почти не отдохнул и сразу назад. Теперь у него выходит еще лучше. Шлеп! Шлеп! Вот он и тут!
Все снова кричат «Ура». И Мишка кричит. А перед Мишкиными глазами почему-то и вдруг — не Коля и не речка, а… тополевая ветка. Та тополевая ветка — на старом дворе, где он жил в подвале.
Ветка эта зимой отвисла от снега. И Мишка думал, что она так и не поднимется больше, что ее притопчут к земле.
Но вот солнышко начало греть по-весеннему — начал помаленьку таять снег. Все меньше его на ветке. И вдруг она вздрогнула и приподнялась.
А на другой день Мишка поглядел и даже ахнул: эта веточка совсем ожила, стряхнула остатки снега и взлетела вверх — к солнышку.
И вот Коля чем-то, как эта веточка. Словно он оттаял, согрелся — от ребят. И вот речку переплыл. И смеется.
Хорошо это вышло.
А когда все покупались, тогда пошли в обнимку, опять к солдатам: кашу кушать да сказки слушать.
И Коля тоже с ними…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Идет домой Сережка — рабочий человек
⠀⠀ ⠀⠀
Уже потом, много позже, Сережка рассказал Мишке про то, где он был и что делал, когда ребята купались.
Оказывается, в это время Сережка шел домой. Он наконец-то продал все телеграммы — повезло на первый раз! Он идет, а у него в кармане заработанный рубль вертится, сам в руки просится: купи что-нибудь, истрать меня!
Сережка идет и радуется:
— Рубль заработал!
И еще думает:
— Я от этой работы не отойду! Буду зубами за нее держаться! Стопчу ноги до коленок, а все равно буду продавать телеграммы!
Он хочет так, чтобы лучше помочь матери.
Идет домой Сережка, рабочий человек, дому помощник, отцу замена. И все думает: что купить на первую получку? Чем обрадовать мать?
Хорошо бы купить хорошее! Платок! Пусть мать наряжается в церковь!..
Но что-то она не очень теперь ходит в церковь. Совсем уже соберется — за отца помолиться, выйдет на крылечко, да вдруг махнет рукой и обратно. Дескать «бог-то бог, да и сам будь не плох»!.. Вернется домой — и за стирку.
Да и, наверно, не купить за рубль? Хорошие-то платки, наверно, тороги?
Тут как раз на пути знаменитый колбасный магазин Репина. Сережка понюхал — пахнет вкусно. Придется зайти.
Колбаса на прилавке прямо-таки замечательная! И ветчина прямо-таки замечательная! Но лучше всего — колбасные обрезки. Обрезки всех сортов. И, наверно, каждый кусок по-своему вкусен!
Богач, наверно, может купить сразу полпуда таких обрезков. А Сережке — хоть бы полфунтика! Хоть бы попробовать!
Но вдруг деньги издержишь, а завтра не повезет и ничего не-заработаешь?
Значит, надо проглотить слюнки и поскорее убираться из магазина не пивши, не евши, не солоно хлебавши!
Зато рубль цел — не разменян, не издержан!
Хорошо Мишке — маменькиному сыночку: если он не продаст — у него возьмут назад, если ничего не заработает — так у него мама на жалованье!
Ну, да бог с ним! Он на работу помог устроиться. И мать у него не вредная.
Но Сережке так нельзя. Он должен беречь копейку.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Вот какой отец у Сережки!
⠀⠀ ⠀⠀
Идет домой Сережка, рабочий человек. Идет — соображает, что ему купить на первый заработанный рубль.
А навстречу ему — его мама Дарья Михайловна. Она веселая, как давно не была: губы улыбаются, глаза блестят. Так и кажется, что из-под черного платка, из-под густых бровей выглядывают не два глаза, а два солнышка!
Она идет и помахивает каким-то узелком.
Оба враз, увидали друг друга. Оба враз остановились. Сережка вынимает из кармана рубль, отдает матери:
— Вот, заработал… Купи, чего надо… Завтра еще принесу…
— Ах ты, кормилец мой, — засмеялась Дарья Михайловна. — С таким работничком не пропадешь! В отца пошел.
Сережке приятно, что он пошел в отца, но он скрывает, что приятно.
А Дарья Михайловна берет его за плечи и поворачивает домой.
И когда она нагнулась к нему, он почувствовал, что чем-то спиртным пахнет от матери.
— Мамка!.. Ты что это? Выпила? Без тятьки, а выпила?
Дарья Михайловна смутилась, стала оправдываться:
— Ну, выпила… Так я нечаянно, на радостях… Ты уж не вини. Больше не буду.
А, около них — пустая скамеечка у чьих-то ворот. Какая-то добрая душа вкопала тут столбики, положила на них доску и прибила ее. И получилась скамеечка-лавочка — после работы посидеть, семечки-подсолнушки погрызть, на людей посмотреть и себя показать.
Дарья Михайловна подтолкнула сына к скамеечке и начала объяснять:
— Сереженька!.. Я на радостях выпила!.. Утром вышла из дому денег нет и не знаю, где взять. Думаю: как буду жить? Чем буду сына кормить? Дома — одна картошка, да и той немножко.
Иду, не знаю: куда иду и зачем иду.
И вдруг слышу — кто-то окликает меня через дорогу.
— Михайловна! Михайловна!
Поглядела. А это Петр Григорьевич из мастерских. Вместе с отцом работал. Помнишь: о рождестве в гости приходил? Фотография еще у него.
Перешла к нему на другую сторону. Он одно заладил:
— Зайдем да зайдем ко мне! Мне тебя давно надо, да все не мог вырваться. Сверхурочную работу, Дояволы, у нас выдумали — только ночью домой прихожу. Вагоны для генералов делаем!
Зашла к нему. Сижу и глазам не верю: достает он из ящика деньги и все — мне! И говорит:
— Это тебе собрали. За мужа. Он в тюрьму сел, а мы будем помогать тебе за него.
И достает еще бутылочку горького казенного вина.
— Давай, — говорит, — опрокинем по рюмочке за твоего сокола! С довойны хранил, но для такого случая не жалко!
…Что-то теплое-теплое побежало от сердца по всему телу Сережки.
Пусть его травят, пусть орут, что у него отец — арестант. А он у него вон какой! Плохого не стали бы любить товарищи, не стали бы за него помогать!
А Дарья Михайловна рассказывает дальше:
— Выпили. Вытерлась рукавом — вот и закуска вся! Потом я сразу в город сообразила. Думаю: осень не за горами, в чем будет Сережка месить грязь? Помнишь, как к Мишкиной матери ходил просить работу: сапоги блестят, а пальцы торчат…
— Вот тебе! — а сама развязывает узелок, да не может развязать: не слушаются пальцы после рюмочки. Наконец развязала. И достает сапоги. И сразу видно: как раз по Сережке и даже с запасом — на
