И Алёша тогда нарисовал им белочку. Она прыгала, а они счастливо ёжились носиками и поводили светящимися ушами…
…В тишине становилось смешно. Смех захлёбывался как совсем непонятливый малый до радости ребёнок. И захлебнулся совсем. Пространство тишины наполнил тяжёлый низкий детский плач. «Вв-у-ууу-ууууууу…», плач лился глубоко изнутри себя горлом и становился совсем собой – вой! И в полной темноте очень трудно было определить, где это. Где? Алёша бился маленьким напружиненным комком между чёрно-горячими стенами и задыхался от слёз. Он хватал жадными большими глотками тёмную пустоту, а в пустоте, словно не было воздуха, и он задыхался о тёмные безмолвные стены.
«Чернушка-а-а!…», закричал в отчаянии Алёша и плач-вой умолк. Словно три жалобных малых волчонка подумали вдруг вместе все, что они – Чернушка и перестали все выть-тосковать. Алёша умолк, вслушиваясь в наступившую вновь тишину… Больше не было звуков опять и Алёша жалобно всхлипнул. Стремительное переливчатое эхо подхватило его маленький лёгкий хлип, и среди тишины разлилась стремительно нараставшая играющая сама с собой в ловита музыка печали и тоски. Алёша не успел испугаться совсем, музыка быстро, очень совсем быстро затихла вдали и вокруг… «Ты боишься всего лишь себя…», донёсся голос Чернушки из далёкой-далёкой глуби. «…себя…», как маленькое эхо повторил Алёша не вслух и услышал далёкое далёкое далёкое уже совсем и отчего-то окончательно грустное «…кроме тебя никого никого никого… нет…». «Нигде?», спросил Алёша и почти не услышал совсем уже тихий ответ: «…нигде…»…
«Чернушка-а-а-а!!!», закричал совсем громко Алёша. «Чернушка!!! А ты же есть?». И долго, до умопомрачения почти долго, вслушивался в тёмную насовсем тишину… Тишина не расступилась ни капельки, и тишина больше не играла со звуками волшебного эха…
…………. ………… ……….. ………… ……….. ………..
Алёша сделал волчонков тогда. Маленьких. Троих. Пусть сидят себе где-нибудь там в углу и даже пусть воют всегда или когда захотят… А у него больше не было да и не могло больше быть – слёз. Потому что если хоть кто-то и воет в во тьме тишины, то кажется что совсем как будто по-настоящему – что не один!…
И Алёша засмеялся от счастья опять, и темнота рассыпалась на самые разноцветные из-за себя – искорки…
***
– Доброе Утро, малыш! – улыбалось, словно первый раз в мире вокруг сплошное солнце и Алёша зажмурился.
– Добрррое уттт-ро! Малыш… – подтвердил попугай.
– Полоса боёв кончилась, – сказал маленький принц. – Теперь вы в нашей волшебной стране.
– А откуда у вас столько солнца? – спросил Алеша, зажмуриваясь и улыбаясь, и первое что пришло на ум.
– Во, даёт! – закивал попугай, свешиваясь из серебряного колечка и голубого прозрачного воздуха. – Во, даёт! Во, даёт! Красссота!!!
– Просто вы его только что выдумали, – объяснил чудо-принц. – Сами. Вы. А у нас не было. А теперь есть…
– Красссота! – подтвердил попугай, а мурёнушка потянулась спинкой на солнышке и сказала: – Лакомый сфинкс…
А вокруг уже был двор большого королевского дворца. Они вошли в него через главные ворота бесчисленных мозаик, к которым привела дорога серых камней из волшебного сада. Придворные, встречая Алёшу и его мурёнушку и попугая, вежливо с ними здоровались и кланялись чудо-принцу и, не спеша, продолжали заниматься своими делами.
