— Що Догада сам смотрит, а нам не показыват! Ташшыте его назать!
И выташшыли одно тулово без головы. И заспорили: одны говоря, що и ране такой был, а ины: — Не, с головой!
Спорыли, спорыли, доспорытця не могли. Говоря:
— Нать к Догадихи пойти…
— Ну, Догадиха мужа знат. Догадиха понимат. Догадиха скажот.
К Догадихи пришли и тулово приволокли.
— Скажи, пожалуйста, Догадиха, — как Догада ране с головой был, или без головы?
А Догадиха на ответ:
— Да как обедали, бороденка болталась. А была голова, нет, — не припомню. Мне ведь не к цему!
Скоморох кончил, и в это время раздался второй гудок. Московка всполошилась:
— Два гудка!
— Это новой пароход. По гудку слыхать: «Посыльный». Два парохода идут! Вот это так повезло!
Стали собирать пожитки, и вскоре показался долгожданный, уже наполненный пароход. Все выстроились с котомками. Пароход бросил чалку. Помор поймал ее и живо прикрутил ко вбитому столбу. Пассажиры по доске, брошенной на берег, взбирались на палубу. Капитан приподнял кепку и крикнул Московке:
— Вам советую десять минут подождать «Посыльного». Там совсем слободно, каютина больша. Идет пустой, ешьчо нас обгоните!
В одну минуту Московка перешепнулась со своей компанией, и они отошли в сторону.
— Дедушко, с нами?
— Видно, што с вами в ад попадать!
— Вдруг веселей!
И Скоморох хлопнул деда по плечу. На палубе парохода кто-то узнал Скомороха:
— Далеко-ли?
— В Архангельско-у!
— Што тако?
— Весело! Восемь девок на пятак, а девяту дают так!
Молодка в последнюю минуту по сходням сбежала обратно.
— И я с вами!
Через десять минут пришел «Посыльный», совершенно пустой. Оставшиеся вошли, заняли общую каюту-столовую и отбыли.
Мелились-ли они еще, много-ли еще сказок рассказали друг другу, — нам неизвестно.
Собирались рассказывать всю ночь.
Для лиц, имеющих специальный интерес к произведениям изустного творчества, ниже даются примечания к следующим сказкам.
1. Верная жена. В примечании № 3 к прекрасному сборнику «Сказки из разных мест Сибири», под редакцией М. К. Азадовского, отмечено редкое и талантливое соединение номеров указателя сказочных сюжетов Аарне-Андреева — 882 и 1730 у сказочника С. И. Скобелина (Минусинского округа) зап. В. Кудрявцева и у М. Д. Кривополеновой в данной сказке.
Центральная часть сказки в русских текстах параллели пока не имеет.
2. Моряжка. Своего рода уника, как прозаическая форма. Дерево, вырастающее на могиле разлученных любовников, которых соединяет смерть, использовано в песне о Тристане и Изольде, в романтической английской поэзии и в русской былине о Василии и Снафиде, отравленных игуменьей, — былине, охотно певавшейся в скитах. В «Моряжке», рассказанной Т. О. Кобелевой, чувствуется отраженное влияние стиха об Алексее, человеке божьем (письмо и уход в брачную ночь) и «жития» Петра и Евфросинии, похороненных в одной могиле. В форме же сказки — загробная любовь в виде дерева, кажется, встречается впервые, если не считать прозаического переложения «Василия и Снафиды», где вырастает два дерева после смерти отравленных матерью. Запись академ. А. А. Шахматова в сб. «Северные сказки» Е. Н. Ончукова (с. 256. Отдельный оттиск тома XXXIII «Записок И. Р. Географического Общества по Отделению этнографии» 1909 г.). Летом 1930 г. Е. М. Тагер во время своей поездки в Карело-Мурманский край записала «стих» про Иова и Мару в селе Поной Мурманского округа; этот «стих» (так зовут там былины) является колыбелью Моряжки, которую было бы правильней назвать Маряшка. Агния Федоровна Совкина 47 лет, неграмотна, выучила этот «стих» 20 лет назад от старухи с Терского берега.
3. О Новой Земле. Точные многочисленные записи о том, что «Новая Земля тянет». Рассказ же об одиноком современном человеке, живущем на Новой Земле, готовится стать настоящей поэтической легендой. До революции мне сообщали шопотом, что на Новой Земле одиноко промышляет и скрывается «политический». После революции, что там находится «белый», и, наконец, в последнее время чаще и чаще рассказывают, что на Новой Земле одиноко промышляет ушедший от неудачной любви нелюдим.
11. Гость Терентьище. Для изображения действующих лиц Елена Олькина меняла тональность и тембр, поясняя: «так уж поется». Это наводит на мысль, что когда-то былина о госте Терентьище на р. Пинеге могла исполняться несколькими лицами. Может быть, это остаток какого-то примитивного скоморошьего действа.
