Вот и темный силуэт извозчичьей пролетки. Верх поднят. Понурая лошадь не шевелится, покорно принимая на себя дождевые капли.
Из-за пролетки вышел в плаще Лунин; не здороваясь, сказал тихо:
- Садитесь скорей, промокнете.
Кубышка обнял Ивана Евлампиевича, поймал в темноте руку Марьи Гавриловны и поцеловал ее. Всхлипнув, Марья Гавриловна перекрестила его. Потом прижала к груди голову Ляси и зашептала:
- Красавица, милая, звездочка ясная! Василек тосковать будет. Услала его к соседям, вернется - глаза выплачет.
Сели в пролетку и сразу услышали дробный стук дождя о клеенчатый верх. Лунин поместился против Кубышки и Ляси на скамеечке.
Когда пролетка тронулась, Кубышка огорченно сказал:
- Эх, Петрушку забыл! Других кукол не жалко, а Петрушку... Ах, как же это я!
- Я вам его почтой пришлю, - пообещал Лунин.
- Ну, разве что... Очень буду вам благодарен, голубчик! Привязался я к нему, старый дурень, как к живому.
Пока ехали, Ляся не проронила ни слова. На пристани, около большого мрачного баркаса, копошились закутанные фигуры: несли на плечах разбухшие мешки, тащили по сходням огромные круглые корзины, сверху покрытые брезентом. Казалось, не люди, а хищные звери сбежались сюда в темноте со всех сторон, чтобы терзать и растаскивать добычу. Кубышка, работая локтями, пробрался сквозь эту толпу спекулянтов на баркас в поисках свободного местечка. Ляся И Лунин остались около пролетки.
- Вы можете меня спрятать? - шепотом спросила девушка.
- Что? - не понял студент.
- Я спрашиваю, вы можете меня где-нибудь спрятать? - твердо повторила она.
- Но ведь вы уезжаете.. - растерянно сказал Лунин.
- Я остаюсь. И не вздумайте меня отговаривать.
- У меня полгорода знакомых. Да, наконец, вы могли бы и у нас перебыть: я живу только со старушкой матерью... Но почему же, почему?..
- Потому, что я не могу оставить Артемку в беде. Он здесь, в контрразведке.
- Что-о? - забыв об осторожности, воскликнул Лунин. - Артемка здесь? И вы его видели?
- Я вам потом все расскажу. А сейчас помогите уговорить отца уехать.
Когда Кубышка вернулся, Ляся сказала:
- Папа, давай попрощаемся... И не трать лишних слов: я все равно останусь. Меня спрячут. А ты поезжай. Если ты тоже останешься, нас схватят скорее.
Старик застонал
- Папка, - прильнула к нему Ляся, - ты же у меня такой умный, ты же все на свете донимаешь!..
- Я так и знал, я так и знал... - сокрушенно бормотал Кубышка. - Господи, так лучше ж ты поезжай, а я останусь!
- Останусь я, - твердо сказала Ляся. - Я, а не ты. Не надо зря тратить время.
Кубышка знал, что, если Ляся уж решит что, с ней не сладишь. И он сказал:
- Деточка, так не гони ж, по крайней мере, меня. Я и до места не доеду умру в дороге от одного страха за тебя...
Ляся заколебалась: в голосе отца было столько муки!
- Едемте! - взял их под руки студент. - Я вас обоих спрячу.
И они опять сели в пролетку. Когда проезжали вблизи покинутой квартиры, Кубышка, выбитый из равновесия всем происшедшим, вдруг выскочил из пролетки и со словами: "Подождите за углом, я сейчас... Я не Тарас Бульба, но не хочу, чтоб и кукла оставалась вражьей силе!" - скрылся в темноте.
Время шло, а старик не возвращался. Лунин прокрался к домику, заглянул в окно - и скорей к пролетке.
- Гони!.. - шепотом бросил он вознице. - Гони что есть духу!...
- Боже мой, что случилось? - Испуганная Ляся рванулась из пролетки.
Но Лунин схватил ее в охапку и опять зашипел:
- Да гони же, гони!..
ПОСЛЕДНИЙ УДАР ПЕТРУШКИ
Когда Кубышку ввели в кабинет следователя, Крупников, начавший уже терять терпение, строго спросил:
- А дочь?
Вылощенный поручик, руководивший операцией, равнодушно сказал:
- Нет ее там. Я на случай, если появится, оставил людей. Вот вам ваш носатый тезка, - положил он на стол Петрушку.
- Ччерт!.. - выругался Крупников. - Вы мне, поручик, все дело загубили! Дернула ж начальника нелегкая поручить арест такому...
- Осторожней! - предупредил вылощенный Он подошел вплотную к Крупникову и брезгливо процедил: - Я не обязан доставлять девочек сынкам туго-сумов. Швейцар в доме моего отца на Лиговской рыбных промышленников дальше передней не пускал.
Крупников поморгал и оторопело сказал:
- Ну, то на Лиговской... Ладно, идите.
- И когда мне выйти, я тоже сам знаю. Бормоча под нос: "Толстобрюхое хамье..." - поручик вразвалку пошел к двери.
- Ну-с, товарищ кукольник, попались? - повернулся Крупников к смертельно бледному Кубышке. - Хотел я вас еще немного понаблюдать на воле, да очень уж вы обнаглели: под самым окном контрразведки большевистскую песню затянули.
