могли разговаривать в два года, я не представляю. Но мама утверждает, что мы сразу нашли общий язык. Который я проглотил в момент прозрения.
– Перенести, – напомнила Дёмина. – Всю эту дичь.
– А! – Я пришёл в себя. Не мог же я увлечься человеком, которого помню на горшке.
– Всю эту дичь, Марин, я готов перенести на год-другой. Так что спасибо, но Кускову я не потяну.
Вот так я остался в статусе «всё сложно». И хотя год уже прошёл, он не принёс изменений в мою незавидную личную жизнь. Даже тьма новеньких, среди которых я тоже был новеньким, не нарушила моего одиночества. Я чувствовал, как все заново друг к другу приглядываются, но сам ни на кого не смотрел. В смысле, ни на кого другого.
В вопросах отношений я обычно советовался с Дёминой. Но советоваться с Дёминой насчёт Дёминой я не был готов. Тем более, что в последнее время я стал всё острее чувствовать односторонность нашей связи.
Маринка – фанатка соцсетей. Она первопроходец, реально. Как только появляется что-то новое, она немедленно там заводится. И я на неё везде подписан. Я, можно сказать, официальный ценитель Дёминой. Сначала она меня ради поддержки просила, чтобы гарантировать себе хотя бы один лайк. А потом стала популярной. И вся толпа фолловеров кочует за ней с площадки на площадку. Ну и я по привычке. Получается, что я про Маринку знаю всё, и ошибочно полагаю, что она про меня тоже.
Вот и с мозгами этими. Я почему-то решил, что Дёмина уже сразу на моей стороне, и мы как бы вместе боремся с формалиновым порабощением. А она, Дёмина, значительно усложнилась за последний год. Мне стало труднее находить правильные слова в её присутствии.
И ещё – вот и дошли до самого неприятного – мои позиции крепко подорвал Петька Брынцалов. Пётр, то есть. Этот орк едва увидел Дёмину на линейке, сразу на неё подписался. И взял моду ставить первый лайк. И на матчи её приглашает. Прямо в ленте, комментами, приходи, мол, меня поддержать… Она в сентябре ответила, что пришла бы, играй он не в мячик, а на гитаре. А потом отвечать перестала, знай лайкает его исправно в ответ.
Может, и на тренировки уже к нему ходит. Самое глупое, что я и спросить не могу – язык не поворачивается. Раньше, до озарения, я что угодно у неё мог спросить. А теперь любая тема – как режим без сохранения. И вернуть бы старое, а не получается, дурацкие симпатии поперёк дороги. Все теперь за всеми смотрят, всё домысливают, подписки считают, каждый день какой-нибудь новый закрытый чатик появляется. Кого туда зовут, мне неведомо. Я вот не удивлюсь, если Маринка где-нибудь фанатскую баскетбольную группу модерирует. И фанатеют они, конечно, известно от кого.
Из-за этого я на нервной почве внезапно записался на гитару. Отец обрадовался, купил мне дорогущий инструмент. Сейчас такое время, что родители вообще на всё готовы, лишь бы мы планшет выпустили. И я старался, бряцал, с тоской посматривая на лыжные палки за шкафом.
Только… меня не отпускает. Как ни пыжься, а я всё чаще и чаще слышу от Маринки «Всеволод». Как будто этим она вознамерилась наше совместное горшковое прошлое стереть. Конечно, Брынцалов-то сразу красивый в её жизни объявился. В штаны на площадке не писался, соплями в яслях не пузырил, с поста его во дворе не снимали…
Меня, было дело, мелкого сняли с поста. Копались мы все в дворовой песочнице. Маринка и Юрик совочками, а Андрюша-тормоз мастерком. Где он его добыл история умалчивает. Подходит ко мне этот Андрюша и спрашивает:
– С поста снимаем?
– Снимаем, – говорю.
Он мне фигак мастерком по башке. Кровь пошла, все как испугаются… и давай мне голову песком засыпать…
В общем, по всему получается, что я ни разу не романтический герой. С моим-то прошлым на что я, Всеволод, могу рассчитывать?
Если вы ждали, что тут будет про мозги, то скоро будет. А это – лирическое отступление. Просто потому что я тоже человек. И мне не чуждо.
Глава 11. Я встаю на тропу войны
Маринку я, конечно, ни в какой биологический кружок отпускать не собирался. Пусть онлайн занимается, если так прижало. Она, кстати, верно догадалась – мне было обидно. Сначала очень обидно. А потом я вспомнил, что Рина уже не Рина. И ещё большой вопрос, сколько в ней осталось человеческого. Рубанова с Юриком изменились, но все заморочки остались при них. Мне представлялось, что они приболели, но могут выздороветь. А Рина, как финальный босс, может быть, окончательно потеряна для общества.
Медсестра Рубанову домой не отпустила. Так что Лидочка как миленькая вернулась за парту. Правда, выглядела бледнее обычного. И вообще была потерянная. Настолько, что безропотно отдала Кусковой пушистый брелок с глазками и даже не погладила его на прощание.
Конь напротив был собран, как никогда. Он не скакал в проходе, не шумел, никому не угрожал. Он сидел, как хищник в засаде, и… не спускал глаз с Рубановой. Так мог бы смотреть доктор на обречённого пациента. Когда Рубанова вместо учебника по русскому языку достала контурные карты, Миха побледнел.
На перемене он рванул в кабинет биологии. Я помчался за ним. В кабинете галдели семиклассники и… пахло лекарствами. Рина подняла на Коня усталые глаза, молча кивнула и ушла в лаборантскую за доской. Она тоже показалась мне бледной, и я порадовался, что избавил Юрика от мозгов. Если они все потихонечку мутируют под влиянием формалина, то процесс у Юрика хотя бы замедлится, пока я не разберусь, как это остановить.
– Какими судьбами? Сева, да? Ты же играешь в субботу?
О, кто бы сомневался. Врага надо знать в лицо, и Брынцалов меня знал. Стоял и улыбался, как ханаанская собака. Ну… Я в ответ показал брекеты. Петька моргнул, мой металлический оскал явно не тянул на тёплую улыбку.
– Вы Рину довели? – Я шумно втянул медицинский запах.
– Не, она сама по себе дошла.
– Холодновато у вас, – заметил я, с недоумением глядя на открытое окно.
– Проветриваем на перемене, – Брынцалов снисходительно приподнял одну бровь. Вроде как он и не заметил, что сквозняк, а слабенькие могут кофточку надеть или походить в коридорчике.
Мимо нас, не глядя по сторонам, пронёсся Миха. В его кармане что-то брякало.
– А больше тут, – я выглянул из-за Петькиного плеча, – ничего странного?
– Ты, – сказал Петька. – Ты странный. Ты что тут делаешь?
Я подумал, что тут мне действительно больше
