Здесь его поджидала колонна, сторожившая лестницу. А на капители* этой красноватой колонны изумленный Скучун увидел знакомую Саламандру! Только тут она была втрое больше, покрытая серебром, сквозь которое проступала зелень.
Саламандра, шевельнув хвостом, указала ему на незаметный проход к потайной лестнице черного хода.
"Здесь твой путь..." - прозвенел чей-то голос... А по крыше неторопливо и вкрадчиво застучали капли дождя.
Скучун, замирая, с гулко бьющимся сердцем, стал подниматься по боковой лестнице. Мощный удар грома внезапно расколол тишину, и та рассыпалась с сухим треском где-то прямо над головой нашего героя. Сердце его колотилось все пуще. Вот крошечный коридорчик, - Скучун услышал, как целые реки дождя ринулись на крышу, - вот низкая дверь - и он оказался в небольшой полутемной комнате.
Четыре строгих лика глянули на него со стен, покрытых росписью. Стены сходились в сводчатый купол, а в центре его, над самой головой, притаилось маленькое оконце...
Скучун застыл в полумраке. Темно-оливковые стены были расписаны коричневыми завитками, а в каждом завитке сияли серебристые точечки - как светлячки! Казалось, это звездное небо Космоса, которое обнимало вошедшего со всех сторон. Оно было совсем не страшное, а близкое и родное, и Скучуна охватил какой-то особенный, светлый покой. Он сел посреди этого космического пространства, где - он верил - сейчас должно было что-то произойти... Он и не знал, что помещение, в котором находился, было потайной моленной, скрытой от посторонних глаз по заказу бывшего владельца особняка, старообрядца, знаменитого когда-то купца и ценителя искусств...
Внезапно, Скучун был весь затоплен щедрым, золотистым потоком света! Он вскочил, пораженный, глядя как оживает пространство в его переливчатых волнах. То было Солнце! Оно проникло сюда через маленькое окно на потолке в центре купола. Прорвав буревой поток туч, Солнце, наконец, ударило в окна, развеселив Москву! Но самый первый свой луч оно направило в окошко, глядящее прямо в небо!
Солнечный свет пронизал Скучуна с головы до ног, он зажмурился, не в силах вынести силу Солнца. И тогда над окном, раскрытым в небеса, склонился лик Девы, осененный крылами, от которого исходила любовь и невыразимая радость.
А маленький, теплый пучок мечтаний и шерсти - Скучун - стоял, ослепленный солнечным блеском, и взор его впервые обратился в глубь себя - в свою пробужденную душу...
Он ничего не видел вокруг - ни как склонилась над ним душа Радости в облике Девы-птицы, ни как встала позади, за его спиной тень Красоты - тень Личинки... Он только чувствовал, что не один на свете, и что свершается ритуал, приобщающий его, Скучуна, к сокровенной загадке жизни... Он не знал еще, что в нем зарождался огонь - то был дух его, пока еще неокрепший и слабый!
Наконец, Скучун поднял голову. Ослепленье прошло, радужные круги, расходившиеся перед глазами, исчезли. Неизъяснимые чувства охватили его, их захлестывали все новые и новые... Особая атмосфера этой космической комнаты с окном, раскрытым небесному свету, и те высшие силы, что явились сюда, подействовали на что-то такое, что сокрыто было доселе в душе Скучуна. И это "нечто" раскрылось и потянулось к свету, словно росток на заре! А болезнь, сковавшая его мысли, разбилась о стены особняка...
Скучун, не помня себя, бросился к столу, притулившемуся у стены, и, сорвав с него лист бумаги и ручку, стал лихорадочно записывать летящие к нему навстречу строчки...
И с солнечной, смеющейся душой Скучун поклонился всем четырем стенам этой комнаты, где произошла с ним метаморфоза, на которую так надеялась Душа Радости - душа великой Книги.
Прижимая к сердцу листок бумаги, исписанный нетвердой еще рукой, Скучун пустился в обратный путь.
Дом провожал его. И лестница-волна опустила плавно на прохладный берег первого этажа...
Пережитое потрясение было так велико, что Скучун, не добредя до выхода, улегся на пол и, улыбаясь, прильнул щекой к мозаичным завиткам, напоминавшим добрых маленьких головастиков...
А таинственный Дом склонился изгибами арок и оконных рам, вглядываясь в своего гостя, приобщенного теперь к тому священному таинству, которое охранял особняк-чародей, - к таинству творчества...
Скучун засыпал, преисполненный грез. И улыбка спящего растворялась в шуме прибоя, неслышного для непосвященных... Дом зазвучал всеми голосами своего ожившего мира, и это величавое пение убаюкивало новообращенного поэта.
*Капитель - верхняя часть колонны, обычно украшенная лепниной.
****
- Он прогнал болезнь и воспринял мой дар, о, мой маленький, мой пушистый помощник! И теперь мы, быть может, преодолеем Зло, мы поможем Москве, наконец-то поможем!
