Джек понизил голос:
— Деньги у тебя будут. Гусыня на моей кровати несет золотые яйца. Спрячь ее, не дай ворам до нее добраться.
— Золотые яйца? — Мама схватила его за жилет. — Что ты натворил? Я видела это ужасное растение во дворе сегодня утром, видела, куда оно ведет. Скажи, что у тебя хватило ума не взбираться по нему, пожалуйста, Джек!
— Я залез по нему, — прямо ответил он. — До самого Гегууля.
Его мама вздрогнула и простонала:
— Нет! Сколько раз говорила тебе, как бы нам ни было трудно, как бы мы ни голодали, не продавай себя Белой...
— Я и не продался. Никогда не видел Белой Феи, и я не ведьмак. Зато меня обхитрила великанша, и теперь я должен пойти в Красноземье, или...
— Красноземье?! Я тебя никогда не увижу, если ты уйдешь так далеко!
— Увидишь-увидишь. Но сейчас мне пора. Поверь мне — это ради всех нас.
— Точно так говорил твой отец, прежде чем отправился искать клад. Я молила его не уходить, предупреждала, что пещеры запутаны и зачарованы, но он был так уверен, что сможет помочь нам всем…
— Сейчас все иначе, — сказал Джек. — Если я не пойду, то...
Дверь домика хлопнула снова, и оттуда выбежала босоногая девочка в пыльных обносках. Она бросилась к Джеку, который, присев, поймал и обнял ее. Рапунцель знала, что это Тесс. Волосы у нее были такими же черными и блестящими, как у брата и матери, зато глаза — огромными, голубыми, опушенными длинными ресницами. Наверное, в отца, в то время как Джек глазами весь в маму.
— Не уходи! — девочка вцепилась в Джека. — Куда ты идешь, Джеки? Не уходи, не надо.
— Тесс, — Джек, в дрожащем голосе которого звучали и страх, и вина, отодвинулся, чтобы посмотреть сестренке в лицо. — Послушай, я ухожу на четырнадцать недель. Это как долго?
— Три месяца и еще неделя, — ответила Тесс.
— Правильно. Или, по-другому, девяносто восемь дней. Ты можешь считать эти дни, и к тому времени, как ты закончишь счет, я буду дома. Обещаю. — Он оттер пальцем грязное пятнышко с щеки девочки. — Не забывай читать и писать каждый день, пока меня не будет, ладно? Обещаешь?
Тесс мотнула головой, ручонки вцепились в воротник брата:
— Нет, не бросай нас, как папа, нет, нет...
Лицо Джека посерело, словно туча. Он поцеловал сестренку в лоб, прохрипел:
— Я вернусь вовремя, — и отцепил от себя детские пальчики. — Правда. Клянусь, ты не пострадаешь.
— Что значит «вовремя»? — голос матери стал неестественно высоким. — Что ты хочешь сказать, обещая, что она не пострадает? Джек, что ты натворил?
Джек встал и в молчании посмотрел на маму и сестру. А потом развернулся и устремился вниз по склону, на бегу перепрыгивая через камни и изгороди.
Рапунцель смотрела, смутно понимая, что не может последовать за Джеком. Что она на самом деле не в Нехватаеве. Это все уже случилось. Это память — Перводрево показывает ей воспоминание Джека. Внезапно ей стало интересно, хранит ли Перводрево вообще все воспоминания? Даже те, что отняты Ведьмой?
Небо снова двигалось — приближалось и приобретало вид каменного. Рапунцель упала на колени, испугавшись, что ее раздавит, но плита остановилась высоко над ее головой.
Потолок. Домик-развалюха и окружавшие его серые горы исчезли. Рапунцель очутилась в коридоре, которого никогда не видела прежде, и в растерянности коснулась рукой каменной стены.
— Предатель!
Незнакомое слово, произнесенное знакомым до боли голосом.
— Ведьма, — прошептала Рапунцель с сильно бьющимся сердцем. — Ведьма, где ты?
— Предатель, предатель...
Голос казался охрипшим от слез. Рапунцель бросилась вперед, желая помочь Ведьме. Коридор был длинным со множеством дверей, между которыми в настенных канделябрах горели свечи. Мраморный пол отражал танцующие язычки пламени.
— Он говорил, что любит меня…
Ведьма плакала где-то впереди. Рапунцель подбежала к первой двери слева и распахнула ее.
В большой темной комнате, освещенной только полупогасшим камином, лежа на покрытом ковром полу, рыдала Ведьма. Спина ее вздрагивала.
— Он был моим... — ковер заглушал всхлипы.
Ее окружали розы, сотни роз. Букеты в корзинках, перевязанные лентами. Часть цветов вывалилась на ковер, поэтому казалось, что Ведьма рыдает в освещенном костром саду.
— Сядь, девочка. Успокойся.