У Кубышки на щеке вздрагивал мускул. Он старался овладеть собой, но щека все подергивалась, и это мешало ему найти нужные слова. Все же он сказал:
- Вы находите, что "Вдоль по Питерской" - песня большевистская?
- Я нахожу, что тебе не отвертеться... - Крупников потянул к себе лист бумаги. - Фамилия, имя, отчество?
Кубышка назвал себя.
- Профессия?
- Артист.
Крупников оттопырил губы:
- Арти-ист!.. Сколько получаешь?
- Дают, кто сколько может.
- Я спрашиваю, сколько большевики тебе платят в месяц? За сколько ты им продался?
- Я не продаюсь, - ответил арестованный, начиная по мере допроса овладевать собой.
- И ты будешь утверждать, что вот это носатое чучело говорит не по большевистским шпаргалкам?
- Этот народный любимец говорит раешником и пословицами, а пословицы есть соль народной мудрости.
Крупников с интересом поднял глаза:
- Хитер!.. Но какая польза в хитрости? Еще в прежних судах, где сидели присяжные заседатели, в увертках был какой-то смысл. А мы ведь тебя и судить не будем. Удавим - и все.
- Я - ваш пленник, - уже спокойно ответил Кубышка; он знал, что обречен, и только мысль о Лясе сжимала ему сердце.
Крупников взял со стола Петрушку, поиграл им, прищуренно глядя не на куклу, а на карниз стены, и сказал, растягивая слова:
- Вот что, старик: все мы живем раз, умирать никому не охота. Живи и ты. Придет время, все утихомирится, ты узнаешь покойную старость. Я даже отдам тебе вот этого твоего любимца. Пожалуйста, ходи, артист, и забавляй людей. Но все это при двух условиях. Во-первых, ты назовешь нам тех, кто тебе платит. Понимаешь, старик, не верю я, чтобы ты действовал, как говорится, по убеждению. На кой черт тебе, бродячему кукольнику, какие-то там убеждения! Твои убеждения - это не пропасть с голоду, добре поесть, добре выпить. И правильно! Для того живем. Второе условие такое: ты напишешь своей дочке записочку... - Моя дочь в море, - прервал его Кубышка.
- Если б она была в мире, ты бы этого не сказал. Продолжаю; ты напишешь дочке записку, чтобы она, ради твоего спасения, пришла ко мне. Не сюда, нет! На квартиру. - Крупников перегнулся через стол и многозначительно уставился своими круглыми, с маслянистым блеском глазами в задрожавшее лицо старика. Понимаешь? - Он встал, открыл сейф. На пухлой руке повисло ожерелье. - Видишь? Чистый малахит. Недавно потрусили одного еврея... И вот, - бросил он на стол массивный золотой браслет. - Великоват, конечно, но из большого сделать малое легче, чем из малого большое... И вот. - На стол упал серебряный в форме змеи пояс. - И это, - помахал он в воздухе черными, с шелковым блеском чулками. Мечта наших дам, интимный дар французских друзей. Всё - ей. И ходить она будет не в полинялом ситце, а в бархате, как ей и подобает, ибо вся она - как английская статуэтка. Если ты не дурак, то и дочь свою осчастливишь, и сам при ней будешь жить припеваючи. - Крупников опять уселся в кресло и взял в руки Петрушку.
По мере того как он говорил, лицо Кубышки все гуще багровело и все чаще вздрагивал на щеке мускул. Когда Крупников сел, старик еще несколько секунд молча смотрел ему в лицо. И вдруг, резко выбросив вперед руку, сказал:
- Дай!
И столько было силы в его голосе, такая прозвучала убежденность в своем праве приказать, что Крупников раскрыл от изумления рот и послушно протянул куклу.
Не спуская со следователя горевших гневом глаз, отчеканивая каждое слово, старик сказал:
- У Петрушки нет в руках сейчас палки, но он голову свою не пожалеет, чтобы наказать подлеца...
Взмах руки - кукла мелькнула в воздухе, с сухим треском ударила следователя в лоб и распалась на куски.
Отшатнувшись, Крупников гулко стукнулся о стену затылком.
- Конвойный! - взревел он. - Бей его! Топчи! Глуши!
Окровавленного Кубышку отвезли в тюрьму. Попал он в ту же камеру, где столько месяцев томился Артемка.
ЛУНИН ДЕЙСТВУЕТ
По два раза в день вывешивались у здания градоначальника сводки о "победоносном" и "ничем не отвратимом" движении белых армий на Москву. Отпечатанные на машинке, сводки эти попадали под стекло витрины раньше, чем в редакции газет, и к двухэтажному, с колоннами дворцу в стиле ампир тянулись заполнившие город сиятельные дегенераты, лысые, в роговых очках банкиры, бородатые, в синих, из тонкого сукна поддевках и бритые, в английских смокингах промышленники, кадетские и махрово черносотенные лидеры, обсыпанные пеплом сигар журналисты, пронырливые, с глазами голодных волков спекулянты. Наступая друг другу на ноги, они толпились на каменных плитах тротуара и так громко сопели, читая свежие строчки сводок, будто внюхивались в каждое их слово.
