А молодой человек, удовлетворенно кивнув, мгновенно вырулил перед замершим потоком машин в крайний левый ряд, прибавил скорость и сгинул... Номеров на его машине не было.
* денди - человек, относящийся с особым вниманием к своей внешности, щеголь, франт.
****
Тверской бульвар изнывал от жары, но деревья его, поникшие от нещадного Солнца, все же давали немного прохлады и тени.
На скамеечке у центральной аллеи примостился, закинув ногу на ногу, спортивного вида старик лет под семьдесят в кроссовках и модной майке. На лоб у него была низко надвинута сетчатая кепочка с длинным козырьком. Прикрыв глаза, он глядел на прохожих, на суетливо чирикавших воробьев у скамейки напротив, где энергичная бабушка с маленьким внуком кормила их свежей булкой. Поджарый старик сцепил ладони на животе и, выстукивая ритм подушечками пальцев, высвистывал какой-то марш, вытянув дудочкой тонкие бескровные губы.
К театрам, расположившимся по обе стороны бульвара, уже стягивалась нарядная публика, хотя было еще совсем светло, и сумерки даже не думали подбираться к Москве.
Вот мимо скамеек прошествовали иностранцы, свежевымытые и беспечные, обремененные из всех мыслимых на земле забот лишь своими сверхчувствительными фотоаппаратами... Прощебетала стайка причудливо одетых юных созданий, что явно выпорхнула из подъезда театрального института, расположенного неподалеку - в Собиновском переулке. На девицах были немыслимые разномастные шляпки, все были очень стройненькие, раскованные и смешливые, и все шалили и валяли дурака, несмотря на жару. Единственный в стайке юноша вдруг выступил из девичьей компании, остановился посреди аллеи, и, сдвинув шляпу на затылок, одарил бульвар звучанием своего сильного и волнующего голоса.
"Паду-у ли я стрелой пронзе-е-нны-ый..." - послышалось в самом центре Москвы. Звонким хохотом сопроводили спутницы его вдохновенное соло. Казалось, даже зной немного ослабел, щадя веселую, полную молодых, свежих сил ватагу студентов...
Спортивный старик в кепочке, сидящий как раз напротив и наблюдавший эту сценку, хрустнув суставами, крепко сжал пальцы, приподнял набрякшие от зноя веки и встретился взглядом с юным тенором, распевающим арию Ленского посреди Тверского бульвара.
Юноша внезапно осекся, будто подавился звуком собственного голоса, пошатнулся, как от удара, и в растерянности уставился на хохочущих однокурсниц, которые принялись тормошить его и требовать продолжения. Видимо, наш Ленский попытался выполнить их настырные просьбы, но издал лишь какой-то нелепый квохчущий звук, от которого девицы прямо-таки за животики похватались. Он же, встревоженный и разозленный, надвинул шляпу на лоб, грубо оттолкнул ближайшую из подруг и, круто развернувшись, направился к переходу, выводящему с бульвара прямо к мрачной громадине нового МХАТа.
Сухощавый старик, неспешно поднявшись, последовал за ним, распугав голубей, слетевшихся к ногам хлебосольной старушки. А ее карапуз отчего-то страшно испугался взгляда белесых, пронзительных глаз человека в кепке... Тяжело и не по-детски неуклюже плюхнулся он на землю, - наверное, подвернул ножку, огласив Тверской отчаянным ревом.
А незадачливый обладатель волнующего тенора в это время уже перешел на другую сторону и двигался вдоль служебных подъездов затихшего МХАТа к улице Неждановой. Там жила известная на весь мир престарелая примадонна, которая давала ему уроки пения. Он был обескуражен, подавлен и раздражен. Еще бы: так позорно дать петуха в самом центре Москвы... Да такого с ним никогда не бывало! В голову, конечно, лезли самые мрачные мысли.
"Заболел я, что ли?.. Может, связки перетрудил? Да уж, докатился - проорать эдаким петушком, да еще перед Любкой... нет, тут что-то не так! Ведь когда она рядом - соловьем заливаюсь... Просто глупость какая-то!"
Молодой человек шел, страшно опечаленный, потерянный и полубольной. Приближаясь к Неждановой, он подумал, что хорошо было бы сейчас зайти в церковь. Заторопился, почему-то боясь оглянуться, словно мог увидеть там, позади, нечто пугающее. Этот внезапный его страх был вполне безотчетным: солнце все еще накаляло землю, хотя по времени уже давно наступил вечер, кругом было полно народу, и ничто не предвещало беды...
Молодой человек вспомнил, как прошедшей весною, пасхальной апрельской ночью они всем курсом пришли сюда, к церкви, как маленькая площадь перед храмом мерцала, вся в ярких огнях свечей, и как он возвращался тогда домой, переполненный какой-то особенной радостью... Юноша ускорил шаги, подумав про себя: "Скорей бы войти..." - но церковные двери оказались закрытыми. На площади не было ни души... И улица Неждановой катилась под уклон от Тверской, опустевшая и немая.