Рапунцель увидела, что в комнате есть еще одна женщина. Выглядела и говорила она словно более старая Ведьма, вот только лицо ее было строгим, как и голос. Она очень прямо сидела на высоком стуле рядом с камином и глядела сурово.
Ведьма, словно марионетка на нитях, села, повернулась к женщине и подняла заплаканное лицо. Рапунцель поразило, какая она красивая, — такой красивой и молодой она Ведьму никогда не видела. Во взгляде ее была мягкость, которой Рапунцель тоже никогда не замечала: может, так казалось из-за слез, а может, и нет.
— Мама, — голос Ведьмы сорвался. — Помоги мне.
— Я не могу помочь, когда ты ведешь себя как уличная девчонка. Немедленно возьми себя в руки.
Ведьма не двинулась с места, лишь прошептала:
— Мое сердце разбито.
— Ерунда, сказки. Поднимись с ковра, Энвеария, сейчас же.
Поднималась Ведьма чуть-чуть неуклюже, словно очень устала. Но встала красиво, с такой же прямой спиной, как у матери. На ней было длинное платье из тяжелого атласа, богатые украшения свисали с ушей и блестели на шее. Даже темные волны волос придерживал драгоценный обруч. Рапунцель никогда не видела ее такой — обычно Ведьма одевалась просто.
— Он не может покинуть меня, — в отчаянии проговорила Ведьма. Она обвела глазами корзины цветов у своих ног. — Не может.
— Может. И покинул.
— Нет, это ошибка. Он вернется. Поймет, что поступил глупо.
— Глупо, но необратимо. Пришло приглашение на свадьбу. — Мать вздернула подбородок.
Ведьма застонала и зажала рот рукой, будто ее тошнило.
— Принц Филип сделал выбор и прислал свои извинения. Поэтому мы должны начать сначала, — безжалостно продолжила мать.
— Ты говоришь так, словно сойдет любой принц! — воскликнула Ведьма. — Будто ты выдашь меня за любого с короной, и неважно, кому отдано мое сердце.
— Энвеария, ты выйдешь замуж за будущего правителя. Думаешь, я зря потратила на тебя двадцать лет? Я готовила тебя в королевы.
Ведьма упала на колени и начала всхлипывать:
— Мне нужен он. Только он...
— Отвратительная истерика. Сейчас же прекрати! Мне нужно подумать. Спланировать. Я не могу это делать, когда ты воешь, как зверь.
Ведьма словно не слышала:
— Только он, — повторила она, утирая мокрое лицо. — И ничего больше. Все остальное меня не волнует — ничего не волнует, слышишь?
Ведьма сорвала блестящие камни с шеи и бросила их в огонь. Потом стянула сережки и сдернула с головы сияющую диадему, не обращая внимания на то, что выдирает себе волосы.
— Дурочка! — завопила ее мать и кинулась к ней, пытаясь вырвать драгоценности, зажатые в кулаке дочери. — Что ты делаешь?
— Мне не нужны его подарки! Не хочу напоминаний! Хочу все забыть! — Ведьма снова рухнула на ковер, сотрясаясь в рыданиях.
— Великие Белые Небеса! Ты что, думаешь, ты первая так страдаешь? Считай, тебе повезло — ты еще молода и красива, у тебя есть еще возможности. Мы покинем Синее царство и поселимся в Сером, где у моей сестры есть имение и где принц Сайрус Веспер еще не ухаживал ни за кем открыто, во всяком случае, пока. Судьбой отмечен не он, а его брат, так что он наверняка унаследует трон. Серому, я думаю, предстоит скорая война с Империей, но придется рискнуть. Война предоставит тебе прекрасную возможность продемонстрировать верность в трудностях и полезность во времена испытаний, и таким образом ты заслужишь признательность и любовь Весперов. Выезжаем через две недели.
Ведьма все так же лежала ничком и плакала.
— Но сначала, — заявила ее мать, — ты образумишься. Мы будем присутствовать на венчании принца Филипа с...
— Не произноси ее имя! — крикнула Ведьма в ковер.
— Она станет принцессой Фелисити, и ты будешь называть ее «ваше высочество». Смирись. Я не позволю тебе опозорить меня на свадьбе, на которой, весьма вероятно, будет присутствовать принц Сайрус Веспер. Там тебе представится первая возможность произвести на него впечатление, и, поверь мне, ты будешь не единственной и не самой хитрой. Но слушайся меня, и все получится.
— Я не пойду.
— Как это?
— Будь проклят Филип и его жена — и его дети, и дети их детей! Пусть они унижаются и страдают от безответной любви, пусть не знают мира их потомки!
— Энвеария!
Ведьма села. Взгляд ее изменился. Мягкость в нем исчезла. Глаза ее горели, словно внутри нее пылал ужасный огонь. Протянув руки, она загребла в каждую горсть розы, устилавшие ковер, и сжимала их, пока шипы не прокололи кожу и между пальцами не показались струйки крови. Подняв цветы, она потрясла ими:
