Приплюснутый шар устраивает их больше.
Земля – курица. Луна – яйцо.
С птенцами не получилось. Не летают люди.
Закон – знак не Бога.
Хожу кругами ада. Хочется кричать.
А люди твердят одно: «Молчи!»
Знать бы, о чем.
Залетела однажды птица счастья в здание суда. Судья вышла замуж за прокурора. Здание в ЗАГС перепрофилировали.
Сказка о последнем поцелуе
Жизнь начинал с поцелуя груди.
Потом знамя целовал, губы, руки.
Последний поцелуй куда?
В воздух?
Верхнее давление зависит от касания краешка груди, нижнее – от коленей медсестры.
Других причин повышения нет и быть не может.
У причин смерти два сорта. Высший сорт – от сердца. Остальные в счет не идут.
Явь – тесто. Сны – начинка.
Вот такие пироги получаются.
Зимой в гнездах птиц снежинки весну высиживают.
Все моря, океаны, материки переполнены ею. Есть остров, вернее, краешек его.
Там отдыхаю от боли.
Той страны, в которой мама открыла весну, – нет. В этой судят. Значит, кому-то из нас не повезло.
Я вам никогда незабудки не дарил и ландыши тоже. Я даже не дышал в вашу сторону. Кроме тишины, одарить нечем, я весь шум уношу с собой.
Июнь. Время белого листопада. Вишня, яблоня, черемуха, а в завершении тополиный пух. В Петербурге белые ночи, у нас белое начало дня.
Я лепестки прикладываю к губам, а вы?
Люблю проходить мимо детского сада, там ребятишки всегда, как чайки, галдят, и кажется, что море совсем рядом. Вот еще чуть-чуть шагну, и откроется такая необъятная роскошь воды, воздуха и свободы, что одному не вынести.
Возвращайтесь в август, когда дыни спеют. Купим самую большую, в луну величиной, нарежем крупными ломтями и захлебнемся в аромате Юга. На свете есть не только фигурное катание, но и поедание дыни вдвоем. После дыни, как после поцелуя с солнцем – улыбаться тянет.
Порой пытаются стирать мое грязное белье. Знайте, у меня его нет, как и быта нет. Перо, книги, сигареты и чай, стол на кухне, подоконник – вот и всё.
Хочу тихо-тихо сохнуть во дворе белой простыней на веревке. Соседей таких же тихих хочу, живущих ожиданием ветра и рук. Когда из двух половин, и каждая – крыло, – прощаться проще.
Раньше Земля на трех китах покоилась. Океан их глубиной вод покорил. Уплыли киты, так до сих пор там и плавают. Потом пришлось ей на трех слонах стоять. Тех красота Африки пленила, сбежали слоны туда. Взялись Атланты Землю на плечах держать, но на колени пали. Не от тяжести земной, красота женская ребят подогнула. Спасибо Птолемею, он Солнце вокруг Земли вращаться заставил. Когда светило устало, Коперник дал ему отдохнуть. Пришлось Земле вокруг Солнца хороводы водить, что она до сих пор и делает.
Надеюсь, вы поняли, кто родители моих чувств? Слоны, Киты, Атланты и Птолемей с Коперником.
Темная изба вынуждает щепу быть лучиной. Общество из отщепенцев мастерит личности. Меня оно от себя отщипнуло.
Пожелайте дальнейшего.
Если один мешает всем – это политика.
А если все мешают одному – это искусство.
Ложка дегтя в бочке с медом. Это когда-то было. Бочка осталась, и ложка меда в нем – как преступление
против дегтя.
Чтобы жизнь медом не казалась – организовали экскурсию в ад: на карусели покатались, под караоке попели, на котел поплевали.
Мои маленькие судьи: окна, стены, капли, руки…
В раю денег нет, там солнце, ветер и трамваи.
– ФИО?
– Хорошее.
– Дети?
– И дети хорошие.
– Адрес?
– И он хороший.
– С зарплатой как?
– Хо-ро-шая.
– Не по-дой-де-те.
– Почему?
