Даже у Кирилки выступил нежный румянец. Ему хорошо: рядом два друга.
Только мама кутается в платок: она сидит спиной к окошку, из-под занавесок тянет зимним холодом.
У мальчиков скрипят перья, а около печки пиликает невидимый сверчок.
Его хорошо слышно; но где он?
Петя и мама как-то раз искали его, искали, да так и не нашли. Мама говорит, что они, эти самые сверчки, вроде полевых кузнечиков. Только не зеленые, а черненькие и маленькие...
Но Пете кажется, будто их сверчок - это крошечный человечек, не больше половины мизинца, и будто у него островерхий колпачок и совсем малюсенькая скрипка. На этой скрипочке, не зная усталости, он пиликает и пиликает все вечера...
Вот они сидят - три мальчика: рыженький Кирилка, толстощекий Вовка и аккуратный Петя. Все трое очень стараются: делают уроки к завтрашнему дню.
Петя щурится, любуясь своими красивыми буквами. Он всякий раз, обмакивая перо в чернильницу, стряхивает его, и ни одной кляксы не найти в его тетрадках.
Вовка тоже давно обходится без клякс. Только на первых порах они не давали ему житья. Но буквы у него все еще пляшут, качаются, не желая стоять ровно, как им положено. И с этим очень трудно бороться.
А бедному Кирилке по-прежнему не везет. Тяжелые лиловые капли как-то сами собой скатываются у него с пера, то и дело шлепаясь на строчки с буквами.
Петя вскакивает, видя это, кричит, вне себя от огорчения:
- Шляпа! Шляпа! Чуть было не написал на пятерку... Не может, чтобы без клякс!
Кирилка бледнеет. Ему не так обидно за новую кляксу - одной меньше, одной больше, не все ли равно, когда их так много! Но ему страшно: вдруг такой отличник, как Петя, перестанет с ним дружить... У него испуганно вздрагивают ресницы.
Но Вовка и тут не теряет присутствия духа. Он не из таких! Он тоже вскакивает и, заранее высунув язык, бежит к Кирилке. В один миг он слизывает кляксу с Кирилкиной тетради. Это его специальность. И вместо густой лиловой капли на странице остается едва заметное сиреневое пятнышко.
- Зачем ты это сделал? - сердится мама. - Сколько раз тебе говорили: не смей! Лиловые чернила ядовиты.
Но Вовке это нипочем: ядовиты? А хотя бы и ядовиты! Он все равно не боится...
- Я могу хоть сто штук слизать, хоть двести! - хвастается он.
На всякий случай мама дает ему полную ложку черносмородинового варенья. И тогда уже не страшно, что язык лиловый. Может, это и от варенья!
Петя и Кирилка за компанию тоже получают по ложке. Заодно и мама съедает одну ложечку.
Через минуту в комнате снова тишина. Скрипят перья, на маленькой скрипке пиликает невидимый сверчок, мама, прищурив глаза, смотрит на мальчиков: то на Вову, то на Петю, то на Кирилку. А из-под зеленого абажура сияет такой свет, словно сквозь весеннюю зелень пробиваются горячие лучи солнца, словно уже наступил конец зиме.
Что там говорить - это были славные вечера!
Глава девятая
Петя заводит новое знакомство
"Я рад, я рад, а ты? - кричал Петя. Прыгая вокруг мамы, он совал ей в руки табель с Кирилкиными отметками. - Если не веришь, смотри!"
Да, пусть мама собственными глазами убедится, что у Кирилки по арифметике "пять". Самая настоящая пятерка! Пусть поглядит, если не верит...
- Честное слово! - прогудел Вовка и в порыве нежности так шлепнул Кирилку по спине, что бедняга еле устоял на ногах.
Ну кто бы мог подумать в тот день, когда первый раз пришлось решать пример на деление, что у Кирилки в четверти будет пятерка? Тогда он жалобно моргал, переводя глаза с Пети на Вовку и с Вовки на Петю, и никак не мог понять, что четыре можно разделить на две равные части.
- Ох, какой ты! - с досадой говорил Вовка. - Ведь просто! Возьми и раздели пополам... Ну пополам, и все тут. Понимаешь?
- Понимаю, - шептал Кирилка.
Но было совершенно ясно, он ничего не понимает.
- Петя, попробуй с яблоками... Он лучше поймет, - посоветовала мама.
Петя махнул рукой: уж какие там яблоки, когда с простым "четыре" ничего не выходит. Но все же он сказал:
- Кирилка, я дам тебе четыре яблока, что ты с ними сделаешь?
- Съем! - вздохнув, проговорил Кирилка.
- Все до одного?! - возмутился Вовка. - Неужели не поделишься? Эх ты!