Чьи-то гулкие шаги послышались в отдалении, наш студент обернулся... Спортивного вида старик приближался к нему, опустив голову и вперив взгляд в свои сомкнутые на животе пальцы. Необъяснимая слабость разлилась по всему телу юноши, сердце его упало и, застыв на месте, словно загипнотизированный, смотрел он, как этот человек подходит к нему...
Что сталось дальше с незадачливым Ленским, никто не знает.
****
В лабиринтах старой арбатской квартиры, укутанной в затхлый портьерный сумрак, раздался короткий трескучий звонок.
Хозяйка пошла открывать. Это была еще молодая, ярко накрашенная, сухая женщина с темными, забранными в пучок волосами и в черно-красной сатиновой юбке до пят. Рваные ее шлепанцы, хлопая по голым пяткам, простучали по длинному коридору, взметнув кое-где легкие клоки пыли. Пыль тотчас попряталась по плинтусам, входная дверь, клацнув затворами, распахнулась, и позвонившие оказались внутри.
Вошедшие - это были две совсем еще юные девушки в потертых джинсиках, застеснявшись, мялись в коридоре.
- Марина? - выдавила наконец темненькая, с ясными бирюзовыми глазами. - Мы от Нонны...
- Да, проходите, проходите, не стесняйтесь... - зазывала, хлопая шлепанцами, Марина - хозяйка квартиры.
Она провела гостей в малюсенькую комнатку, загроможденную старой мебелью. Непонятно, как ухитрились затащить сюда концертный рояль, да еще старательно завалить его всякой рухлядью... Рояль посверкивал черным лаком сквозь груды журналов, выкроек, игральных карт, мотков шерсти и какого-то тряпья. По стенам лепились фотографии, миниатюрные портретики, старые и не очень, акварели и карандашные рисунки в деревянных рамочках. А над продавленным диваном прямо напротив дверей висел роскошный овальный портрет необычайно красивой женщины в бальном атласном платье, в черных перьях и жемчугах... Красавица, чем-то отдаленно напоминавшая хозяйку, глядела прямо на оробевших девочек...
- Присаживайтесь вот сюда, на диван. Так, времени у нас много, спешить некуда. Ну, кто первый? - проговорила Марина, уставившись на девочек в упор. Глаза ее сильно косили. Девочки переглянулись. - Смелее, смелее, вас никто сюда идти не заставлял - сами ведь захотели. Ну? Как зовут-то вас?
- Давайте я! - осмелилась большеглазая блондинка, вся в мелких кудельках "крутой", неуложенной химической завивки, отчего напоминала она славного и дурашливого барашка. - Меня Машей зовут.
- Чудесно, Машенька! А тебя?
- Тамара, - отвечала вторая, с бирюзовыми глазами.
- Ну, вот и знакомы... Так, Маша, значит начнем с тебя. Скажи мне, где и когда ты родилась, назови год, месяц, число и час рождения. А если не помнишь часа, то хотя бы - утром или вечером...
Марина взяла с рояля довольно странную колоду карт. Там не было ни дам, ни королей, а нарисованы были какие-то весьма необычные для карт картинки. Тут были и Луна, и Солнце, а на одной Маша, содрогнувшись, заметила Смерть с косой. Марина перетасовала колоду и положила на столик перед диваном со словами: "Не таи от меня ничего и не бойся, я тебе помогу, расскажу и что было с тобой, и что будет, и суженого покажу, и все про него нагадаю, а если хочешь - приворожу... Ты не пугайся только, откройся мне. Если враг какой у тебя - и этому горю поможем, отведем твоего врага, да так сделаем, что вся жизнь ему с овчинку покажется..."
Марина говорила быстро, слегка картавила, пробуравливая Машу темными своими зрачками. И Маша никак не могла заглянуть ей в глаза - разбегались они.
- Нонна сказала, что вы и лечите... - повернулась к ним Тамара, которая стояла перед книжными полками и рассеянно скользила взглядом по корешкам книг. Ни имен писателей, ни названий таких ей до сих пор не встречалось. Погладив черную полированную крышку рояля, она машинально приоткрыла ее и, вскрикнув от омерзения, тут же отдернула руку... На клавишах кишели тараканы! Крышка со стуком захлопнулась.
- Что хватаешь? Не трогай, чего не дозволено! - прикрикнула разгневанная Марина. И тотчас успокоившись, протянула насмешливо: - И-и-ишь, какая брезгливая! Так, говоришь, Нонна сказала... Могу и вылечить. Что тебя беспокоит? А, впрочем, не говори, я сама вижу. Горло у тебя слабое, частые ангины, головка побаливает, так? - Тамара кивнула. - Ну вот! Да и хронический бронхит у нас, девуля, имеется. Куришь, небось? Ну да ты пока посиди. Марина указала на стул у двери. - А я Машей займусь. Не беспокойся, дойдет и до тебя. - И хозяйка так зыркнула на нее глазами, что Томку было потянуло тут же подняться и уйти, но бросить Машу она не хотела...