тебе запретили об этом рассказывать? – с пониманием спросила Руби. Ей нравилось слушать рассказы Лотти о волшебном зоомагазине, но она понимала, что у волшебников есть свои тайны, которые нельзя выдавать никому. Даже ей.
– Нет, – пробормотала Лотти. – Я тебе расскажу. Просто… я сама еще толком не поняла… Я все тебе расскажу, Руби. Но не сейчас. Пожалуйста, не обижайся.
Руби рассмеялась и крепко ее обняла:
– Ты балда.
Лотти на секунду прижалась к подруге и тихонько вздохнула, почувствовав теплый поток любви от Софи. Мысленный голос таксы был сонным, и Лотти представила, как та лежит, уютно свернувшись калачиком, на своей бархатной подушке под прилавком в магазине или, может быть, на кровати в Лоттиной спальне. «Скажи ей, – проговорила Софи, сладко зевнув. – Она посоветует что-нибудь дельное».
Лотти моргнула. Да ей и самой очень хотелось рассказать Руби о папе. Просто все было так странно и непонятно, и Лотти просто не знала, с чего начать разговор. К тому же на школьной площадке кто-то может подслушать. Страшно даже представить, что будет, если Лотти услышит Зара Мартин и ее шайка-лейка. Потом от них не отвяжешься.
– Ладно, тогда расскажи, что было в выходные, – сказала Руби. – Мама приезжала тебя навестить? Все прошло хорошо?
Лотти улыбнулась и покачала головой. Потрясенная папиным возвращением, она почти и забыла о маме. Папа пришел сразу после того, как Лотти вернулась с вокзала, проводив маму на поезд. Хорошо, что он не появился на пару часов раньше. Или, наоборот, плохо? Может быть, было бы лучше, если бы он встретился со всеми вместе? Может быть, увидев маму, он бы сразу все вспомнил?
Хотя, наверное, нет. Он сам говорил, что совершенно ее не помнит – хотя к тому времени, когда он уехал на поиски единорогов, они с мамой были женаты три года. Можно представить, каково было бы маме услышать такое от папы. Нет, все-таки хорошо, что они разминулись. Пусть лучше папа сначала все вспомнит, а потом, может быть, их семья снова воссоединится. Главное, чтобы к папе вернулась память. И тогда они вдвоем с Лотти расскажут маме о магии. Им нужно все ей рассказать. Нужно хотя бы попробовать. Если у них снова будет семья, у них не должно быть никаких тайн друг от друга. Увидевшись с мамой в эти выходные, Лотти поняла, как это нечестно и даже жестоко – скрывать от мамы удивительный мир волшебства.
– Все было так странно, – сказала Лотти, пристально глядя на Руби. – Она буквально влюбилась в Барни. Сказала, что, когда она была маленькой, у нее дома жил кролик. Она как будто забыла, что не терпит животных в доме и что они грязные и вонючие. То есть она всегда так говорила. – Лотти понизила голос. – Я уже начинаю думать, что мы даже можем сказать ей о магии. В этот приезд она была совершенно другой.
– Жалко, что ей пришлось снова уехать, – вздохнула Руби, – когда вы с ней так хорошо поладили.
Лотти кивнула:
– Да, она тоже так думает. Уже на вокзале, когда я ее провожала, она сказала… Она сказала, что скоро вернется домой. Она скажет начальству, что больше не будет работать в Париже. Даже если ее уволят, она говорит, что найдет себе новую работу!
– Так это же здорово! – воскликнула Руби.
– Да? А если она захочет вернуться в Лондон? Она сдала нашу тамошнюю квартиру, но ее могут освободить уже через пару недель. – И Лотти чуть не расплакалась.
– Ой. – Руби с тревогой уставилась на нее. – Ты думаешь, она не захочет остаться в Нитербридже?
Лотти резко вскинула голову и нахмурилась с мрачной решимостью:
– Мне все равно, захочет она или нет. Мама думает, что она делает все возможное для того, чтобы у меня было все, что мне нужно. Много работает, чтобы у нас были деньги на модную одежду, на развлечения, на всякие штуки. Но это она так считает – что мне это нужно. Теперь ей придется послушать меня. Я никуда не поеду. Я не оставлю Софи, и магазин, и тебя, и мое волшебство. Потому что никакого волшебства не будет, если я брошу Софи и вернусь к людям, которые даже не верят в чудеса. Оно просто исчезнет.
– Ничего себе, – пробормотала Руби. – И как ты думаешь, что она скажет?
Лотти пожала плечами:
– Я еще не придумала, как ей сказать. Но, наверное, она позвонит мне сегодня вечером. Она собиралась сегодня поговорить с начальством и сообщить им, что она возвращается в Англию. Она говорила, что ее вряд ли отпустят сразу. Какое-то время придется еще доработать. – Она чуть подумала и добавила: – Я не хочу говорить ей о магии по телефону. О таких вещах по телефону не говорят. Но нужно будет сказать, что я никуда не поеду из Нитербриджа. И как-то так объяснить, чтобы она поняла. Причем надо сказать побыстрее, пока она не стала звонить нашим жильцам, чтобы они освобождали квартиру.
Прозвенел звонок на урок, и Лотти тяжело вздохнула. Первым уроком была математика с миссис Тейлор, но у Лотти совсем не было настроения решать примеры с дробями. У нее было столько своих забот.
* * *
Школа так и не отвлекла Лотти от мыслей о том, что творится дома. Разве что на перемене после второго урока она тихо порадовалась про себя, когда Зара Мартин рассорилась со своей верной приспешницей и подпевалой Бетани, которой не хватило ума промолчать о своих замечательных выходных. Очевидно, в компании Зары никому не разрешалось проводить время интереснее и веселее, чем сама Зара Мартин, великая и ужасная. Зара так разъярилась, что забыла об осторожности и повела себя по-настоящему некрасиво прямо в присутствии учительницы. Обычно она изображала из себя пай-девочку, и все учителя считали ее ангелом во плоти, и хотя миссис Стэффорд была явно потрясена, она не могла отрицать, что своими глазами видела, как Зара швырнула в Бетани апельсин (промахнувшись на милю, но это не важно).
Вспоминая, какое было лицо у Зары, когда миссис Стэффорд объявила, что она останется после уроков в наказание за хулиганство, Лотти с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Кстати, надо сказать маме, что, наверное, не стоит опять менять школу в середине учебного года, когда Лотти только-только освоилась в новом классе. Это разумная и уважительная причина, чтобы не уезжать из Нитербриджа. Такую причину мама поймет. В отличие от причин, связанных с говорящими собаками и другими волшебными существами.
Когда Лотти вернулась домой, папа сидел за прилавком, о чем-то серьезно беседовал