12. Черти в бочке. Представляет отдаленный вариант боккаччовского сюжета (Декамерон, день VII, новелла 2-я), который находится, например, в одном старинном рукописном сборнике повестей, переведенных с польского: «Книга, глаголемая Фокецы или жарты (шутки) полскіи, беседы, повести и утешки московскіи» (Рукопись Румянцевского музея из собрания академика Н. С. Тихонравова, № 13, гл. 64, лист 96 и 97).
О жене, всадившей гостя в полбочку.
«Некиї мужъ, нечающей жене, в дом приїде. Жена же безнего гости имеетъ, которой ей издавна добре подчивалъ. Не имея же где скрыти его, стояла полбочки вызбе, тамо его сокры, но ноги его не вместишася и видены быша. Егда мужъ вызбу вни-де и вопроси: что сие? Она же некоснымъ помысломъ себе сице забеже: «милый мужу, — глаголетъ, — человек сей полбочку сию торгуетъ и хощетъ купити, и влезе в ню, даже высмотрить, нестьли щелей; продай ему, а намъ в ней мало пригоды. А ты, добре человече, естли уже высмотрилъ, излези и сторгуй у господина». Мужикъ излезе исполбочки, господинъ же не точию снимъ торговалъ, но и отнести пособилъ».
Эту выписку произвел и любезно прислал мне бывший хранитель этнографического отдела в Румянцевском Музее в Москве, покойный Н. А. Янчук, очень заинтересовавашийся моим исполнением «Чертей в бочке».
Эту сказку от той же Н. Олькиной в Цимоле я записала дважды: в 1915 г. и 1921 г. Текст изменился только в одном отношении:
1915 г. «Подавал депешу губернатору: говорит, купит»…
1921 г. «'' '' «исполкому: говорят, купит»… При выпуске чертей из бочки:
1915 г….. «губернатор хлопочет»…
1921 г…. «исполком хлопочет»…
Отдаленный же вариант «Черти в бочке», может быть, возник на севере из живого польского источника: ст. 17. Панья.
17. Панья. Записана у солеваров в Посаде Нёнокса на Летнем берегу (60 верст от Архангельска); там обычно пели ее вместо колядки на рождество, но знал ее и Останин в Кеми. В Нёноксе живут потомки «людей» Марфы Посадницы, и современные крестьяне твердо помнят (1915 г.), что солеварницы перешли к ним от нее. (Между прочим, среди десяти варниц, из которых действовало в 1915 г. только три, была заброшенная «Скоморошицья».) Вместе с тем население признает, что с ним смешались «ляхи», осевшие здесь еще со Смутного времени. Белокурые новгородцы отличают польскую кровь по темным волосам, глазам («темноликие») и фамилиям; приводят в пример «Феликсовых». Там есть церковь св. Климента и около нее могильные плиты с латинскими надписями. В Нёноксе девушки, перед свадьбой, когда плачут на родительских могилах, в причетах обращаются к святому Клименту. Текст «Паньи», образ легкомысленной веселой полячки и подозрительного, ревнивого пана не оставляют сомнения в польском происхождении песни. Н. Е. Ончуков слышал о ней, но не записал («Сев. Сказки», с. 502). На Севере в сказках, песнях и даже разговорах встречается часто «панове-уланове», как понятие о разбойничьих шайках (это память от Смутного времени). Мало того, на Кулое я встретила крестьян, носящих фамилии Ольховских и Ольговских (один из них был очень темнолик), и весьма распространенную там песню «Корчма Польская», где рассказывается о хозяйке корчмы, обыгрывающей всех в карты. Заметим, что сообщается Летний берег с устьем Кулоя морским путем, и можно допустить, что бродящие ляхи или их потомки легко могли попасть и на р. Кулой. Видя в некоторых северных народных произведениях ясную польскую струю, можно, пожалуй, к ней отнести и появление сказки «Черти в бочке».
27. Царевнина Талань. Не укладывается в каталог сюжетов Аарне-Андреева и отчасти сходна с № 71 «Сказочных материалов Пинежья» А. И. Никифорова 1927 г. (Сказочн. Комиссия 1927 г., с. 46).
28. Ай-брат. Эту же сказку в 1916 г. мне рассказал неизвестный печорец. Я записала ее схематически, но более полную редакцию дала Т. Кобелева в 1925 г. Однако и у того и у другой конец не ясен: за кого же вышла королевна? Но и тот и другая на мой вопрос уверенно отвечали: «за конюха».
34. Вавило и скоморохи. В старинном рукописном сборнике лишь в оглавлении значилась эта былина, но самый текст был утерян и неизвестен. Лишь в 1900 г. А. Д. Григорьев записал его от М. Д. Кривополеновой, а в 1915 г., не зная, кого я встретила, повторила эту запись и я. Эта уника представляет собою древнюю попытку поднять звание скоморохов, на которых было тогда церковное гонение. На р. Пинеге осталось много следов усердной работы скоморохов по реабилитации своего призвания. В этой былине мы усматриваем идею освобождающегося от ханжества и встающего на борьбу с царем искусства. По составу семьи «царя — собаки» можно думать о Борисе Годунове.
