- Чего же у него нет? - быстро спросил Миша, надеясь понять это тягостное молчание, но Костя умолк и стал постукивать пальцем по гулкому ржавому боку мины. - По-моему, у него все в порядке.
- Может быть, - отозвался Толян.
Он сидел на краю плиты, опустив босые ноги, и море до пояса охлестывало его крепкое коренастое тело - он, пожалуй, был самый сильный и молчаливый из ребят.
- А может быть, и нет, - сказал Костя и встал.
Миша опустил голову и принялся разглядывать большого коричневого краба, недоверчиво смотревшего на него с края плиты. Все-таки он не ошибся. Что-то он сделал не так. Или им не нравится, что он терпимо относится к Ильке? Ну как они не поймут, что можно быть нервным, крикливым, даже грубым и, в общем-то, не плохим. Катрана они принимают, прощают ему взбалмошность и резкость, а вот Ильке ничего не хотят прощать… А может, они в чем-то правы?
Дующий с моря ветер, то и дело меняясь, ерошил светлые, как пшеница, Мишины волосы, старательно кидал на глаза, зачесывал набок, ставил дыбом, точно примерял, что больше идет ему.
- Понимаю, чем-то он все-таки недоволен, - медленно сказал Миша. Все вроде хорошо, а что-то не так, чем-то мы с вами не угодили ему. Ну что вы молчите? - Он посмотрел на Костю, потом на Толяна, потом на Катрана, но они уклонялись от его взгляда. И Миша решил пойти напрямую: - Не любите его?
- Обожаем! - сказал Костя. - Ты, Мишка, зоркий, но бываешь слеп, как летучая мышь…
- Зато у нее радиолокатор внутри, - сказал Миша и улыбнулся, - ни на один предмет не наткнется ночью.
- А ты натыкаешься, - проговорил Костя, не глядя в глаза Мише.
- Хочешь, чтобы он был доволен? - спросил Толян.
- Хочу, - сказал Миша.
- Тогда отметь мелом все точки опоры на стене и потренируй его.
Лицо Миши напряглось, ярко-синие глаза прищурились и потемнели. Он начал о чем-то догадываться.
- Но это же против нашего устава! - сказал он. - Каждый должен сам найти дорогу сюда, и всякая подсказка - удар по нашей дружбе!
- Тогда не спрашивай, чем он недоволен, - сказал Толян и вдруг перекинулся на другое: - А не стоит ли поискать амфоры в другом месте? Если судно, как мы думаем, потерпело крушение у этого мыса и перевернулось, обшивка со временем прогнила и амфоры раскатились по дну. Они могут быть и в других местах…
- А разве мы там не искали? - сказал Костя.
- Но ведь эту же не отдерешь ото дна! - проговорил Толян.
- А может, вообще позовем аквалангистов, - предложил вдруг Костя, они-то без труда достанут ее.
- Черта с два! - вдруг крикнул Катран. - Мы нашли, мы ныряем который уже день, а они…
"Хо-хо-хо!" - пробасило море, врываясь в грот, и захлебнулось.
- Обойдемся без них, - отрезал Миша.
Кое-что все-таки прояснилось: они не любят Ильку и хотят, чтобы и Миша не любил его. И не только хотят - требуют. Не грубо, конечно, не нахально, один Катран мог бы требовать нахально, но он сегодня не в настроении… Ну и пусть требуют. Они видят то, что снаружи, и многого не понимают.
Миша поглядел на море у мыса и на миг отвлекся от своих мыслей.
У мыса было глубоко, но местами из воды торчали едва заметные верхушки скал, и море там пенилось, брызгалось, кидало вверх фонтаны, точно под водой не на жизнь, а на смерть дрались два чудовищных мифических кита, наскакивали друг на друга, подныривали, рвали бока, бились лоб в лоб, но вот какое уж столетье ни один не мог победить. Потом появилось судно - длинное, узкое, на веслах, с грозным косматым Зевсом на звонкой, тугой парусине. И с кормчим на корме: бородка и тонкий плащ… Да что он, вздремнул? Ведь острые скалы у носа!.. Удар - и в судне течь. Воздух наполнился воплями, треском обшивки, плеском волн и криками гребцов… Спасся ли кто-нибудь?
Миша встряхнул головой, и все это исчезло.
- Ребята, - сказал он, - мы должны помочь Федору Михайловичу. Ведь он совсем безоружный… И еще шутит.
- Хоть бы на время выдали ему наган! - вздохнул Костя. - Он никого еще не опознал?
- Нет, - сказал Катран. - Как они злы на него! Ведь он - единственный свидетель, видевший их у магазина. И запомнил их… Что это он так поздно возвращался домой?
- Иди спроси у него, - сказал Костя. - Может, со свидания шел…
"Хи-хи-хи…" - процедил под ногами грот, точно прислушивался к их разговорам.
- И он до сих пор ходит опознавать всех задержанных по подозрению в грабеже? - спросил Костя.
- Нет, не всех, через одного! - съязвил Катран.
- А почему они в него стреляли? Он что, гнался за ними?
