всё что угодно. Что вы любите и что не любите».
– А можно больше десяти? – спросила Соня.
– Можно, – улыбнулась девушка.
Я сначала не знал, что писать, и стал сворачивать свой листочек с уголка. С правого верхнего; накручивал на ручку. Так я сидел довольно долго. А потом ручка упала, я полез под парту и увидел там свою заплатку, выпала откуда-то.
И я стал писать.
Цвет старого кирпича
Дорийский минор
Потом посмотрел на слово «минор» и понял, что дальше писать.
Слова из нечётного количества букв
Числа 23 и 79
Фракталы
Ролики
Числа Фибоначчи
Вторую низкую ступень в мажоре (неаполитанский аккорд)
Пельмени
Запах железной дороги
Кубик Рубика
Лежать на животе
Маятник Фуко (никогда не видел, но хотел бы)
Поднял голову – оказалось, все уже сдали свои листочки и ушли. А я так и не успел написать, чего я не люблю.
Девушка-психолог посмотрела на мой листочек и сказала:
– Подпиши.
Я посмотрел на неё ещё раз, на её свитер и джинсы. И написал: сочетание синего и оранжевого цветов.
А потом подписал листочек.
И она сказала:
– Кажется, ты интересный человек, Лев Иноземцев.
– Кажется, вы тоже, – сказал я.
…Взрослые говорят мне иногда, что я умный. Или там ещё что – про математический склад ума ещё любят. Но что я интересный человек – слышал только от Сони, и теперь вот: второй раз.
У девушки-психолога очень красивый свитер-джинсы, правда. Редко увидишь такое толковое сочетание цветов. Дело именно не в конкретном цвете, а в сочетании.
* * *
Дедушка опять был в школе. Я думал, из-за теста его вызвали, что я сделал как-то не так. Я же не написал, что мне не нравится! Не успел.
Оказалось, нет. Оказалось, опять я неадекватно себя веду. Чего вот я им неадекватный? Нормальный я. Просто мне часто непонятно, чего они от меня хотят. Тогда я злюсь. Но ведь они тоже не понимают, чего я хочу от них? И чем я хуже?..
А про тесты ничего такого не говорили.
– Ничего, Лёва, прорвёмся, – сказал дедушка. – Бывало и похуже. Вообще ты взрослеешь.
Потом они долго говорят на кухне с бабушкой, а я слушаю Шёнберга. В наушниках – чтобы не мешать. А потом мы едим мороженое, все вместе.
И идём гулять на реку.
* * *
Я решил не писать Соне. Потому что если ей интересен такой человек, как Комлев… Я тут при чём тогда вообще?
В школу тоже решили не ходить какое-то время. Я и правда устал ужасно; можно дома побыть, мне разрешают. Задания я все делаю, это нетрудно. А с английским мне дедушка помогает.
* * *
Зима какая-то была непонятная. Я заболел; выздоровел – и опять заболел. Зимой почему-то всё время так.
Мне подарили гитару, не новую – просто отдали знакомые. Я сначала совсем не мог играть: пальцам очень больно на струны нажимать. Просто невыносимо больно! Как только люди играют?.. А потом ничего, привык. Я просто зажимаю разные аккорды и смотрю, как они звучат.
Бабушка считает, что я бестолково бренчу. Но я-то знаю, что нет.
Как-то написала Соня, сама. Спросила, нужны ли мне уроки. Конечно, нужны: у нас очень много не по учебнику, на листочках. И она стала мне присылать все эти листочки и свои записи.
Хорошо, почерк у неё разборчивый, и пишет толково – соображает. Я не люблю, когда с ошибками пишут, сразу очень расстраиваюсь и не улавливаю смысл.
В общем, сначала я ей отвечал только «спасибо». А потом стал рассказывать – какие аккорды на гитаре какого цвета. Как я перебираю эти аккорды и будто вижу наложение разных цветов: будто в тёмном зале большие квадраты лимонного цвета, потом тёмно-гранатовые треугольники, и всё это будто грубой гуашью прямо на стене. Соня сказала – есть такой художник, Мондриан. Я нашёл в интернете – да, очень похоже.
А лицо Сонино я совсем забыл, и мелодию её лица тоже не помню.
* * *
Терпеть не могу поликлинику. Если бы меня спросили – никогда бы не покрасил стены в такие цвета. Бедные врачи; мы пришли и ушли, а они всё время там! И дети ещё маленькие приходят; да ещё такие, как я в детстве, орут всё время. Не позавидуешь.
Есть вещи, которые для всех людей простые, а для меня сложные. Горло показать, например. Хотя я до сих пор не верю, что кому-то это просто. Но в целом меня выписали наконец, пойду в школу. Если честно – сил моих больше нет дома сидеть. Скучно.
Спускаемся по лестнице, и дедушка говорит:
– Наконец-то с тобой можно нормально в поликлинику ходить. Без валерьянки. Раньше ужас что было.
Выходим, и тут он говорит ещё: попрощайся с охранником.
– Прощайте, – говорю я.
– Лёва!
…Что я сделал не так?
На улице дедушка объясняет разницу. Что «прощайте» – это последний раз, больше не увидимся. А «до свидания» означает, что мы хотим ещё раз встретиться.
– Но я не хочу с ним ещё раз встречаться!
– Это невежливо!
Кто их придумывает, эти правила?..
* * *
Мы пришли из поликлиники. И
