он. – Все утро мариновал!
В миске были длинные и тонкие полоски чего-то белого и резинового на вид, плавающие в маслянистой темно-коричневой жиже.
Я точно не понял, на что смотрю, да и аппетит во мне от этого не проснулся.
– Маринованное мясо кальмара, – пояснил сияя Александр. – Для вкуса решил добавить чернил. Отсюда и цвет!
– О-ля-ля! – Я закатил глаза. – Сто лет не пил чернил кальмара!
– Зря смеешься, – пожал плечами Александр. – Возможно, ты будешь приятно удивлен. – Он передал миску мне. – Тащи наверх. Я пока захвачу хлеб и холодный чай.
На палубе я поставил миску рядом с резервуаром.
– Как дела, русалочка? – спросил я ее.
Она слегка пошевелила хвостом. Затем несколько раз открыла и закрыла рот, будто что-то жевала.
– Понятно, – сказал я. – Грустно, когда в желудке пусто?
Она продолжала двигать челюстями. Я посмотрел на миску с мясом кальмара. В голове мелькнула мысль: «А вдруг? Возможно, это как раз то, что ей хочется».
Я встал на поручень рядом с резервуаром, открыл задвижку на крышке и бросил в воду полоску резинового на вид мяса.
Русалка метнулась к нему и поймала зубками.
Прожевала… и улыбнулась!
Ей понравилось!
Я бросил еще. Она съела. Я погладил ладонью живот и спросил:
– Вкусно?
Русалка снова улыбнулась и покивала.
Она меня поняла!
– Что ты делаешь, Билли? – услышал я голос Александра.
Он поднялся на палубу с двумя тарелками и буханкой хлеба.
– Александр, смотри! – крикнул я. – Мы общаемся!
Я бросил в резервуар еще кусочек кальмара. Русалка съела его и кивнула с важным видом.
– Это значит, что ей понравилось! – пояснил я.
– Ух ты, – пробормотал Александр. Он отставил тарелки, достал блокнот для заметок и принялся что-то в нем строчить.
– Разве не круто? – спросил я его. – Научный подход!
– Ага. – Он все строчил и строчил.
– Я ведь первый человек на Земле, наладивший общение с русалкой, да? – Мог бы и отвлечься по такому-то случаю!
– Если она пробудет с нами достаточно долго, ты, возможно, сумеешь научить ее языку жестов. Только подумай над такой возможностью. Кальмаров, значит, любит… – Александр перестал писать и недоуменно уставился на меня. – Погоди-ка… это ведь был наш обед!
– Ой, – с невинным видом обронил я.
Он посмотрел на меня. Потом – на миску. Потом – на уплетающую за обе щеки кальмара русалку.
И расхохотался.
– Что ж, – сказал он, – хоть кому-то здесь нравится моя стряпня!
Примерно через час дядя вернулся с покупками. К счастью, он накупил морепродуктов. Они и стали русалкиным ужином. Пока она ела, доктор просматривал записи, сделанные Александром по показаниям приборов, установленных в резервуаре.
– Интересно, – бормотал он себе под нос. – Она издает ультразвуковые сигналы – вроде тех, которыми общаются между собой киты.
– Это что-то значит? – спросила Шина.
– Да, вероятно, она – не единственная в своем роде, – объяснил доктор Ди. – Судя по всему, есть и другие русалки, и она пытается с ними связаться.
Бедняжка! Зовет на помощь друзей, думает, что ее спасут. Я бы вел себя на ее месте точно так же.
После ужина я сошел в каюту и улегся на койку головой к иллюминатору.
Оранжевое солнце медленно опускалось за пурпурный горизонт. Широкая полоса золотого света мерцала в волнующихся океанских водах. В каюту влетел прохладный бриз.
Я смотрел, как солнце опускается в океан. Небо потемнело, как будто кто-то выключил огромную лампу. Я обратился мыслями к русалке уже в который раз за день. Она там, наверху, совсем одна – и ей наверняка очень страшно. А кто бы не испугался, если бы его посадили в огромный стеклянный короб посреди враждебной среды, в темноте?
Дверь в мою каюту вдруг распахнулась. Шина вбежала, тяжело дыша, с широко раскрытыми глазами.
– Эй, сестра, сколько раз я просил тебя сначала стучать? – рассердился я.
– Билли! – выдохнула она, явно пропустив упрек мимо ушей. – Она сбежала! Русалка сбежала!..
Я вскочил с кровати. Мое сердце бешено колотилось.
– Ее там нет! – тараторила Шина. – Резервуар пуст!
Я пулей вылетел из каюты и стрелой взлетел на палубу.
Часть меня надеялась, что русалка действительно вырвалась на волю. Другая часть малодушно желала, чтобы она осталась с нами навсегда – и сделала моего дядю самым известным ученым в мире, а меня – племянником самого известного ученого.
Впрочем, и в том, и в другом случае я желал одного – чтобы с ней все было в порядке.
Наверху, на палубе, мои глаза привыкли к вечерней темноте. Крошечные сигнальные огоньки вспыхивали вдоль борта «Кассандры».
Через палубу я уставился на гигантский аквариум.
Я бежал так быстро, что чуть не свалился за борт. Шина не отставала.
– Эй! – крикнул я, когда увидел русалку апатично зависшей в воде. На ее рыбьем хвосте в свете заката поблескивала чешуя.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Шина смеется.
– Попался! – радостно выкрикнула она. – Снова попался, Билли!
Я застонал, громко и протяжно. Еще одна из тупых сестринских подколок.
– Ты… ты… бестолковщина, вот ты кто, – сказал я сестре с горечью.
– Ага, признайся, что злишься, потому что я снова тебя одурачила. Тебя так легко обмануть!
Русалка подняла на меня глаза, и на ее бледных губах появилась слабая улыбка.
– Лу-у-у-ур-р, лу-у-у-ур-р, – проворковала она мне.
– Она и впрямь хорошенькая, – сказала Шина.
Я подумал, русалка надеется, что я помогу ей убежать. А что, если… Шина могла бы мне помочь. Вдвоем мы, наверное, справились бы…
Вот только согласится ли она?
– Шина… – начал было я, но вдруг кто-то подошел к нам из темноты.
– Эй, ребята. – Это был доктор Ди. – Уже поздно, – сказал он, – пора по каютам.
– Дома нас никогда не укладывают так рано, – запротестовала Шина.
– Пусть так. Но ведь дома вы и не встаете так рано, как здесь – я прав?
Шина нехотя кивнула.
Мы постояли возле резервуара, молча глядя на русалку. Она сделала едва уловимое движение хвостом и снова устроилась на дне стеклянного ящика.
– Не беспокойтесь за нее, – сказал дядя. – Буду ее проведывать ночью, так что с ней ничего не случится.
Русалка прижала свои крошечные ладошки к стеклянной стенке аквариума. Ее глаза умоляли нас освободить ее.
– В Морском зоопарке ей будет хорошо, – сказал доктор Ди. – Там для нее построят искусственную лагуну. С рифом и всем остальным. Там будет так, как в лагуне возле Иландры. Она сможет плавать, плескаться, играть – делать все, что захочет. Она будет чувствовать себя, как дома.
– Славно, если так, – сказал я, едва ли веря в подобный исход.
Волны этой ночью как-то особенно мягко
