Муж очень горевал. Целый год он вдовел 1. Да только одному ему с хозяйством не управиться было, и на другой год он снова женился. Прошло сколько-то времени, и стало видно, что живут они не дружно, то и дело вздорят по-пустому, а жена ходит мрачнее тучи. Вот раз муж и спрашивает жену:
— Да что же это такое? Как ни взгляну на тебя, ты все злишься, с утра и до вечера.
— Не знаю уж почему, только я этого мальчишку твоего не могу видеть спокойно,— отвечает она.
— Чего это ты его спокойно видеть не можешь? — говорит муж.— Ходить-то за ним тебе не приходится. Никаких забот тебе от него нету. Чем он тебе досадил?
— Чем? — говорит она.— Меня злит, что он торчит перед носом. Если он тут останется, я не останусь.
— Так что мне с ним делать? — спрашивает ее муж.
— Хочешь — убей, а нет — заведи в лес подальше, чтобы он дороги домой не нашел.
— Куда я его поведу? — говорит муж.— Ведь это мой сын. Мне его жалко, неужто не можешь понять? А ты говоришь: возьми да убей. Да как я смогу на него руку поднять?
— Великое ль дело — мальчишку прикончить,— отвечает жена.— Будь то мое чадо, я бы и не задумалась.
— Ну ладно. Ты и убей,— предложил муж.
— Нет,— отказалась жена.— Не стану я поднимать руку на твое чадо. Будь он мой — дело другое. А раз твой - сам и убей.
— Как мне его убить? — говорит муж.— Неужто зарезать? О таком и подумать-то страшно.
— Ничего,— отвечает жена.— Я тебя научу, как убить. Как пойдешь с ним пахать, пусти его класть борозду первым, а сам иди сзади. Да наперед заостри у своей сохи дышло, будто иголку2. А как пахать станете, разгони быков что есть мочи и проткни ему дышлом спину.
Муж и вправду послушался и сделал, как велела жена: заострил дышло у сохи. Вот пошли они вместе пахать. Сам он остался сзади, а сын со своими быками уходит все дальше вперед. Так отец и не смог его догнать ни в тот день, ни в другой. А жена все говорит:
— Да что это? Когда ты его прикончишь? Видно, ты просто хочешь меня провести.
Наконец муж сказал:
— Ладно, я убью его завтра. Только ты приготовь ему утром поесть горячего, повкуснее чего-нибудь.
— Что же, ладно,— согласилась она.
Наутро и вправду она постаралась приготовить вкусного рису с подливой.
— Дай ему поесть досыта,— говорит муж.— Я его сегодня убью. Пусть поест вкусно и сытно, раз он уходит от нас.
Потом он ее еще спрашивает:
— Куда нам идти сегодня пахать? Мы вспахали все, что было нужно. Куда нам идти сегодня?
— На верхнем поле,— сказала жена,— мы посеяли просо. Идите перепашите то просо. Быки там не пойдут быстро, они проса пощипать захотят. Ты иди со своей сохой сзади. А как займутся его быки просом, не зевай и гони свою упряжку. Тут уж ты нагонишь его и проткнешь своим дышлом.
Так и вправду в то утро, договорясь с мужем и научив его, как быть дальше, она дала пасынку поесть горячего вкусного риса. Отец с сыном поели, запрягли быков, и тут сын спросил:
— Послушай, батюшка, куда мы пойдем сегодня пахать? — Видишь то верхнее поле? — сказал отец.— Туда мы пойдем пахать.
И пока быки тащили вверх по склону повешенные на ярмо сохи, отец сказал сыну:
— Послушай, сынок, мы распашем здесь просо и посеем подсолнух.
— Гляди-ка, отец,— сказал сын.— Разве просо не хорошо удалось? Скоро оно совсем созреет. Чего ради нам его распахивать? Подумай сам, здесь у нас готов урожай. Ни к чему нам губить его и засевать поле снова. Кто его знает, уродится тут что-нибудь еще раз или нет. Зря мы будем губить то, что есть.
Выслушал отец эти слова и, правду сказать, по-своему понял их смысл. «Мальчик-то прав,— подумал он.— Он говорит сущую правду. А ведь что первый урожай, то и первые дети. Парень-то уже работник. Убью я его нынче, кто будет мне помощником в старости? Вторая жена, как второй урожай. Кто скажет, принесет она детей или нет. Кому это известно заранее? Нет, мне не след убивать моего сына. А что до нее, пусть остается или прочь уходит с досады». Рассудил он так, выпряг быков и вместе с сыном вернулся домой. Дома он сказал жене:
— Ты мне велела убить его, а я не убил и не убью, не глядя на то, останешься ты у меня в доме или с досады уйдешь. Он мой единственный сын, и все-таки ты старалась заставить меня с ним покончить. А кто мне может сказать, дождусь я от тебя сына или не дождусь?
