не давали. Этот скряга Кундыш все
меха у Вихорька скупал и втридорога на сторону про-
давал, а дочку за него не отдавал.
— И что ты, голь, к богатой пристаешь? Искал бы
ровню! Либо выкуп соболями приноси!
Позадумался Вихорек. Все его богатство было лук
да колчан, да три капкана, да зимница на речке Бо-
ровице в самой глуши соснового бора. Думай не ду-
май, а семью заводить когда-то надо. Семь недель
зверолов на промысле пропадал, у костра ночевал, к
холоду да голоду привыкал. И принес Кундышу связ-
ку соболей да куниц, выкуп за невесту Марийку.
— Вот это ладно! — сказал богатей. — Теперь
только норок на душегрею невесте добудь да новую
избу сруби — и живи себе, не мешаю!
Опять парень за затылок подержался, но без спо-
ра на промысел отправился. Невесте на душегрею но-
рок добывать. По речке Боровице на звериных тро-
пах-переходах порасставил капканы да самострелы-
черканы. Под берегами, пнями и корнями копьем
прощупывал, зверушку выживал и стрелой поражал.
И к середине зимы добыл норок далеко за дюжину.
И еще бы парень постарался, да следочков не стало.
Осталась одна зверушка, крупная, следистая, да та-
кая догадливая, что все капканы-черканы сторонкой
обходила, а от стрелы да копья зверолова по дну реч-
ки уходила и в неприметные норы пряталась. «Аи
умна зверушка! Видно, сама матка, так пусть жи-
вет!» Так надумал Вихорек и стал собираться домой,
в село.
Но утром, выйдя из зимницы за водой, он опять
увидел знакомый след матерой норки. Она наследила
за ночь и по Боровице, и по берегу, и вокруг зимни-
цы. Видно было, что она принюхивалась и разведы-
вала, словно пыталась попасть в избушку. «И что ей
тут понадобилось? — удивился Вихорек. — Вишь где
наследила — сама в капкан просится! Не деток ли
своих разыскивает!» И надумал остаться в зимнице
еще на ночь. А вечером взял и насторожил капкан
на лазу, где зверушка из речки на берег выходила и
с берега в речку уходила. Насторожил неприметно,
старательно, а в сумерки снежок повалил, густой, хло-
пьями и закрыл все следы и приметинки.
На ночь Вихорек в зимнице очажок затопил, по-
ужинал, на нары забрался и о своем задумался.
Свет из очага, играючи, по стенам разбегался и связ-
ку мехов освещал. «Ой, хороша выйдет Марийке ду-
шегрея! А как эта красотка ночью в капкан попадет,
так и на шапочку хватит. Крупная норка, чай, не
матка ли всем этим приходится?» С такими думками
он и заснул. Среди ночи проснулся, подкинул дров в
очажок и снова забрался на нары. Лежал да дремал,
а думка все та же: «Хорошо бы и эту поймать —
вот бы шапочка вышла Марийке!» Вдруг послыша-
лось, что в дверь кто-то царапнулся. Притаился зве-
ролов, лежит, еле дышит, не шелохнется. Вот приот-
крылась дверь и показалась головка звериная, потом
и вся зверушка вползла. В два прыжка норка выско-
чила на середину зимницы, заглянула под нары, по
углам, под скамью. Подняла головку, глянула на сте-
ну, вскарабкалась до связки мехов и с ласковым ур-
чанием начала тереться о каждую шкурку своей уса-
той мордочкой. Ласкалась и урчала, да нежно так,
словно песенку напевала.
— Гляди не порви! — крикнул тревожно Вихо-