– По настроению.
– Хорошо.
Амнистия – милостыня.
И азот в нем есть, и кислорода достаточно,
а вот людей не хватает.
Отказался от всего, даже от жизни. Памятник не по мне. Парус, я просто парус. Дождался ветра в спину – и поплыл. Куда? Пока не знаю.
Да это и не важно.
Сказка о сестре милосердия
Сказка – это пульс: нащупаешь – и слушай.
Пусть не мы, не американцы пусть… Китайцев с чего угораздило на Луне клеймо поставить «+16»?
Неужели ради этого они свой луноход запустили?
Амнистия для своих, я – чужой.
Прошло тринадцать лет, и она пришла, а может, я к ней пришел? Часть квартиры напоминала мою. Она сидела на диване, я стоял на коленях и целовал ее пуговицы и пальцы. Ей мешала кофта, и мне она мешала, но мы не могли избавиться от нее, наши руки были заняты сотовыми телефонами. Нам постоянно звонили по ним, мы пытались оправдываться, а я целовал ее пуговицы и пальцы.
Когда проснулся, часы показывали половину третьего ночи. Говорят, сон в руку. Может, и так. Откуда пуговица во рту?
– Они были еще до нас.
– Кто?
– Наши березы.
– А чего они могут?
– Без нас – ничего.
– Почему?
– А мы их предали.
Прошу сжечь. Пепел развеять
за пределами Челябинской области.
Если не подходят, не беда. Главное – вставай и жди! А как третьего глаза дождешься, так светофором назначат.
В слезах сахара не обнаружено.
Первый мед с губ.
Первое слово Адама прошло мимо ушей.
Его нам до сих пор не хватает.
Не каждая минута дарована Богом, есть минута и от чёрта. Минуты, что клавиши рояля: черные, белые, белые, черные… Далеко не каждому дано из минут своих песню сложить. Смысл черно-белой очередности – тайна.
Когда был бедным, вынимал из кармана крошки – вокруг меня собирались птицы. Стал жить получше, решил делиться кусками – собаки разогнали птиц. Когда разбогател и в карманах зазвенели монеты, люди заняли место собак.
В мгновение между жизнью и смертью, когда все, не моргнув, отворачиваются от тебя, мир – чужд, жизни миг – чудесен, нетронутый в своей чистоте. И ты готов на белый свет, на слова главные свои готов и говоришь их, не им говоришь, а себе: «Черт с вами, люди, оставайтесь одни, я ухожу к Богу!»
Острый топор от крови тупеет, железо от нее свойства свои теряет, в землю проваливается каяться, молиться до тех пор, пока золотом не обернется. Люди добрые потом им иконы в церквях украшают, злые на себя его вешают.
Их хоры так хороши, что краше ничего на свете нет и быть не может. Так поют: снега, дожди и листья.
Люди все вместе петь не могут.
На этой части Земли человечество всё валяется и валяется, а встать не может. Вероятно, думает, что в лежачем состоянии оно к горизонту ближе.
Я не могу пожать Вашу руку, жму Вашу книгу и жду следующей.
Подписка о невыезде – как пропуск в зоопарк.
Украли «с», соединили «у» с «казкой».
Остались одни указки.
География у нас такая большая,
что история постоянно плачет.
Когда они поврозь – это свобода. Когда вместе – это любовь. Когда то вместе, то поврозь – это аплодисменты.
Я потерял ее в шестнадцать, когда увидел в паспорте печать на своем лице.
В середине прошлого века в этом городе родители меня нарисовали. В новом веке этот город стирает меня.
Жизнь оказалась хорошим лекарством – я не летаю.
У них: Инь и Ян.
У нас: Сон и Явь.
Явь – яд.
Сон – согласие с собой.
– Почему твои желания сбываются чаще?
– Ты на чем загадываешь?
– На падающих звездах.
– А я на снежинках, на каплях дождя…
С возрастом руки, ноги, грудь, живот теряют себя в размерах, а головы´ становится всё больше и больше. Под конец жизни ощущаешь себя шариком воздушным.
