— Я думаю, ее зовут Идун, — сказал Артур, немного притормозив.
— Отчего мне так тревожно? — громко спросила Флоринда, и звук собственного голоса напугал ее. У нее не было привычки говорить вслух.
Она прошла в маленькую комнату, которую называла рабочей, села за письменный стол, раскрыла тетрадь и приготовилась писать. Каждое утро Флоринда три часа записывала свои детские воспоминания. Почему-то она придавала им большое значение.
Если воспоминания чересчур волновали ее, Флоринда все бросала и уходила из рабочей комнаты. Перед ней проплывали образы, не посещавшие ее много лет. Они вызывали в ней самые неожиданные чувства. Там, где, по ее воспоминаниям, должно было светить солнце, часто шел дождь. Там, где должен был звучать смех, нередко слышались сдержанные рыдания. Но она всегда возвращалась к письменному столу и записывала все, что помнила. Это причиняло боль, но было ей необходимо.
С годами смех матери все больше наполнялся грустью, а улыбка и добрые руки отца почему-то наводили на мысль об одиночестве и отчаянии.
Флоринда снова склонилась над тетрадью. Ей нравилось слабое шуршание ручки по бумаге. Вдруг она замерла и прислушалась.
В квартире что-то скрыто изменилось.
— Кто ты? Где ты? — прошептала Флоринда. Никто ей не ответил, но писать дальше она уже не могла.
«Что тут происходит?» — испуганно думала Флоринда.
Лидию разбудили тихие шаги Николая и неслышно приоткрывшаяся дверь. Когда-то, совсем крошкой, он также заходил посмотреть, проснулись ли они. Тогда они с Максимом спали в одной спальне.
Лидия вздохнула и перевернулась на спину. Голова болела, шею нельзя повернуть, и к тому же она обманула Николая. И заметила, что он это понял.
Она слышала, как он спустился по лестнице, помедлил в холле, и наконец дверь за ним закрылась.
Слезы жгли глаза. Лидия рывком села и вскинула голову.
— Сегодня у меня куча дел, — громко сказала она в пустоту комнаты. — И одно важнее другого.
Однако в ушах у нее еще звучали тихие шаги Николая. Она вдруг подумала, что он всегда ходит очень тихо. И снова вспомнила свою ложь: «Ты спал, когда я к тебе заглянула».
Ложь, ложь, она даже не вспомнила о нем, вернувшись домой после ночного открытия, сделанного ею с Харри Лимом в магазине Максима.
— Всегда приходится выбирать что-то одно, — сказала она. — Сейчас моя жизнь и мои планы гораздо важней для меня, чем Николай.
Тем не менее в горле у нее застрял комок. Имя Николая казалось чужим. Лидия закрыла лицо руками. Она со стоном встала и прошла в ванную за таблетками от головной боли.
Взглянув на себя в зеркало, она испуганно отшатнулась. «Ну и лицо, — подумала она. — Злое, холодное». На лестнице послышались шаги. Лидия выглянула из ванной, но никого не обнаружила.
— Я сделаю все, что у меня намечено на сегодня, — сказала она. — И меня не остановит никто, даже собственный муж!
Лидию била дрожь, и она ухватилась за раковину. Голова кружилась, съежившись, она присела на крышку унитаза.
«Со мной что-то творится, я сама не своя», — подумала она.
В ушах у нее раздался неприятный шепот:
— Напротив, сегодня ты в кои веки именно такая, какая есть…
А Максим в самолете вообще не спал всю ночь. Даже виски не помогло ему заснуть.
Он верил Лидии. Верил своей семье. Николай? Между ними не было близости, но Максим часто думал, что со временем их отношения улучшатся. Когда он смотрел на сына, перед ним неизменно вставал образ матери. Ее фотография висела дома у Флоринды. Открытое лицо, темные глаза, крупный рот…
Максим сторонился сына, потому что тот был слишком похож на Идун, его мать.
«Почему я не замечал этого раньше? — думал Максим. — Почему это только сегодня пришло мне в голову?»
Во всем была виновата Флоринда. Она разрешила матери уехать и не захотела оставить его у себя. Она отказалась от меня, я для нее ничего не значу. Она даже пальцем не шевельнула, чтобы отыскать свою дочь.
Максим покачал головой и выпил еще виски. «Мне сорок два года, — думал он, — а меня все еще волнуют эти мысли. Неужели я никогда не избавлюсь от них?»
Он представил себе мать. Она сидела на веранде в черно-белом платье. Вдруг она улыбнулась, прищурила глаза и спустилась с крыльца. Раскинув руки, она присела перед ним на корточки, он не понимал, что она говорит, но знал, что она зовет его. Неожиданно на ее месте оказался Николай, он протягивал к Максиму руки и плакал: «Папа, где ты?»
