Ознакомительная версия.
— Я вхожу в новый период, — решил он. — Назову его «Камерная мелика».
Кроме малых габаритов, в новой квартире было еще одно неудобство: в потолке оставался выход в прежнюю жизнь, и иногда Мила, движимая женским состраданием, просовывала морду к Мите и озабоченно спрашивала:
— Ты не проголодался?
Но Митя, у которого вдохновение теперь не проходило никогда, сразу начинал истошно орать, и Мила поспешно исчезала. Постепенно она смирилась с потерей мужа и перестала появляться на его территории. Только иногда сверху падали яблоки и сушеные грибы. Барсук поглощал их автоматически, не интересуясь, откуда они взялись и что значат.
Так длилось долго, до тех пор, пока однажды ночью Митя вдруг не почувствовал адский голод. Он остановился, оглядел грязную нору и обнаружил, что еда сыпаться перестала, и, видимо, давно.
Он поднял морду вверх и прислушался. Милы было не слышно. Зато в тишине отчетливо прозвучал мужской голос:
— А вчера пятьдесят сожрал!
«Уже утро, — понял барсук. — И она вышла замуж».
Митя высунул нос в прежнюю жизнь и огляделся. Открывшаяся ему картина оказалась настолько невыносима, что он чуть не свалился вниз. На его любимом ковре из зеленого мха живописно раскинулся толстозадый живоглот по прозвищу Приходил. Скотина ковыряла в зубах лягушачьей лапкой.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Потом Приходил сплюнул лапку на ковер и лениво сказал:
— Ну.
Митя почувствовал, как закипает его благородная кровь.
— Это моя квартира! — категорически заявил он.
— А еще чего? — лениво спросил узурпатор.
— Тут жили мои предки тысячу двести лет!
— Да? А попрыгать?
Митя опешил. Кровь звала в бой, но разум приводил весьма увесистый аргумент против — необъятный зад конкурента. Силы были явно неравные.
Внутренняя борьба длилась недолго, а внешней Митя как-то даже не заметил. Он просто очнулся на полу ниже этажом и еще успел услышать слова победителя:
— И не дай бог твое рыло…
Но что именно не дай бог рыло, Митя так не узнал, потому что толстозадый завалил ход в квартиру бывшего мужа здоровенным камнем.
«Ну и ладно, — подумал Митя. — Завалил так завалил. Завалил меня барсук. Барсук как барс… Как барс… Барсук…»
Но слова не шли. Поэтические озарения стремительно убегали в оба оставшихся выхода, а на их место вползали черные мысли. Митя вдруг заметил свое одиночество, неприбранную нору и впервые подумал, что молодость, наверное, прошла.
Он вылез наружу и пошел к озеру. Подступала осень, и столетний дуб уже начал свое желтое дело. Митя сел на том же месте, где когда-то встретил Милу, и заглянул в воду. Вода отразила грустную средних лет морду и отяжелевшее сероватое тело. Лягушки молчали, было тихо.
И тут появилась она. Она была восхитительна: совсем юная и юркая, как юрок. Хотя, пожалуй, несколько приземистая. Шла она с небольшой кошелкой.
— Ой, я вам не помешаю?
— Мне нельзя помешать, я ничего не делаю, — рассеянно отвечал Митя.
— А я тут грибы собираю. Люблю их очень.
— Правильно. Хочешь мяса — сорви гриб, — привычно поддержал барсук. Он говорил, но не слышал сам себя.
— Так я уже сорвала. Хотите?
От этих слов Митя вдруг почувствовал резь в животе. Он схватил самый большой гриб, жадно впился в него зубами, но тут же выплюнул. Это была зеленая поганка.
— Ой! — сказала она. — Вечно я путаю. Никак не могу запомнить, какие хорошие, а какие нехорошие.
— Я тебя научу, — сказал Митя.
— Правда? Вот здорово! А как вас зовут?
— Дмитрий.
— Дмитрий… Как здорово! А я Юля. Можно Юлечка.
Через неделю они поженились, через две недели Митю посетило вдохновение, а через три он услышал тихий плач.
— Я так больше не могу, — всхлипывала Юлечка. — Ты губишь мою молодую жизнь!
— Почему?
— Потому что я хочу жить! Я хочу гулять по берегу озера, собирать грибы и ягоды, слушать лягушек, играть в попрыгушки. И все это вместе с тобой, любимый! И еще я очень хочу мяса.
Митя уже где-то слышал эти слова. Он почувствовал острый укол совести. И от этого укола его короткие, все еще сильные лапы вдруг сами собой начали скрести земляной пол.
Третья квартира оказалась еще меньше второй и всего с одним выходом, но Мите было уже все равно: он теперь совершенно пренебрегал бытовыми удобствами. С потолка, как и в прошлой жизни, иногда сыпались грибы и кедровые орехи, но среди грибов попадалось много поганых: все-таки Юля была неопытна по хозяйственной части. От поганых грибов Митин стиль приобрел новую высоту. Свой третий период он назвал так: «Мелика Тонкого Мира».
