— Срок подгадал, — сделал попытку оправдаться папаня, — Да эта, — тролль неопределенно махнул рукой в сторону только что родившей женщины, чем наполнил ее и без того настрадавшиеся сегодня глаза целыми озерами слез, — Раньше срока родила. Намного раньше.
Так, а мне теперь становится понятней, от чего так бегали глазки у провожавшей меня горничной, и у служанок, помогавших госпоже, когда я вошла. Я-то подумала, что все дело в самой пикантной тайне — мол, рожает хозяйка не от хозяина, а от заезжего тролля. А дело-то тут, похоже, серьезнее. И к бабулям решили обратиться, а не к местным знахаркам и не к доктору, чтоб разговоров меньше было…
Я передала сверток с тролленком отцу, он принял его в свои мощные волосатые ручищи и с невиданной мною ранее у троллей нежностью присоединил к другому такому же свертку.
— Справишься с братишками-то? — вздохнула я, и по ухмылке тролля увидела, что справится, и с несколькими справился бы, видно не впервой. Теперь настало время разобраться с роженицей.
— Так что же, милая, — спросила я, подбавив в свой голос нарочито ласковых ноток, которые не обманули никого из находящихся в этой комнате, — Ты раньше времени рожала?
Роженица постаралась не смотреть на меня, но со мной этот номер не прошел. Служанки, а их в покоях насчитывалось ровно три, вместе с той, что ездила за мной в дом Йагинь в лес, те и вовсе отвернулись.
— Зелье, ускоряющее роды? Или умертвляющее плод? Что в принципе, могло оказаться одним и тем же?
Женка главы затравленно смотрела не на меня, а на тролля, чье внимание сейчас наконец-то привлекла. Но внимание это было вовсе не такое, как ей бы хотелось: даже мне, вроде как спасшей ребенка и вручившей его отцу целительнице стало не по себе от вида этого огромного, по всему видать решительно настроенного наемника. Об отношении этого племени к своим детям никому ни в Светлой империи, ни в Темной, рассказывать не приходилось.
Не успела я переместиться между отцом и матерью только что появившегося на свет дитяти — только убийства мне сегодня ночью не хватало — и сплести охранный заговор, который готова была набросить на женку главы, которая особой симпатии у меня не вызывала, как тролль резко развернулся и направился к выходу из комнаты. Уже на пороге, он, не оглядываясь и не сбавляя шага бросил увесистый кошель через плечо. Кошель упал прямо на кровать к молодой женщине, которая уже не сдерживала своих рыданий, и плакала, опустив лицо в ладони, горько и отчаянно.
Глядя на ее вздрагивающие плечи, на всю позу, выражавшую боль, раскаянье, утрату и все же некоторое облегчение, мне стало жаль эту молодую дуру. Присев на край кровати, я притянула ее к себе, одновременно протягивая служанке мешочек с успокаивающими травами, показывая жестами, что содержимое следует заварить и подать сюда.
— Ну, милая, все позади, — бормочу я женке главы, — Что, подгадала, что муж по делам поехал и решила мертвое дитя родить и похоронить, пока его нет?
— Нееет… — протянула, всхлипывая молодая женщина, — Я не хотела убивать ребенка. Я знала, что за ним… отец придет! Я выпила микстуру, ускоряющую роды, вдруг муж раньше времени вернется.
— Так эту микстуру, милая, можно пить только по совету доктора или повитухи, когда роды уже начались, а не когда до них еще месяц.
— Две недели… — прорыдала женщина, поправляя меня.
— Ну, две недели.
Успокаивающий отвар сделал свое дело, и женка главы понемногу приходила в себя.
— Я же… Я же с ним хотела уехать…
— Куда? В поселение?
Она кивнула.
— Так это, знаешь ли, не значило бы, что ты его хоть раз в жизни увидела, — женщина опять зашлась в отчаянных рыданиях, — Ты лучше подумай, что мужу скажешь, как объяснишь, где ребенок?
Вместо хозяйки ответила одна из ее служанок — тучная пожилая женщина с сурово поджатыми губами. Такая, судя по хмурому и испуганному — испуганному на за себя, за свою молодую хозяйку, взгляду, предана своей госпоже до смерти, но и относится к ней с определенным покровительством:
— Какой ребенок, сударыня Стефанида? Эта дурища живот весь срок бинтовала, три месяца с мужем в одной постели не спала, мол, нехорошо ей, а потом и вовсе отправила за каким-то капризом, крэмом из толконьего жира, в эту, как ее, Виернию — к лешему на кулички. Вона, месяц уже нет.
— Да, милая, — заметила я, — Ты — стратег. И ты собралась от такого золотого мужика в поселение тролльих женок?
Та кивнула.
— Вот что, — добавляю строгости в голос, — Не дури. Или ты ради той ночи с троллем не только от всего здесь, но и от ребеночка своего откажешься? И от рода своего?