– Наш премьер…, – сказал маленький принц и показал Алёше на строго выглядевшего придворного, расхаживавшего на тонких сапогах с золотыми шпорами возле дворца в чёрном костюме и алом берете, словно тень большой чёрной курицы. «Чернушка», подумал Алёша, «ты здесь?». Но гордый премьер даже не взглянул на Алёшу и продолжал расхаживать вдоль королевского крыльца, раздавая разные приказания придворным.
– Сегодня сбор на большую королевскую охоту, – сказал маленький принц. – Вы поедете с нами, наш друг?
– Конечно, – согласился Алёша. – А королевская охота на кого?
– Мы охотимся на страшных подземных зверей. Их величина подобна небу, их свирепость не выражается словами, – сказал маленький принц.
– А кефир? – сказала мурёнушка. – Мой кефир?
– И ещё же изюм! – старался сесть пообиженней попугай. – Мой изззюм!!!
– Вы будете ожидать нас во дворце! – сказал маленький принц и обернулся к Алёше: – Проведём малышей!
– И мышшшей, – говорил, успокаиваясь, попугай. – И стайку пугливых необучей…
А зал дворца был необъятно большим. Из-под хрустальных сводов падали лучи сверкающего солнышка, а посреди залы на полу, выложенном из кусочков разноцветной слюды бил лёгкий молочный фонтан-ручеёк воздушного кефира, наверное, придуманный мурёнушкой.
– А то – мне! – объявил попугай, и рядом с мурёнушкиным богатством появились горки сладких сушёных фиников, фиг и изюма. Попугай возлёг среди горок с видом уставшего шаха и мановением крыла позволил желающим удалиться.
– Пойдём, Алёша, они подождут нас здесь! – сказал маленький принц. – Я познакомлю тебя с королём.
***
У короля были корона, мантия и сурок. Сурок горностаем вился по мантии и насвистывал что-то короткими негромкими свистками.
– Здравствуйте! – сказал король. – Я король. Король подземного царства и неземного восприятия. Мы рады входящим и печальны по ушедшим. Ветер укроет наш дом.
Король говорил плавно скользя ладонями по ручкам трона и сурок вращался по сосредоточенным лишь в его понятии орбитам всё быстрее.
– В полуночной темноте не видно месяца. Из-за потерь одиноких глубин сознания не умер никто. На мягких лапах тишина проникает через нежные ткани наших душ и разрывает наш мир тихой музыкой сна… Посмотрите внимательно в полуночное окно через крепко прикрытые веки – там всегда яркий ласковый свет. Тех, кто мог умирать за людей…
В окна замка светила полуденная полночь. Король говорил всё тише и наконец совсем умолк.
– Нам пора, – сказал принц и шагнул вправо. Под его руками оказалась тень двери. – Эта дверь, Алёша, ведёт прямо в лес…
***
Лес начинался сразу густой зелёной стеной. Алёша и не стал оборачиваться назад, потому что подумал, что замка позади точно уже нет. Тропинка больших гладко сложенных тяжёлых камней малахита скользила и словно уворачивалась из-под ног, норовя оставить один на один с огромным стеной лесом.
Придворные ждали невдалеке, но теперь они были не просто мирные придворные. Теперь это была грозная королевская охота, и лица их скрывались за жёсткими забралами остро отточенного серебра. Их одежда оставалась уязвимой на вид, но движения и жесты приобрели устрашающие неторопливость и величие. Уже полувоины, двигались они, словно во сне, и в плавно перетекающих движениях их сквозила застывающая огненным янтарём столетних елей отвага.
– Гаргей за горизонтом! – сказал егерь. – Он неповоротлив и стар. Мы молоды и храбры. Мы добудем его!
– Да поможет нам Мир! – сказал принц и настал большой путь.
Лес перешёл в холмы, холмы окрасились в цвет закатного солнца и разошлись в тёмную пустынную степную ночь. Охота остановилась станом у большого костра, плескавшего отблески на всю неоглядную ночь до горизонта, за которым вздыхал и ворочался неведомый зверь.
