"Комиссар" поднялся на кончики носков и пронзительно закричал, делая сильное ударение на последнем слоге:
- Товарищи-и-и!..
По казарме прокатился хохот, похожий на лошадиное ржание.
Я слушал, какую невообразимую дичь выкрикивал Артемка, и мне было больно и гадко. От злобы я весь дрожал, и сами собой сжимались кулаки. "Посмотрим, думал я, - посмотрим, как вы заржете сегодня в полночь!"
И вдруг услышал такие знакомые интонации, что весь напрягся. Да ведь это голос моего командира! Та же в нем страстность, та же задушевность, та же суровость...
Я смотрел во все глаза на сцену и не замечал больше ни кожаного костюма, ни безобразных усов и бровей, а видел только горящие глаза, устремленные поверх первых рядов на солдатскую массу.
- За какую же святую Русь гонят генералы трудовых казаков на братоубийственную войну? Кто сидел у нас вперемежку с нашими хозяевами на всех заводах и рудниках? Англичане, французы, немцы. Кто больше всех кричал: "Самостийная Украина"? Виниченко с Петлюрой. А кто привел на Украину немцев? Виниченко с Петлюрой. Они позовут сюда и французов, и англичан, и американцев - кого хочешь, - только бы опять загнать нас в кабалу и запродать Россию...
Я стоял у входа и видел только затылки тех, кто сидел в первых рядах. Но и по этим вдруг окаменевшим затылкам было видно, что слова Артемки прямо-таки ошарашили всех. Я взглянул на солдат: шумно дыша, они неотрывно смотрели на большевистского комиссара. На лицах было тяжелое недоумение.
Кто-то шепотом сказал:
- Вот шпарит!..
А Артемка, все более входя в роль, подсказанную ему великой правдой жизни, протянул руку вперед и с гневом спрашивал:
- Кто они, эти торговцы русским народом, эти кровососы? Они обливают себя духами, но души их вонючи, как клопы!..
- Что он говорит! Что он говорит! - взревел вдруг полковник с красным лицом и так вскочил с кресла, будто его ошпарили кипятком.
И тут в первых рядах все ожило, задвигалось, заорало, завизжало.
Из-за кулис выскочил Потяжкин и со сжатыми кулаками, с перекошенным лицом воззрился на Артемку.
- Ага, прорвалось... - зловеще процедил он. - Попался, миляга!
Быстрым движением руки Артемка сорвал усы и брови, стащил с головы парик и бросил все это в лицо Подтяжкину:
- На, сволочь! Тебе это больше к лицу!
- Ох! - хором отозвалась казарма.
Мгновение - и все, кто сидел в первых рядах, оказались на сцене.
Я видел, как рухнул Артемка под ударами десятка кулаков, как его, распростертого на полу, топтали сапогами, били ножнами шашек. Какая-то барыня с обнаженными круглыми плечами, тыча Артемку носком лаковой туфли в бок, истерично взвизгивала.
- И я!.. И я.. И я!..
- Стойте! - вопил Потяжкин, расталкивая толпу. - Оставьте его мне живым для допроса!.. Оставьте его живым для допроса!..
Но никто на него не обращал внимания. Дюжий казак подбежал к рампе, протянул руки и, бледный, с прыгающими губами, стал молить:
- Господа офицеры, ваши благородия, не надо бы!.. Ой, господи, за что ж вы его так...
- Что-о? - повернулся к нему полковник с багровым лицом. - Защищать?.. Защищать красных агентов?..
И, размахнувшись, ударил казака кулаком в лицо. Тот дернулся головой и закрыл лицо руками.
- По швам!.. Руки по швам!.. - багровея еще больше, взревел полковник. Как стоишь, мерзавец, как стоишь?!.
Солдатская гуща заколыхалась, послышались возгласы:
- За что бьете, ваше высокородие?..
- Мало им хлопца, так они и нашего брата по зубам!..
Потяжкин изогнулся, как для прыжка, и каким-то новым, лающим голосом закричал:
- Бунтовать?.. Бунтовать, ракалии?..
Возгласы тотчас умолкли, но лица солдат были угрюмые, злые.
Белогвардейцы, оторвавшись на минуту от Артемки, опять бросились к нему.
"Убьют!" - подумал я с ужасом и, сорвав со стены лампу, грохнул ею об нары.
Брызги стекла и керосина обдали людей, огонь вспыхнул и сразу охватил все нары.
- Пожа-ар!.. - закричал я не своим голосом.
- Пожа-ар!.. - заорали десятки глоток. Началась невообразимая паника. Орава, отхлынув от Артемки, бросилась к дверям.
- Пожа-ар!.. Пожа-ар!.. - с безумной радостью кричал я, сбрасывая со стен одну лампу за другой.
Но тут Потяжкин вцепился в мою рубашку, а багровый полковник схватил меня за горло. Казарма перевернулась вниз потолком, и все исчезло...
ВСЮ ЖИЗНЬ - НАШЕМУ ДЕЛУ
Очнулся я оттого, что кто-то дул мне в лицо. Было темно, как в погребе. Я тихо спросил:
- Кто тут?
- Я.
Голос был Артемкин.
- Ты жив?
- Жив, - сказал Артемка.
- Я тоже жив. Где мы?