— От рода! — глаза женщины сверкнули неприкрытой злобой, — От какого рода? От голытьбы этой, которая меня в женки главе продала? Которые сейчас сыром в масле катаются?! От этого рода? Или от отродья мужниного, один на один — на отца своего похожего?! Да лучше за троллем на край света, — голос ее сорвался.
Я вздохнула. Что тут скажешь. Но глава-то не виноват. Он, похоже, искренне любит свою молодую женку, вон, и к близости не принуждал, и за кремом этим поехал. И ребенок ее не виноват. И даже тролль, который тому только пять хвилин назад ушел отсюда с сыном этой женщины на руках. Тоже не виноват. О повадках этого племени знает и стар, и млад, так что барышня сознательно пошла на то, на что пошла. Тролли никогда не берут себе жен, и к женщине относятся как к домашней скотине. Но с другой стороны — они ведь никому своих жизненных принципов не навязывают, а что крадут девок и женщин… Слыхала я, как эти самые, украденные, в одной рубахе и босиком бегут за конем, на котором сидит потенциальный жених и голосят дурниной. Тут уж хочешь — не хочешь, а похищать приходится… Впрочем, здесь мне больше нечего делать. Женке главы — своего ума не вставишь.
— Ты уже можешь вставать, милая, — сказала я ей. Тролленка бывает сложно рожать, но восстанавливаешься всегда за считанные хвилины. Ты вот что, пойди завтра в богомольню, да зажги свечи светлой Макоши и Дидилии. Да Припекало, который защищает от супружеской неверности хорошо помолись, девка. Может, боги тебя и помилуют — дадут доброты сердцу, а голове — ума. Без ума да без доброты сложно жить на свете…
Выйдя за ворота дома главы и уже собираясь сесть в экипаж, привезший меня сюда, чью дверцу открыл передо мной усатый кучер, обнаружила, что меня ждет сюрприз.
Со словами: «Любезный, мне с госпожой Йагиней по пути» в экипаж лихо запрыгнул императорский маг, оказывается, все это время дожидавшийся меня у калитки. Не успела я как следует возмутиться, как экипаж уже тронулся по улочкам Штольграда, и за плотно закрытыми занавесками замелькали полоски забрезжившего начала.[3]
Хмуро и исподлобья, я уже более внимательно, чем в момент нашей первой встречи рассмотрела треклятого мага, которого похоже, ничуть не смутил тяжелый, и хотелось бы, чтобы неприятный — что я, зря старалась — взгляд старухи.
Щеголеватый костюм, цилиндр, трость с серебряной головой оскалившейся обезьяны, с настоящими сапфирами вместо глаз, начищенные до блеска ботинки… Весь этот антураж не мог сбить меня, потомственную Йагиню, с толку. Взглянув на сидящего напротив молодого человека магическим зрением, опять увидела мощнейшую, внушительных размеров ауру оранжевого цвета, принадлежащую, без сомнения боевому магу. Прищурилась — или мне показалось, или он Посвященный? Нет, не вижу, защита стоит. Интересно, зачем ему скрывать свою силу? Думает, испугаюсь? Не на ту напал! Скользнула взглядом по лицу — и оказалась на дне светло-голубых глаз, опушенных черными, как смоль, и длинными, точно стрелы, ресницами. Вот на что, скажите мне, мужику такое богатство? Черная же прядь волос, выбившаяся из-под модной шляпы, спадала на лоб и я порадовалась, что нахожусь под личиной. Резкие, но все же привлекательные черты лица, несколько более длинный, чем принятый за канон красоты, нос, вытянутый овал, упрямый раздвоенный подбородок… Что и говорить, рядом с таким обычная деревенская девушка почувствовала бы себя в лучшем случае курицей рядом с павлином, в худшем — и вовсе маленьким незаметным серым воробьем. Собственно, деревенская девушка и почувствовала. Как хорошо все-таки, что лицо закрыто личиной!
— Сударыня…
— Стефанида, аль память отказала? — нарочито хмуро прогудела я.
— Да нет, не отказала, — усмехнулся этот наглец, обнажив ровные белые зубы, что только добавило ему привлекательности, — Просто подумал, раз уж мы наедине, может, представитесь настоящим именем?
И что прикажете делать? Впрочем, сама знаю что: как бы то ни было, нужно стоять на своем, делая вид, что не понимаешь, о чем тебе толкуют. Известное правило женщин любого возраста, любой расы, любого народа, рода и племени, если что.
— Не понимаю, милок, о чем ты говоришь, — нагло заявила я, уставившись на этого императорского наглеца. А что? Считал личину, и что дальше? Лицо-то мое надежно скрыто, а кто сказал, что баба Стефанида не может вот так просто, из придури бабской на работу личину одевать? Может у нее прыщ на носу вскочил или ячмень на глазу? Ну ладно, ладно, перегнула палку. Все-таки о Йагине речь. Но тем не менее!