- Спрашивал - не сказал, - ответил Миша, - говорит, пытался задержать их… Вот и все.
- В кого же им еще стрелять было, как не в него! - крикнул Катран. В твою бабушку, что ль? - И вздохнул: - А я, ребята, знаете, что сделал сегодня?
- Откусил у кошки хвост? - спросил Костя.
- Нет, без хвоста она мышей ловить не будет… Я вышел сегодня во двор и хлопнул о стену обезьянку.
- Какую обезьянку? - спросил Толян.
- Лилькину. Подарила мне когда-то на елку.
- Поэтому и орешь сегодня?
- Бестолочь, - устало сказал Катран, - объяснил бы, да не поймешь…
И снова ощутил в руках эту обезьянку, большую стеклянную, с шаловливыми блестящими глазами и загнутым кверху хвостом. Она была темно-коричневая, а лапки и мордочка - светлые… Он берег ее все годы. А вот сегодня он выскочил из дому во двор и хлопнул ее о стенку, и она вдрызг. Мгновенно. И это случилось после того, как мамка погнала его за деньгами к Лильке. Пятерка нужна была позарез - в больницу к бате собралась: на билет да и купить кой-что из еды - кормят там не так, чтобы очень… У соседей хоть шаром покати, у постояльцев, которым в сезон сдавали вторую комнату, давно взяли вперед, а батю только через две недели выпишут: прободение язвы - это не шутка… Но Катран сказал мамке - нет! Хоть повесьте на первом кипарисе, а к Крабу он не пойдет, не пойдет - и точка. Времени, когда Лилька вышла замуж, Катран не помнил. Но помнил, что всегда стеснялся ходить к ним: уж слишком известным и важным человеком в их городе был Карпов. Уж слишком шикарно было в их большом доме. И сестра все реже и реже прибегала к ним - дела: сын, дом, хозяйство… Только по крайней необходимости заглядывал к ним Катран. Но когда он по-настоящему возненавидел Краба (тогда он еще не получил этой клички), так это в прошлую зиму. Мамка послала его к Лильке за швейной машинкой: машинка нужна была, чтобы сшить ему, Катрану, костюм из грубого сукна. Он явился к ним слякотным вечером - шел снег пополам с дождем. У входа в дом Катран стряхнул с коротенького бобрикового пальтеца, скорее похожего на длинный пиджак, мокрые хлопья, счистил о вделанный в деревяшку металлический скребок грязь с ботинок и вошел. Время было несезонное, и дом был непривычно тих, почти мертв. "Ну, иди, иди, чего ты", - заставил он себя открыть наружную дверь и войти в коридор. Стукнул в дверь гостиной. "Прошу!" - крикнул изнутри Карпов, и Катран вошел. Карпов, видно, давно пришел с работы, потому что был одет по-домашнему: в ярко-красной байковой ковбойке с закатанными рукавами и в мягких ковровых туфлях. Плотный, покрытый добротным кофейным загаром. Сидя у низкого столика с радиоприемником, он досадливо - оторвали от дела! - полуобернулся к нему. А пальцы его оставались на белых, как у пианино, клавишах переключателей. Видно, что-то ловил в эфире.
"Лиля дома?" - спросил Катран, поздоровавшись.
"Дома. - Карпов отвернулся от него. - Наверху… А тебе зачем она?"
"Мама просила швейную машинку".
Карпов долго не отвечал ему на это и не звал Лильку, и Катран добавил:
"Нам дня на два, не больше".
"Подожди. - Карпов выключил приемник и, во весь голос крикнув: Виталий, позанимай гостя!" - вышел из гостиной, и его четкие шаги удалились по узкой лестнице вверх.
Катран стоял на самом пороге гостиной, и ему веяло в лицо теплом и уютом этой комнаты, с ее огромным мягким ковром, удобными креслами, красивой люстрой и пестрыми корешками книг на полках. И оттого, что все это было так непохоже на то, что окружало его дома, он чувствовал себя случайным и чуждым здесь, и что-то тихонько поползло к горлу, и начали ныть зубы, хотя все до единого были здоровы.
В коридоре бесшумно появился Виталик; Катран заслонял вход, и тот протиснулся мимо него в гостиную. И, протиснувшись, сказал:
"Здравствуй, Жора".
"Здорово", - произнес Катран и как-то глупо и не очень культурно хихикнул, потому что уж очень не был Виталик похож на его родню.
"Ты чего это?" - с грустным осуждением посмотрел на него Виталик, с ногами забрался в кресло, натянул зачем-то на кисти рук, точно ему было холодно, рукава пестрого свитерка и недовольно повел плечами.
И снова с ног до головы окинул Катрана и остановил глаза на его ботинках. И долго не подымал их. Катрану вдруг стало противно от всего этого. Он тоже глянул на свои ноги и увидел, что сильно наследил. И с его пальтеца капало на паркет. Катран молча вышел на крылечко и снова стал вытирать ноги и отряхиваться. А когда вернулся, опять напоролся на глаза Виталика, и они тотчас скользнули с его лица на ноги. "Вот гад!" - подумал Катран.
