мелодию её лица; всё равно ничего не получается.
А утром от неё пришло письмо.
«Рисовала твои фракталы всю ночь, как красиво! Математику не успела сделать».
Присылаю ей ответы по математике. Жалко, что ли.
– Лёвка! Чего ты копаешься, опоздаешь! – кричит мне бабушка из кухни.
И я иду есть омлет, омлет соль-диез минор, потому что с укропом.
* * *
Я рисую кривую Леви. Как это красиво! У нас биология, но я уже всё сделал и рисую. Для этого нужен карандаш и ластик, я строю следующий уровень и стираю предыдущий. Прямо в тетрадке по биологии. Всё-таки фракталы – удивительная вещь. Как их можно использовать? Вроде красиво, а как использовать – непонятно. Вот, один человек сделал антенну в виде кривой Леви, и она стала лучше работать. А почему – никто не может объяснить.
Интересно, можно ли в музыке что-то такое? Фракталы. Если простая тема: до-ре-ми-ре-до. Потом от каждой ноты то же самое…
Нет. Ерунда какая-то выходит и занудство; в музыке это не проходит.
Опять я ничего не изобрёл.
* * *
Соня в школе совершенно не замечает меня. И я к ней не подхожу, договорились же.
Но я заметил, она тоже рисует дерево Пифагора.
Рукой много не нарисуешь. Надо программу какую-то компьютерную найти.
Я пытаюсь придумать свой фрактал. Но то, что получается, какое-то скучное и некрасивое. На «кривую Иноземцева» не потянет.
* * *
«Лёва, наверное, ты станешь учёным. Ты умный. Но какой-то странный. Почему ты не можешь быть как обычный человек?»
* * *
В чём вот я странный? Никак не могу понять. Думать об этом, честно говоря, не очень интересно. То, что в музыке казалось странным, потом становилось классикой. Если бы никто не писал странной музыки – музыки бы, может, вообще не было: так бы и стучали мы в древние барабаны.
«Я не странный, я нормальный. Это все остальные странные. Представь себе: ты оказалась в обществе, где все такие, как я. Как бы тебе это понравилось? Все бы говорили, что ты странная. А ты не можешь им объяснить, что с тобой всё в порядке!
На самом деле вы считаетесь нормальными только потому, что вас больше! Как будто если каких-то людей больше, то они правы.
Между прочим, большинство считало, что Земля плоская».
* * *
Мы идём с бабушкой в магазин. Вернее, в магазины. Бабушка не покупает всё в одном месте, а ходит по разным магазинам: алгоритм этих покупок мне пока не очень ясен. Почему в одном случае она выбирает то, что дешевле, а в другом – то, что дороже? Я этих принципов пока не понимаю, и если хожу в магазин один – покупаю только то, что видел у нас дома. На всякий случай.
– Знаешь, я пытался написать такую музыку… Чтобы она была как фрактал. Но это вышло не то…
– Лёвка! А ты видишь вообще, какая погода? Давай через набережную пойдём, хочешь?
– Да, и эти фракталы…
– Лёвка!
Бабушка почему-то останавливается.
– Ты меня вообще слышишь?
– Ну да…
– Я спрашиваю: к реке хочешь пойти? Правда, там ветрено, зато красиво!
– Я же ответил!
– Что ты ответил?
– Я сказал: да!
…Это ещё кто кого не слушает!
Мы идём на реку, там и правда красиво.
– Лёвка, понимаешь, так нельзя: ты живёшь только тем, что в твоей голове, ничего не видишь вокруг себя!
– Я вижу.
Ну, я же правда вижу!
– Давай так: назови мне сейчас десять интересных вещей, которые увидишь. Которые бы ты хотел, например, сфотографировать.
О, это я сразу говорю:
– Мост снизу. И ещё вот так мост сбоку, чтобы две беседки попадали симметрично между опорами. Это же два кадра считается, если два раза мост с разных ракурсов?
– Два, – бабушка улыбается.
– Фонарь – три. Утки – четыре. Лужа – пять.
– Зачем лужа?
– Красивая форма.
– Хорошо, принимается.
– Дерево – шесть.
– Какое дерево, вон тот дуб?
– Нет; вот это маленькое.
– А почему оно тебе нравится?
– Угол нравится.
– Какой угол?..
– Угол! Под каким ветка растёт от ствола. Так; теперь рекламный щит – семь, знак «Велосипедист» на дорожке – восемь, вот этот столб – девять, и… И давай твоя тень – десять.
– Моя тень?
– Да. А если рисовать кривую Леви пятого порядка, то…
Бабушка почему-то опять вздыхает.
* * *
Утром я собираюсь в школу. И брюки рвутся. Совсем. В таком месте, которое никак нельзя зашить. Если бы на коленке – можно было бы так идти, в рваных. А так трусы видно через дырку.
– Всё, Лёвка. Иногда с вещами прощаются, они же не вечные… Ты и так их носил и в хвост, и в гриву…
В какой ещё хвост. В какую гриву. Я что, лошадь?
В общем, в школу я не иду.
* * *
И тут мне приходит письмо. На почту. Я думал, реклама, оказалось – нет.
Оказалось – Соня.
«Тебя чего нет? Заболел?»
Почему она спрашивает? Я ей в школе зачем, мы же только переписываемся?
«Нет», – отвечаю я.
Я же не заболел.
* * *
Я верчу в руках кубик Рубика. Знаю алгоритм, но он длинный и не нравится мне, ищу новые способы.
Почему мне доставляет такое удовольствие? Видеть, что все его грани одного цвета, в порядке. А вот в комнате убраться такого удовольствия не доставляет.
Ведь это тоже красиво – чистый стол. «Все вещи на своих местах». Однако в кубике это понятные места, а дома… Даже если тоже понятные, то почему процесс уборки так неприятен, а процесс собирания кубика – так захватывающ? Ющ. Вот же словечко.
Думаю, именно потому, что не отработан алгоритм. Есть вещи, которые понятно, куда класть, с ними всё просто. Но появляются новые вещи, и с ними непонятно! Какие-то школьные листочки со сделанным заданием – выбросить жалко; мои бумажные штуки оригами – я их изобретаю; куски ручек – откуда только оно берётся, отдельные запчасти, в целую ручку потом не складываются? Если бы было так же понятно, как с кубиком: зелёные к зелёным, жёлтые к жёлтым.
– Лёвка, а ты можешь разгрести свой стол хотя бы немного?
…Как обидно. Я же сам хотел!
– Я думал об этом.
– Ну да, – говорит дедушка. – Со стороны может показаться, что я собираю кубик Рубика. А на самом деле я думаю, как разгрести бардак на столе.
– Но я же правда! Думаю!
Как обидно, когда не верят.
…Думаю, как написать Соне про кубик
