– Остановите троллейбус! – закричала вдруг девочка в желтой курточке. – Остановите! Срочно! Мне надо!
Она не видела бегущего за машиной щенка, просто иногда так бывает, что…
Конечно, водитель не стал тормозить посередине улицы. Он медленно подъехал к следующей остановке, остановился и неторопливо открыл двери. Девочка вылетела из троллейбуса и стремглав бросилась через дорогу, чтобы ехать обратно. На середине она остановилась, пропуская поток машин, несущихся в сторону рынка. Уголок увидел ее издали…
«Школа, бассейн, ванильное моро-оженое! – блаженно думал Уголок, уткнув голову в теплое желтое облако, которое несло его домой, крепко прижав к себе, – беготня за мячиком, кормежка украдкой котлетками со своей тарелки и бесплатная поездка в класс в разрисованном ранце… То, что надо!»
От комплекса неполноценности не осталось и следа. Собственное достоинство куда-то исчезло. Неприкосновенность стала совершенно ненужной. А на независимость, даже самую что ни на есть независимую на свете, щенок Уголок сейчас ни за что бы не променял то чувство, которое росло и крепло в нем с каждой минутой. Это чувство было чувство щенячьего восторга, которое очень скоро обещало перерасти в чувство собачьей преданности. На этот раз это было его, его собственное чувство. И раз оно было, то все остальное уже не имело ровным счетом никакого значения.
Один мальчик сидел на уроке математики и дырявил карандашом ластик. И даже не карандашом, а ручкой с золотым пером. Вообще-то это был хороший мальчик, просто ему делать было нечего, пока учительница теорему объясняла. А звали его Ферапонт Опилкин. Вот, значит, сидел этот Ферапонт и сосредоточенно портил ластик. К моменту, когда учительница подошла к самой главной части своего рассказа, опилкинский ластик оказался полностью продырявленным. Более того, золотое перо, пройдя сквозь ластик, ухитрилось зацепить стол-парту и застрять в ее поверхности.
– Дети, откройте тетради и запишите определение! – громко сказала учительница.
Опилкин открыл тетрадь и попытался вытащить перо из столешницы. Но оно сидело намертво.
– Вот зараза! – пробормотал Опилкин и потянул посильнее.
Но перо даже не шелохнулось. Ферапонт подтащил резинку повыше, чтобы рассмотреть, в чем там дело. Оказалось, что кончик ручки угодил в неизвестно откуда взявшуюся щель, которая тянется почти через весь стол.
– Если гипотенуза и катет одного прямоугольного треугольника, – начала диктовать учительница, – равны гипотенузе и катету другого треугольника…
Ферапонт вдохнул побольше воздуха и дернул ручку на себя со всей дури. Ручка из парты выдернулась, а сам Ферапонт не удержался и отлетел спиной на соседнюю парту, за которой трудилась круглая отличница и гордость класса Анечка Мимозова. Анечка взвизгнула от неожиданности как поросенок и вскочила с места, въехав при этом локтем в глаз сидящей с ней рядом троечнице Олесе Ромашкиной. Олеся схватилась за глаз и расплакалась.
– Как ты себя ведешь, Опилкин? – на законных основаниях возмутилась учительница. – Почему ты не записываешь теорему, а падаешь вместо этого на Мимозову с Ромашкиной?
– Да нужна мне эта Мимозова! – насупился Опилкин. – У меня ручка в парте застряла, я ее вытаскивал.
– Ну и что, вытащил? – вздохнула учительница.
Ферапонт внимательно посмотрел на ручку:
– Ручку вытащил, а перо нет. Оно золотое, между прочим. Мне папа, наверное, голову за него отвинтит. Это его ручка, рабочая. Он над ней вообще трясется, в сейф даже запирает. Я у него ее на один день взял – и вот…
Олеся продолжала реветь, держась за глаз. На самом деле с ее драгоценным глазом ничего особенного не произошло, просто на следующем уроке ожидалась самостоятельная по биологии, писать которую Ромашкиной совершенно не хотелось.
– Ольга Сергеевна, можно, я Олесю домой провожу? У нее синяк и сотрясение мозга, наверное! – заботливо придерживая подружку, попросила Анечка, которая тоже не горела желанием писать самостоятельную по биологии, хотя и была круглой отличницей.
– Лучше проводи ее к врачу и возвращайся в класс! – ответила учительница. – А все остальные угомонились и записываем теорему. Если гипотенуза и катет одного прямоугольного треугольника…
Те, кто не играл в морской бой и не посылал друг дружке эсэмэски, обреченно принялись записывать теорему про гипотенузу. А Ферапонт Опилкин сел за свою парту и попытался подцепить ногтем золотое перо, за которое папа мог отвинтить ему голову. Ну, отвинтить, положим, не отвинтил бы, но неприятного разговора было бы не избежать.
