про Набокова и Скрябина, про Рому, про фракталы…
– Лёва, ты меня извини, – вдруг останавливает меня он. – У меня сейчас урока нет, а у тебя ведь есть.
– А что, звонок был?
– Давно уже. Слушай… А с твоими родителями можно поговорить?
– У меня нет родителей.
– Как это?!.
– Меня подбросили инопланетяне.
Он смотрит на меня серьёзно:
– Правда?
– Да нет, это бабушка так шутит. У меня бабушка и дедушка, я не сирота.
– Я вижу… Слушай, а если я к тебе в гости напрошусь? Это… уместно?
– Ко мне? В гости? Ко мне никто никогда не ходил…
– Мне очень интересно, Лёва, поговорить с твоими бабушкой и дедушкой. Скажи мне ваш адрес? У меня ещё кружок у старшеклассников, после шести смогу. Далеко живёшь?
– Четырнадцать минут моим шагом.
– О, совсем рядом! Тогда в 18:14 жди меня, договорились? Ладно, пойдём, я сейчас тебя на урок провожу, скажу, что задержал по делу.
* * *
А после биологии ко мне подошла Соня и говорит:
– Интересно про это число «пи».
Прямо при всех стала со мной говорить. Я пожал плечами.
– Кажется, нам повезло с математиком. Я сначала его испугалась, страшный какой-то. А оказалось – интересный. Вы с ним будто похожи.
Как мы можем быть похожи? Он лысый, а я лохматый… Хотя она права. В голове у него похожее, по крайней мере, он меня слушает. Раньше меня так только Рома слушал.
Я отвернулся от Сони и пошёл к подоконнику. Сел на него – у нас не разрешают, но всё равно все сидят, посмотрел в окно. А потом не выдержал, достал телефон и написал ей: «Я не понял. Мне можно с тобой говорить при всех или нет?»
И смотрел в телефон, ждал, пока она ответит. А потом поднял голову – она рядом стоит.
– Ты домой чего не идёшь?
– Костю жду. Математика. Мы не договорили.
– А, тогда… Тогда ладно. Я с тобой вместе подожду, хорошо?
– Ты со своим Кириллом поссорилась, что ли? – спросил я.
– Нет. Он… Он хороший человек, Лёва. И никакой он не мой Кирилл, а… мой друг. И ты… И ты мой друг тоже. Ты это понимаешь?
– Нет.
– Ну, вы разные… Он умный, и ты умный, по-разному… Он тебя больше не обидит, понимаешь?
– Так он дурак или умный?
Соня засмеялась вдруг:
– Умный-умный, а иногда дурак. Теперь понял?
– Это да; я другое не понял. Я правда твой друг?
– Правда. Только… Только пиши мне иногда тоже, ладно? Как раньше писал.
* * *
Я вернулся домой и сразу мелодию стал подбирать на пианино.
– Что ты играешь? – спросила сразу бабушка.
– Организованные сочетания звуковых волн.
– Лёвка. Это… Это ты сам их организовал?
– Ну. Почти сам, – я не стал говорить, что это Соня, с её лица прочитал, а не сам.
– Всё-таки надо тебе музыкой заниматься.
А гитара, по её мнению, не музыка. Я же занимаюсь!
– И сначала руки надо мыть, а потом за инструмент! – сказал дедушка. Вот удивительно; а бабушка мне этого не сказала.
Мелодию Костиной неправильной головы я тоже слышу. Но не так, как у Сони: скорее, просто какая-то гармоническая последовательность. Попробовал и это тоже поиграть – нет, не ловится: сложные какие-то аккорды, не просто трезвучия. Завтра ещё посмотрю.
– А к нам сегодня мой учитель придёт, – говорю я им за обедом.
– Какой ещё учитель?
– Из школы. Новый.
– Домой придёт? Господи, Лёва, что ты успел натворить!
– Да ничего… Просто познакомиться.
Дедушка вздыхает. И бабушка вздыхает. У них меняется цвет лица в бемольную сторону, и я стараюсь объяснить:
– Ничего не случилось! Честно! Он просто придёт! В гости! Ну, чего вы!
Они опять вздыхают и переглядываются.
– Когда он придёт?
– В восемнадцать часов четырнадцать минут.
И они опять вздыхают и переглядываются!
* * *
В 18:14 позвонил Костя:
– Я около твоего подъезда, какой у вас код?
– Шесть тысяч пятьсот шестьдесят один, – ответил я.
А потом открыл дверь и стал слушать лифт. У лифта ритм на четыре трёхдольных такта, как вальс, – и на затакт к следующему открываются двери на нашем этаже.
Пиджак у Кости застёгнут не на ту пуговицу и смешно топорщится на плече.
– Здравствуйте, – сказал он. – Какой у вас интересный код на домофоне.
– Да, – сказал я.
Костя первый человек, который это тоже заметил.
– Чем он такой интересный? – поинтересовалась бабушка.
– Степень тройки…
– Восьмая, – влез я.
– Да, три в восьмой степени. А меня зовут Константин Михайлович, я Лёвин учитель математики.
– Вижу, что математики… Кажется, Лёвка нашёл родственную душу.
– Это я нашёл, – ответил он.
* * *
Никогда раньше не видел человека, который солит кофе. И сколько в человека может влезть этой чёрной солёной жидкости? Бабушка варит и варит, а он пьёт и пьёт. Кажется, по объёму уже как его голова. Как, интересно, рассчитать объём такой странной формы?
– Лёва у вас необыкновенный, – говорит Костя.
– Мы знаем, – говорит бабушка.
– Вам как… Не трудно?
– Иногда очень трудно. Но интересно. Знаете, даже захватывающе, – говорит дедушка.
– А в школе. Вам жалуются на него?
– Конечно, ещё как…
На что они всё жалуются. Не понимаю.
– Понимаете, Константин Михайлович, Лёвка нам достался… Как в сказке, будто мальчик-с-пальчик. Если бы мы были молоды, наверное, нам бы очень важно было, как что выглядит со стороны; хотелось бы, чтобы у нас был воспитанный ребёнок, всё как у людей…
– Я невоспитанный? – спрашиваю я.
– Ты иногда нестандартно себя ведёшь, так скажем… Так вот, знаете ли, в нашем возрасте, – продолжает дедушка, – не так важно, что подумают какие-то абстрактные «люди». Хочется, чтобы Лёвка был счастлив, и… И научился как-то жить без нас.
– Почему? – спрашиваю я.
– Почему-почему. Потому что нам сто пятьдесят лет на двоих.
– Сто пятьдесят один, – говорю я.
– Ну, вот видишь. Тем более.
Костя шумно отхлёбывает свой солёный кофе – а мне бабушка всегда говорит, что это некрасиво! – и говорит серьёзно:
– Мне кажется, Лёве очень повезло. С семьёй.
– Может быть, – улыбается бабушка. – Но и нам с ним ведь очень повезло. Он, знаете, всё плохое или неприятное с себя скидывает. Как с гуся вода, – она засмеялась.
– Да, как бы научиться так же… Хотя знаете, я… Я ведь тоже был необычным ребёнком.
– Вы? – удивился я.
Удивился даже не тому, что необычным, – а что он вообще был «ребёнком». Кажется, он сразу такой родился – со своей бритой неправильной головой.
– Да. Только у меня всё было не так. В моей семье считалось, что я ненормальный. И я учился в школе для
