подобии улыбки, и тоже невольно улыбаюсь.
***
Это. Просто. Восхитительно.
Зачарованно осматриваюсь вокруг, пытаясь не сойти с ума от эстетического великолепия, окружающего меня со всех сторон. Остин привел меня в маленький книжный магазинчик, подобный одной из декораций к американским фильмам про Великобританию.
Несмотря на непрекращающийся отвратительный дождь, хотя я уже успела убедиться, что иного в Манчестере ожидать нет никакого смысла, мы пешком добрели до Манчестерского собора, что заняло у нас порядка двадцати пяти минут. Все это время Стоун интересовался, не замерзла ли я, и держал над нами зонт, пока я держала его под руку. Он рассказывал мне о том, что город возник на месте кельтского поселения Мансенион, о восстановлении города после военных бомбардировок, о местном населении и, конечно же, о футболе. Мне, на удивление, было так спокойно, что я не заметила, как мы подошли туда, где, собственно, сейчас я и стою с открытым ртом.
Большие книжные стеллажи из темного дерева с резным орнаментом по краям полностью заполнены старинными книгами. Внимательно осматриваю взглядом их корешки и читаю названия. Нахожу «Гордость и Предубеждение», «Грозовой перевал», «Джейн Эйр».. Глаза разбегаются, а руки так и чешутся прикоснуться к этим произведениям искусства, но я представляю, сколько труда ушло на их реставрацию, поэтому из-за всех сил сдерживаю свой порыв и жадно пожираю их лишь пристальным взглядом.
Это невероятно.
Джо Голдберг 40, ты ли приложил к этому месту свою руку?
— Нравится? — интересуется Остин, дождавшийся, пока я пройду все стеллажи туда-сюда несколько раз подряд. Мне нравится, что он не давит на меня и не торопит. Что дает мне личное пространство, находясь близко, но при этом далеко.
— Очень. — Поворачиваюсь к нему с диким восторгом в глазах и с широкой улыбкой на губах. — Как ты нашел это место?
— Моя мама любила книги. Она собирала их по всему миру и привозила сюда.
— Так это… Магазин твоей мамы?
— Был. Отец продал его после ее смерти.
— Извини, я не знала. Как давно она умерла?
— Три года назад. И отец продал этот магазин практически на следующий день после этого.
Между нами повисает неловкое молчание. Остин пристально смотрит на меня, и я тяжело сглатываю, пытаясь подобрать слова. Его откровенность меня… удивляет.
— Это место напоминает тебе о ней?
— Да. Она вложила в него маленькую частичку своего большого сердца.
— А с отцом у тебя… натянутые отношения?
Остин грустно усмехается.
— Боюсь, что «натянутые» — слишком мягкое слово для тех отношений, что есть между нами. — Он делает шаг ко мне на встречу и произносит: — Прости, я привел тебя сюда не для того, чтобы рассказывать тебе о нашей семейной драме. Можешь взять любую книгу, какую захочешь. Или даже все.
— А владелец не будет против?
Отрицательно кивает головой.
— Даже не будешь его спрашивать об этом?
— Я не привык разговаривать сам с собой.
Вскидываю бровью.
— Что?
— И как же ты это провернул?
— Бенефициар 41 в договоре.
— Ну, конечно, — улыбаюсь. — Я не могу взять эти книги, Остин.
— Почему?
— Это память о твоей матери.
— Нет, Мышонок. Память о ней здесь. — Показывает на сердце, а затем на голову. — И здесь.
Тяжело выдыхаю, и снова поворачиваюсь к книжным стеллажам.
— Я буду обращаться с ними как с самыми ценными вещами в целой вселенной, — с горящими глазами произношу я.
— Знаю, мышонок. — Остин протягивает мне ключ. — Было бы здорово, если бы ты позволила мне привозить тебя сюда или хотя бы забирать тебя отсюда, чтобы тебе не пришлось ходить в ночи одной. Но если ты захочешь провести здесь время одна, или с отцом, то пусть у тебя будет дубликат ключа.
Беру протянутый ключ и удивленно смотрю на него.
— Почему ты делаешь это для меня?
— Потому что думаю, что тебе это нужно.
— А что нужно тебе, Остин?
— Скажу, когда сам буду знать ответ на этот вопрос, — он улыбается своей милой улыбочкой и направляется к двери. — Я буду в основном зале.
— Разве мы не должны провести этот вечер вдвоем? У нас же… свидание?
Теперь Остин улыбается во все тридцать два зуба.
— Не хочу отвлекать тебя от книг своим шармом.
Закатываю глаза.
— Не переживай, у нас будет еще время побыть вдвоем, — улыбается он и выходит из комнаты.
Он уходит, а я глупо улыбаюсь, сама не знаю, почему.
Оливия.
— Пап, это я, — произношу я, открывая дверь папиной квартиры. — Я принесла твой любимый тыквенный пирог. А то мама переживает, что ты тут умираешь с голоду, что, в целом, не так уж далеко от истины.
— Привет, тыковка. — Отец выходит из кухни с кружкой чая в руках. — Мне тридцать восемь, я способен самостоятельно разогреть себе «Мак’н’чиз 42».
Усмехаюсь, а затем, увидев чай, вскидываю бровь.
— Ого, чай? Возомнил себя англичанином, раз мы здесь уже неделю?
Папа улыбается и берет из моих рук форму с пирогом, что я испекла накануне.
— Нужно же как-то вливаться в коллектив.
— Англичане не пьют чай.
— Я открою тебе маленький секрет, — говорит отец, а зачем шепчет: — Я не настоящий англичанин.
Издаю смешок.
— Не хочешь поехать прогуляться по центру Манчестера? — интересуется папа.
— Не сегодня. Мы с девочками идем на футбол.
— Да, я слышал о тебе и Остине Стоуне.
Ошарашенно замираю, пристально смотря в зеленые глаза отца.
— Слышал?
Папа кивает и делает глоток чая.
— Остин — довольно приятный молодой человек.
— Откуда ты знаешь?
— Он посещает пары по моему предмету, так что мы успели поболтать.
Чувствую, как мои глазные яблоки вываливаются от удивления.
— О… чем?
— Да так, о всяком.
Откашливаюсь.
— Он рассказал тебе, что я его фальшивая девушка?
Отец усмехается и снова делает глоток чая.
— Но это не помешало тебе пойти с ним на настоящее свидание, да?
Остин ему и об этом рассказал? Ему конец. Он не жилец. Вот так из-за своего длинного языка капитан «Красных дьяволов» попрощается с жизнью. Какая нелепая смерть.
— Ты ему рассказал о случившемся во Флориде? — набрав полные легкие, интересуюсь я.
Брови отца взлетают вверх.
— Он знает?
Киваю.
— Нет, Лив, я ничего ему не говорил. С чего ты взяла, что он знает?
— Неважно. Мне пора идти, игра вот-вот начнется. — Открываю дверь, чтобы скорее смыться отсюда, и кричу: — Люблю тебя.
Через семь минут я подхожу к футбольному стадиону университета. Большая часть зрителей пялится на меня, когда я занимаю свое место на трибуне. А все потому, что Остин настоял, чтобы на мне была футболка с