Тонкий мир чудился ему огромным парком, полным разных зверей. Это был настоящий рай безубойного питания: тут никто никого не ел, даже не пытался. Все жили в отдельных квартирах и непрерывно бормотали, подвывали, подскуливали. А Митин голос легко и свободно вливался в общий хор. Вот только почему-то увидеть этих зверей Мите никогда не удавалось. Он только слышал их голоса, а видел всегда одно и то же: сетку с очень маленькими ячейками и за ней кусок зеленой стены. Странный это был мир.
Из этого странного мира, откуда он не вылезал по целым неделям, как-то сама собой явилась третья жена. Ее звали Ядвига-Элеонора, и она была причастна к искусству.
Откуда она все-таки взялась, Митя так и не понял. Просто однажды, съев гриб, именуемый в народе навозной лысиной, он вошел в тонкий мир и обнаружил там ее. Она сидела посреди его норы и смотрела горящими глазами куда-то вдаль — сквозь Митю, сквозь сетку, может быть, даже сквозь зеленую стену. Она была не слишком молода, не чересчур миловидна, далеко не миниатюрна, но в ней чувствовалась такая духовная сила, что Митю сразу потянуло к ней, словно магнитом. Он почувствовал себя рядом с ней каким-то приземистым.
— Я вам не помешаю? — робко спросил он.
Ее зрачки чуть сузились.
— Уже помешал. Ты помешал творчеству!
— Я помешал? Вы — сочиняете? Стихи сочиняете? А… прочитайте! Пожалуйста!
Незнакомка оторвала глаза от Мити, перевела их вдаль, потом свела зрачки поближе к носу и вдруг вся как-то забурлила, закипела изнутри:
— Мелес, мелес юбер аллес, мелес мене текел фарес… — выводила она натужным голосом.
Митя не верил своим ушам.
— Так это же мои стихи! Мелика тонкого мира!
— А где ты, по-твоему, находишься?
— В тонком мире?
— Ну да.
— А вы кто?
— Я — это я. Ядвига-Элеонора.
— Ты мое второе «я», не исчезай! — завопил барсук.
Ему хотелось сказать очень многое: что мир ловит его в свои сети, что он одинок, что за всю жизнь он не нашел никого, кто бы его понимал. Но язык не слушался.
— А ну-ка прочитай сам что-нибудь! — приказала Ядвига.
Митя ошарашенно посмотрел на нее, потом попытался свести глаза к носу. Это у него не получилось, и тогда он просто закрыл их и прислушался к себе. Внутри стояла мертвая тишина, изредка прерываемая кваканьем лягушек.
— Я ничего не помню, — испуганно сказал он. — Я почему-то все сразу забыл.
— Хорошо, я помогу тебе. Я останусь с тобой.
И действительно: когда Митя очнулся, Ядвига, как ни странно, сидела посреди его норы и смотрела невидящими глазами в сторону последнего выхода. Они стали жить вместе.
Поначалу вдохновение посещало поэтический союз в разное время, и они относились к творчеству второго «я» с полным пониманием. Но однажды их озарило одновременно, и это оказалось крайне неудобно. Они бегали каждый по своей диагонали и все время сшибались мокрыми и холодными носами. Но дело было совсем не в носах. Просто сочинять в условиях, когда рядом кто-то бегает, топает и бормочет, оказалось совершенно невозможно. Сами того не желая, они подхватывали на бегу друг у друга целые строчки, и эти строчки потом всегда оказывались самыми худшими. Митя мучился, вздыхал и даже тайком вспоминал непричастных к искусству бывших жен.
Бытовые неудобства быстро перерастали в споры об искусстве.
— Твоя мелика не мелична, а только мелодична, — говорила Ядвига.
— На себя посмотри, — огрызался Митя.
Диета последних лет изменила его характер: он стал груб и раздражителен.
— Но как же так? Ведь ты называл меня своим вторым «я»?! — возглашала она.
— Дурак был. Вторых «я» не бывает. У барсуков не бывает вторых «я».
— А что бывает у барсуков?
— Жены бывают.
— Я тоже ошиблась в тебе, Димитрий, — помолчав, сказала Ядвига. — Ты не гений.
— На себя посмотри, — бубнил барсук.
— Ты не гений. И тебе нужны новые источники вдохновения. Пора кончать с грибным образом жизни. Почему бы тебе не сходить на охоту?
Митя вздрогнул и замер, уставившись на нее. Он вглядывался в ее пустые блестящие глаза и чувствовал, как его ослабевшие лапы начинают сами собой скрести земляной пол. Митя напряг все силы, но вместо мягкой земли когти вдруг уперлись в гранитную плиту. Копать дальше было некуда.
Перед ним был последний выход. Он с трудом протиснулся в него и побрел к озеру. Недавно выпал первый снег, всходило солнце. Митя подошел к воде.
Ознакомительная версия.