Но Кирилка быстро поправился:
- Одно дам Пете, одно тебе, одно Петиной маме. Только одно возьму себе. Так можно? - спросил он и залился румянцем.
- Вот это как раз и будет деление! - весело сказала Петина мама. - Ты разделил между нами четыре яблока. А можно было их разделить между двумя, между тобой и Вовой, если бы нас с Петей не было здесь. Понял?
- Понял, - сказал Кирилка, и две ямочки засияли на его веснушчатых щеках. Теперь-то он действительно понял, как надо разделить четыре на два!
...Что может быть прекраснее школьных каникул, в особенности когда эти каникулы впервые в жизни!
Кирилка, Петя и Вовка признались, что лучше этого времени они ничего еще в жизни не знавали.
Но, бесспорно, самым чудесным был школьный праздник, на котором выступали все трое - Кирилка, Петя и Вовка. Все трое они изображали Дедов Морозов.
Костюмы Дедам Морозам, разумеется, шила Петина мама, и, разумеется, шитье происходило в столовой, за тем самым обеденным столом, где мальчики обычно делали школьные уроки. Но теперь этот стол, да и не только стол, все было завалено ворохом белых лоскутов, кипами ваты, серебряными звездами, золотой мишурой и блестящими нитями елочного дождя.
Урывая по утрам перед приемом в поликлинике час, два, или, наоборот, вечерами после приема, мама садилась за швейную машинку. Она сшивала белые лоскуты, превращая их в непонятные бесформенные балахоны, пока еще ни на что не похожие.
А мальчикам мама велела мазать прозрачным киселем из картофельной муки длинные полосы ваты и тут же, пока эти полосы липкие и мокрые, посыпать их борной кислотой и мелко нарезанным елочным дождем. Когда эти ватные полосы высохли, они стали твердыми, прочными и заблестели, будто их на самом деле посыпали только что выпавшим снегом. Тогда мама обшила ими края, рукава и подолы балахонов, и мальчики увидели, что костюмы у них получились просто великолепными. В точности, как у тех игрушечных Дедов Морозов, которые обычно стоят под нижними ветками разряженных елок.
Затем мальчики надели готовые костюмы, подпоясались серебристыми кушаками, нахлобучили белые шапки с серебряными звездами и привязали ватные бороды. Все трое стали такими похожими друг на друга старичками, что мама сказала, будто невозможно разобрать, который из трех Кирилка, который Петя, а который Вовка...
В школе, на новогоднем празднике, мальчики стояли возле высокой темной ели и торжественными голосами, немного нараспев, говорили хором стихотворение, которое с ними выучила Клавдия Сергеевна:
Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои...
А вокруг в пышных марлевых юбочках, обшитых ватными помпонами, кружились девочки-снежинки. И когда они в такт музыке взмахивали руками, помпоны, привязанные на длинных лентах к кистям их рук, взлетали вверх, и казалось, будто и впрямь начался снегопад.
После школьной елки была еще грандиозная елка в заводском клубе. Эта елка, вышиной в два этажа, сверкала миллионами электрических лампочек. На этой елке мальчики получили по мешочку с гостинцами. Петя съел одну конфету, одно печенье, один мандарин и сказал, что остальное он оставил "на потом". Кирилка же остаток подарка завернул в носовой платок и спрятал в карман: это он снесет Генечке, своему двоюродному братишке. Хоть Генечка и больно дерется, но пусть попробует, какие им вкусные сласти дарят на елках.
Что касается Вовки, тот в одну минуту запихал себе в рот и конфеты, и печенье, и оба мандарина.
Нет, не в его характере оставлять что-нибудь "на потом" или кому-нибудь относить. Очень надо!..
Вообще на каникулах было великое множество разных восхитительных развлечений. Елка у Пети. Елка у Вовки. Один раз они ходили в кино. Один раз в кукольный театр.
Но всему приходит конец. Пришел конец и каникулам.
И когда Петя, немного сонный, отвыкший за каникулы рано вставать, одевался при свете электрической лампы, а потом шел в школу, ему было так жалко... Как быстро все пролетело! Ведь кажется, будто лишь вчера они прибежали из школы и показывали маме Кирилкину пятерку по арифметике.
Однако печаль его мало-помалу стала проходить, когда он забежал за Вовкой и нашел там Кирилку. И полностью рассеялась, когда втроем они подошли к знакомому белому зданию школы. И отворили знакомую широкую дверь, и повесили шубы на знакомые вешалки, и вошли в свой класс - может быть, чуточку забытый за две каникулярные недели, но такой хорошо знакомый, знакомый до последнего гвоздика на стене.
Было похоже, будто они возвратились обратно домой после приятного, но все же утомительного путешествия...
А в большую перемену они затеяли любимую, хотя и запретную игру состязание в беге по всем четырем школьным этажам.