- Не знаю. Кажется, в подвале. Ты слышишь, что делается наверху?
- Нет, - сказал я. - У меня гудит в голове.
- А ты прислушайся.
Я приподнялся и стал слушать:
- Кажется, стреляют.
- Стреляют, - сказал Артемка. - Это наши.
- Тебе больно? - спросил я.
- Больно. У меня, наверно, ребро сломано. А тебе?
- Мне нет. Только в голове гудит. И что-то теплое льется у меня из глаз. Кажется, я плачу.
- А ты не плачь. Нас спасут.
- Я не потому. Мне очень хорошо, оттого я и плачу. Я горжусь, что ты мой друг. Ты герой, Артемка.
- Какой там герой! - вздохнул он. - Просто вспомнил, как однажды Пепс вот так же в цирке заговорил, и тоже вот...
- А ты видел, как полковник ударил казака?
- Видел, только не понял за что.
- Он хотел заступиться за тебя.
- Правда? - встрепенулся Артемка.
- Да и другие солдаты... Ох, и кричал же на них Потяжкин!
- Ну, так они теперь и воевать ему будут! - сказал Артемка с довольным смешком.
Но я все еще не мог унять слез. Они лились и лились у меня по щекам.
- Артемка, давай пообещаем, что всю жизнь посвятим нашему делу, - сказал я, уже не сдерживая себя.
- Да мы ж ее уже посвятили, - просто ответил Артемка.
ОШАЛЕЛЫЙ ГЕНЕРАЛ
В то время когда мы с Артемкой сидели под замком в подвале, Ванюшка с пятью ребятами, переодетые в казачью форму, все ближе подбирались к городу. Встречая по пути дозорные посты, они называли пароль, подъезжали вплотную и без выстрела снимали часовых. За этим маленьким разъездом бесшумно двигался весь наш отряд.
Когда до окраины города оставалось версты три, Ванюшка вдруг услышал впереди топот чьих-то ног. "Казаки" придержали коней и стали по обе стороны дороги. К ним быстро приближался человек, казавшийся в темноте непомерно длинным. Человек не мог не видеть впереди себя всадников, но бег не замедлил наоборот, припустился еще быстрее.
- Сама-ара-а! - страшным басом прокричал человек, явно намереваясь промчаться мимо всадников.
"Эге! - подумал Ванюшка. - Раз знает пароль, значит, белый". И, поставив коня поперек дороги, крикнул:
- Стой!
В ответ длинный выругался:
- Вот я тебя, мерзавец, посажу на гауптвахту, так ты научишься обращению!
Ванюшка взмахнул плетью и огрел его. Длинный шлепнулся в пыль, перевернулся и выругался еще крепче. Спешившиеся всадники схватили его за руки.
- Братцы! - изумленно сказал Семен Безродный. - Генерал!
- Чего врешь! - строго прикрикнул на него Ванюшка. - Будут тебе генералы по ночам пешком бегать.
- А я говорю, генерал! - не унимался Безродный. - Я, брат, ночью лучше кошки вижу. Вот они, аполеты. И лается, как генерал.
Ванюшка вытащил из голенища электрический фонарик и посветил им. В туманно-голубоватом снопе света заискрился пышный генеральский эполет.
- Что за черт! - сказал Ванюшка. - И впрямь генерал. Чего ж он шпарит по степи?
- Самосшедший, - предположил кто-то.
- Канальи!.. Ракалии!.. Я вас, курицыных детей! - опять закричал длинный. - Отвечайте немедленно: какой части?
- Да, - сказал задумчиво Ванюшка, - ругается он соответственно... Только голос, товарищи, больно знакомый. Где я слышал этот голос?
- На голос нашего Трубы походит, только позлее будет, - заметил Безродный. "Генерал" ахнул:
- Да кто ж вы такие? Ванюшка, неужто это ты?
- Я, - сказал Ванюшка. - А это ты, Труба?
- Ох, я!.. А то кто ж! Ну, а вы чего ж такие? Вроде казаков стали. Или к белым перекинулись?
- А ты чего такой? Или до генерала у них дослужился?
- Ой, да я ж прямо со сцены... Недоразумение быстро выяснилось.
- Братцы, голубчики! - заторопил Труба, чуть не плача. - Скачите к командиру, спасайте Артемку с Костей! В подвал их сволокли. А живы, нет ли не знаю
- В подвал? А где он, этот подвал? - глухо спросил Ванюшка.
- Да там же, под самым ихним штабом. Ванюшка озорно вскинул голову:
- А что, братцы, нагрянем на этот подвал? Форма у нас подходящая, пароль знаем...
И, наверно, помчались бы молодые партизаны к нам на выручку, не спросясь командира, помчались бы и загубили бы все дело, весь план и сотню наших людей, если б не вмешался самый старший из них, фронтовик германской войны Петр Кучеренко:
- Это как же так? Нам поручили дорогу для главных сил прочистить без выстрела, а ты хочешь всю вражью силу на ноги поставить?
Ванюшка поскреб в затылке:
- Ну, так сажай же "генерала" к себе за спину и скачи к командиру. - Он тронул поводья, но тут же повернул коня назад и, наклонившись к Трубе, смущенно сказал: - Я того... извиняюсь. В другой раз, если случай выдастся, огреешь меня.