– Гаргей – это что? – спросил Алёша тогда.
– Это имя чудовища дня, – ответил маленький принц. – Зверь велик и могуч и мы бьёмся с ним третий век.
– Для чего? – Алёша подумал вдруг, что среди могучих охотников нет премьер-министра, так походившего на Чернушку.
– Он уничтожает наши мечты, – сказал, почти не нарушив тишины, чудо-принц. – И мы всё равно победим! Его кровный брат был сильней. Его звали Вой, и он пронзал тишину нашу болью, но мы победили его. И был зверь Горимб истязающий сны. И был Карам-Стах. И Перун. И Не-Стихх. Но мы сумеем одолеть любого из них, потому что, в конечном счете, они – лишь порождения нашего собственного спокойного разума…
Огонь лизал тёмные лица ласковыми языками, темнота вилась играющими с огнём тенями в порывах никогда не сбывающегося слияния двух несовместимых в одном или в вечности сил светлого огня и непроглядной тьмы. Алёша посмотрел от огня вверх в далёкое небо – в небе не было звёзд. Медленно, как уставший совсем не от расстояния путник, Алёша лёг тогда просто на спину, положил руки под голову и стал смотреть в не содержащее в себе абсолютно ничего чёрное высоко. Лицо неба было лучшим из бывающих в мире снов, и Алёша смотрел в этот сон наяву, пока не уснул.
***
Гаргей ворочался где-то необъяснимо далеко и в то же время рядом совсем. Алёша оглядывался, стоя во дворе пансионата, и его лишь слепило яркое полуденное солнце. Он отчётливо понимал, что вокруг – сон, но тревожный зверь Гаргей ворочался вокруг не оставляя сомнений в своей реальности. «Надо проснуться бы…», подумал Алёша, раскачиваясь на мягких розовых волнах, что шли от центра двора в окружающее пространство. «Не поможет», сказал его товарищ с маленьким птичьим клювом пробиравшийся на лапах льва по двору сквозь непреодолимо трудные потоки волн тёплого ветра. Алёша развернулся к ветру крылом и попробовал подниматься на носочки ног. На плечи давила неимоверная тяжесть дневного неба. Голубое, очень красивое и ласковое небо словно держало ладошками его у земли, но Алёша понимал, что ему – очень надо. Ветер забрался всей своей тяжёлой исподволь силой под крыло и тянул несметной волной вверх. Ветер мог оторвать крыло, но остановиться не мог. Ветер сам не знал себя. По двору важно выступал фиолетовокрылый фазан. «Чуфффу-фырь, Чуфффу-фырь», говорил, раскачиваясь в обе стороны, фазан, «никуда, никуда, никуда…». Алёша поднял голову и посмотрел в далёкое небо. Ни одного облачка не плыло в тишине, и только светило огромное, в полнеба, ласковое солнышко. Алёше показалось, что пятки его из сил последнего напряжения отрываются от земли, потому что ветер уже жёг ступни босых ног горячим огнём. Крыло поднялось медленно, очень медленно и, не имея возможности размаха, с болью вывернулось за плечо и легло на острый жёсткий спинной хребет, переходивший в чудовищный хвост. Алёша завернул чёрный хвост вокруг ног и пружиной рванулся вперёд. Ладошки неба соскользнули у него с плеч и второе крыло с болью завернулось за спину, а затем оба крыла развернулись в ширь бескрайнего неба из-за плеч и Алёша выровнял курс. С высоты пансионатский двор был маленький, игрушечный, но виделся отчётливо, словно нарисованный в пространстве на расстоянии вытянутой руки. Товарищ Алёши летел рядом немного поотстав от него. Он перебирал по воздуху жёлтыми львиными лапами и аккуратно взмахивал молодыми орлиными крыльями. Волн ветра больше не было. Ветер превратился в мягкую воздушную перину, покачивающую на своих прозрачных просторах летящих чудовище-путников…