Душа Радости летела к Солнцу, омытая чистым июньским дождем. Громадное облегчение испытывала она, облегчение и долгожданный покой. В преддверье грозящей Москве беды Душа Радости знала: отныне спасенье возможно! Ведь надежда ее, Скучун, уже сделал первый шаг на пути преодоления Зла. Его первая, неумелая попытка зарифмовать свои мысли, однако СВОИ и ничьи другие это и был тот "ключик", которым открывалась "дверца" - путь к освобождению от книжной болезни!
Творя новый мир, воплощенный в слове, Скучун мог изменять ход земных событий, предугадать их и напророчить, ведь отныне принадлежал он к тем избранным существам, которые в своем творчестве - даре сил Света - передавали на Землю благую весть из высших миров...
Душа Книги, полная сил и света, сливаясь с промытыми облаками, вальсировала в поднебесье. Она купалась в свежей, росистой влаге облаков, которые из пепельных стали белыми.
И облака, вовлеченные в ее стихийный танец, мчались над Москвой все быстрей и быстрей...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ Глава I
Зной измучил Москву. Не успев насладиться прелестью лета, город уже обессилел от непривычной жары. Близился вечер, но Солнце палило люто, совсем по-южному. И три кольца - бульварное, садовое и окружное - сжимали Москву тремя огнедышащими обручами. Водители, совершенно одуревшие за день от бензинных паров, сигаретного дыма и гари, проклинали "час пик" на чем свет стоит и безнадежно сигналили, стремясь продвинуться в дорожный пробке хоть на корпус автомобиля. Машины запрудили бульвары; заторы на Страстном, Садовом кольце и 1-й Брестской были столь печально знаменитыми, что опытные автомобилисты старались избегать этих улиц в такое время. Газировка в городских автоматах к концу рабочего дня заканчивалась, за мороженым вытягивались устрашающие очереди, - впрочем, москвичей очередями не остановишь, - и многие прерывали свой торопливый бег по корявым, раздрызганным тротуарам, чтобы пристроиться в хвост толпы у какого-нибудь невзрачного киоска.
Из комиссионного магазина на бывшей улице Горького, вышел молодой человек весьма респектабельного вида в дорогом импортном костюме, ладно сидящем на его высокой статной фигуре. Под мышкой он нес белоснежный хрустящий сверток. Идти-то было недалеко: поигрывая ключами от машины, он миновал магазин "Книги", затем угловой "Школьник" у троллейбусной остановки и свернул налево за угол - во 2-й Тверской-Ямской переулок, где его поджидал новенький, зеркально сверкавший "Москвич" последней модели.
Толпа, стоящая за мороженым, запрудила весь тротуар. Элегантный молодой человек, пробиваясь локтями, брезгливо поморщился и постарался не дышать: на такой жаре от многих попахивало отнюдь не французскими духами...
С облегченьем откинувшись на упругое сиденье автомобиля, этот московский "денди"* включил кондиционер и улыбнулся, ибо взор его упал на соседнее сиденье. Там лежал букет роз - трепещущих, перепуганных собственным совершенством, пунцовых роз "Кардинал"! Розы задрожали еще сильнее, когда молодой человек взял их в руки, мечтательно поднес к лицу и вдохнул аромат, как видно, вспоминая о ком-то, а затем, сладко потянувшись, небрежно швырнул букет на пустое сиденье... Вслед за розами туда же полетел и хрустящий сверток.
Неожиданно расхохотавшись, денди нажал кнопку магнитофона, и прозрачная, прохладная мелодия полилась из стереодинамиков. Он включил зажигание, машина плавно двинулась с места и приостановилась у поворота направо, на 1-ю Тверскую-Ямскую. Пробки здесь уже не было, машины летели на полной скорости, все стекла в них были опущены, и в салонах взвихрялись взбодренные скоростью воздушные потоки.
Не трогаясь с места, мужчина обхватил обеими руками руль и улегся на него, вглядываясь в проезжающие мимо автомобили. Он что-то еле слышно нашептывал, злорадно улыбаясь одними губами. Улыбка у него была неприятная, а глаза пустые и холодные. Наконец, взгляд незнакомца остановился на пожилом и, видно, очень уставшем водителе серой "Волги"... и тут что-то произошло.
Пожилой водитель вместо тормоза случайно нажал на газ и врезался в отходивший от остановки троллейбус. А водитель зеленого "Запорожца", едущий вслед за "Волгой", чтобы избежать столкновения, резко крутанул руль вправо и, вылетев на тротуар, вломился прямо в стеклянную витрину "Школьника". Визг тормозов, крики и звон бьющегося стекла огласили всю улицу. К месту происшествия со всех ног бежал постовой, послышалось: "Врача скорее, вызывайте "Скорую"!"