Перо ехидно блестело и отсвечивало в золотом октябрьском солнце. Но не выковыривалось. Кстати, Ферапонт мог бы поклясться, что за последнюю минуту щель стала чуть ли не вдвое шире. Да какое там за последнюю минуту! Щель росла так стремительно, что этого невозможно было не заметить! Ферапонт сморгнул, протер для верности глаза и почувствовал, как у него во рту становится сухо и одновременно как-то немного сладко. Но только неприятно сладко. Так иногда бывает, когда тебе сообщают, что завтра надо идти к зубному.
– Опилкин! – резко вернул его к действительности возмущенный голос учительницы. – Будешь ты писать или нет, горе мое?
– П-п-понимаете, – заикаясь, проговорил Опилкин, тыча пальцем в столешницу, – она увеличивается!
Класс дружно заржал.
– Кто увеличивается? – вскипела учительница. – Ты срываешь урок! Сейчас же достань свое дурацкое золотое перо и садись на место, или я вызову твоих родителей!
Ферапонт вздохнул, ухватил злополучное перо двумя пальцами и… И тут такое началось!
Парта схватила Ферапонта за пальцы и стала затягивать их внутрь.
– Мама, я больше не буду! – заорал он и уперся второй рукой в столешницу, пытаясь освободиться.
Кто-то на задней парте ничего не понял и опять начал смеяться. Но Ольге Сергеевне было не до смеха. Прямо на ее глазах руки ее ученика увязли в парте почти по локоть. Нельзя сказать, чтобы Ольга Сергеевна была очень опытной учительницей – она проработала в школе всего три с половиной года. Но такое даже представить себе не могла: стол, пожирающий мальчика! А щель постепенно все больше и больше напоминала пасть хищного животного. Вот внутри этой пасти промелькнули желтые искривленные клыки – два сверху и один снизу…
– Держись, Опилкин! – дурным голосом завопила Ольга Сергеевна и, с разбегу бросившись на коварную парту, мертвой хваткой вцепилась в Ферапонта, которого затянуло уже почти по самые плечи.
Парта зловеще чавкнула и стала проглатывать ученика вместе с учительницей. Опилкин позеленел от ужаса. У него свело челюсти, и он не мог выдавить из себя ни звука. А Ольга Сергеевна, наоборот, еще больше покраснела и почему-то подумала о том, что теперь, попав в парту, она никогда больше не сможет додиктовать ребятам важную теорему. Она даже и испугаться-то по-настоящему не успела.
– Ребята, бегите за помощью! – закричала учительница. – Не приближайтесь! А-а-а!
Парта издала зловещий рык, и голова Ферапонта Опилкина скрылась в ее утробе. Теперь снаружи торчали только хаотично дрыгающиеся ноги мальчика и половина учительницы, которая тоже отчаянно сопротивлялась. Девочки дружно завизжали, а трое самых смелых пацанов – Тошка, Гошка и Реваз – рванули к парте, чтобы помочь Ольге Сергеевне.
– Нужно привести директора! – выкрикнула Марина. – Пойдите кто-нибудь!
– Вот ты и пойди!
– Я не могу сдвинуться с места!
– И я!
– И я не могу!
– А меня вообще тащит к этой парте!
Оказалось, что сдвинуться с места могут все, но только если сдвигаются в сторону прожорливой пасти. А вот отойти от нее совершенно невозможно. Между тем парта затянула в себя Ферапонта, Ольгу Сергеевну и Тошку. А Гоша и Реваз уже и рады были бы сбежать, но не могли. Бедный Реваз выл басом и звал бабушку, причем по-грузински. А Гоша визжал тоненько-тоненько и отчего-то все время повторял: «Я теперь буду делать уроки, буду делать уроки, буду…» Как будто его глотали за то, что он раньше их не делал! В классе началась настоящая паника. Но паника эта была странная: неподвижная. Ведь убежать никто не мог! И от этого всем стало еще страшнее. Выяснилось, что кричать тоже практически бесполезно, потому что в сторону парты звук распространяется хорошо, а вот до дверей почти не долетает. И мобилки работают совершенно неправильно: дозваниваются только до тех, кто находится в классе, а со всеми остальными не соединяют.
…Дальше всех от злополучной парты находился Максим Второгодников. Почти половину урока Максим, изо всех сил вцепившись в свой стул, наблюдал, как парта одного за другим подтягивает к себе и проглатывает его одноклассников, а они ничего не могут с этим поделать. Когда парта проглатывала самого Максима, он был совершенно седой и уже плохо понимал, что с ним происходит…