Максим снова заказал двойную порцию виски. Он поймал на себе внимательный взгляд стюардессы, но это его не смутило.
В Йоханнесбурге стояла жара. Он еще не успел выйти из самолета, а ему уже трудно стало дышать.
Благополучно пройдя паспортный контроль, Максим вышел из здания аэровокзала и огляделся. Обычно Гус ван Даан встречал его в своей открытой машине. Теперь Максим увидел черный закрытый автомобиль. Он понял, что его ждут. Из автомобиля вышел незнакомый человек сильного телосложения в форме шофера.
Максима охватило предчувствие беды.
В ту ночь Элиам так и не заснула. Ей разрешили покинуть свой пост у озера. Алия сама собиралась занять ее место. Олим попросил Элиам не говорить никому о том, что случилось. Остаток ночи она лежала на спине и смотрела в потолок.
Стоило ей закрыть глаза, как темное озеро начинало смотреть на нее грозным оком, и Элиам, вздрогнув, просыпалась.
Она заснула только на рассвете и все проспала. Ей следовало явиться к Алии через три часа после возвращения с озера, потом позавтракать и снова лечь на три часа.
Элиам выглянула в окно и поняла по солнцу, что прошло больше трех часов. На столике у кровати стоял поднос с хлебом, молоком и вареньем. И записка от Алии:
Выспись и успокойся. Я приду к тебе позже. Дождись моего прихода.
Есть Элиам не могла. Она села перед маленьким зеркалом и стала расчесывать волосы. Усталое, измученное лицо. Румянец ее поблек. Она выглядела старше своих семнадцати лет.
Вдруг ее рука замерла. Элиам не сводила глаз с незнакомого лица в зеркале. «Такой я буду через десять или пятнадцать лет, — подумала она. Буду также сидеть и расчесывать волосы и думать, как я буду выглядеть через десять или пятнадцать лет. Год за годом я буду служить этой равнине, окруженной горами, где луна, поднявшись из-за одной вершины, через семь часов скрывается за противоположной».
Элиам дрожала, словно от холода, хотя в нагретой солнцем комнате было тепло, почти жарко.
«Но ведь я сама выбрала себе эту жизнь, — думала она. — Или все-таки не сама?»
Она не могла оторвать взгляд от зеркала, в котором вдруг что-то изменилось. Светлая стена позади ее отражения неожиданно потемнела и исчезла. В глубине зеркала возникли светящиеся точки. Они горели, словно далекие костры, а ее лицо заслонилось другим, незнакомым ей лицом. Она никогда не видела эту женщину.
Элиам медленно отодвинулась в сторону, она почти не видела себя в зеркале из-за этой незнакомки.
Женщина была старая. Даже при тусклом свете были заметны ее морщины, они темнели вокруг глаз, мягкими бороздками покрывали щеки, спускаясь к губам и на подбородок. Но глаза, встретившись с глазами Элиам, были молодые и блестящие. Они вдруг широко раскрылись, то ли от удивления, то ли от страха. Элиам вздрогнула. Услыхав собственный крик, она вскочила, табуретка опрокинулась, щетка для волос упала на пол.
Рванув дверь, Элиам выбежала в коридор и, не сознавая, что делает, бросилась бежать в глубину храма. Кто-то окликнул ее, но она не остановилась. Когда страж хотел преградить ей путь перед покоями Алии, она скользнула у него под рукой, распахнула дверь и ворвалась в комнату.
— Алия! — кричала она. — Алия!
— Что с тобой, дитя? — Алия вышла к ней из темноты.
— Я… Зеркало… Там лицо…
— Дитя мое, что случилось? Садись и расскажи все спокойно.
Элиам позволила Алии подвести себя к стулу и безвольно опустилась на него. Алия долго не снимала руку с ее плеча. Наконец Элиам отдышалась и смогла спокойно говорить.
Она рассказала все, что увидела в зеркале. Нет, усталость была здесь ни при чем. Она действительно заглянула в чужую комнату, где-то далеко отсюда, и женщину эту она никогда прежде не видела.
Элиам ждала, что Алия не поверит ей, она сама понимала, насколько странно звучит ее рассказ. Он был похож на сон. Однако Алия присела перед ней на корточки и схватила ее руки своими горячими, крепкими руками.
Элиам подняла на нее глаза.
— Элиам, — тихо проговорила Алия. — Как удивительно все, что ты мне рассказала. Я уже много лет верховная жрица в этом храме, но за это время еще никому не удавалось пройти сквозь зеркало. Я-то знаю, что это возможно, но ты этого не знала. Это особый дар, и мало кто наделен им.
— Так ты мне веришь?