А потом он ее начал ругать и, когда вошел в раж, задал ей хорошую трепку. Она разобиделась и убежала из дому, но он звать назад ее не пошел.
День-другой ее не было, а потом отец и братья ее привели. Тут муж при них рассказал, как было дело, и ей досталось еще от отца и от братьев. Больше она не убегала.
Вот и сказке конец.
95. Тели и его сыновья
Жил-был старик тели. Было у него пять сыновей. Всех их он женил, и жили они все вместе одним хозяйством. Времени уж много прошло, а старик и старуха о том, чтобы сыновей отделить, ни словом не обмолвятся.
Так, одним домом живя, сыновья и детей завели. Тут-то невестки и потеряли покой, стали мужьям досаждать.
— Подите,— говорят,— к отцу-матери. Спросите, доколе они вас будут в одном доме держать. Неужто не отделят, неужто нам так вместе и жить? Подите, потолкуйте об этом с отцом и с матерью.
Братья спрашивают:
— Что, вам вместе жить надоело, раз говорите такое?
— Да,— отвечают.— И надоело и не надоело. Вечно мы, что ли, одним домом жить будем?
— Ладно, мы с ними поговорим,— сказали братья.
И вправду вечером, как все собрались, братья это дело и вспомнили. Говорят отцу:
— Батюшка, нас одно дело заботит. Надо бы нам тебе про это сказать. Выслушай нас.
— Какое у вас дело, сынки? — спрашивает отец.— Скажите мне.
Сыновья отвечают:
— Может, это дело хорошее, может — плохое. Надо тебе сперва об этом услышать.
— Я слушаю,— говорит.— Вы скажите.
— Да это безделица,— говорят сыновья.— Просто мы хотим отделиться. Доколе нам вместе жить? Отделишь нас? Тогда они смогут готовить отдельно — каждая для своих ребятишек. Вот что нас заботит. Дело невесть какое. Подумай об этом.
Отец их и спрашивает:
— А что, сынки, досыта вы едите у матери или нет?
— Конечно,— говорят.— Мы всем довольны.
— А зачем вы тогда такие речи ведете?
— Значит, не надо было нам говорить? — спрашивают они.— Ты ведь сам и не думаешь, чтобы нас отделить, вот нам и пришлось о том речь завести. Неужто мы порознь себе не добудем, что надо в хозяйстве? Потому мы об этом и речь завели. Хотим мы услышать, что ты нам скажешь.
— Да, сынки, мне все понятно,— отвечает отец.— Женам вашим, сынки, не все достается, чего им хочется. А все равно не стану я вас отделять.
Сказал он им так, на том и кончился разговор. Прошло пять дней или шесть, и снова они завели речь о том, чтобы им отделиться. Старик им говорит:
— Ладно, сынки. Думаете, радость большая отдельно жить. Тащите-ка мне сюда хороший чурбан, высотой локтя в два и в полный обхват толщиной. Я сперва вас на нем испытаю, тогда и отделяйтесь. А не выдержите пробу — я вас не отделю.
Тут они и вправду притащили такой чурбан.
— Вот,— говорят,— мы принесли.
— Ну,— говорит отец.— Посмотрю я, сколько у вас силы, у каждого. Сумеете сломать пополам этот чурбан — я вас разделю, не сумеете сломать — не стану делить.
— Эй, ребята! — кричат они.— Надо топор принести. Мы его живо разделаем.
— Нет,— говорит им отец.— Вы сперва так, руками, его сломать попробуйте: гните, крутите, бейте, стучите — что хотите с ним делайте. Не выйдет, тогда я вам сам велю топор в дело пустить.
Тут и впрямь они, один за другим, начали со всех сил стараться его разломать. Только, как ни силились, ни одному не удалось с ним управиться. Помучились и отступились — что им еще оставалось?
— Ну, сынки,— спрашивает отец.— Вышло у вас или нет?
— Нам с этим не справиться,— отвечают. Тогда отец им говорит:
— Вас ведь пятеро, а если меня сосчитать, нас шестеро будет. Вот вы теперь и расколите его на шесть плах.
