- Как у вас все просто получается, - с досадой сказал Егор. - Зимой тут все по-другому выглядит.
- Сам же говорил: кокнем, а до лила, так ты - в кусты! - рассердился Гриня.
- Что ты, как баба, вякаешь! - обозлился Егор. - Небось, думаете, я струсил?.. Умники!.. Осикора взял жердь - дорогу щупать, а мы...
- А нас трое, - сказал Степа. - Один провалится в трясину - двое вытащат.
- А если двое провалятся? Там есть такие окна: ухнешь - и поминай как звали.
- Ха, двое не провалятся, - с непреклонным убеждением произнес Степа. - Мы пойдем цепочкой. Я впереди пойду, я жилевой - выдержу.
- Хлопцы, пошли, - заторопил Гриня, - а то Осикора далеко уйдет, муть осядет, як мы его след найдем?
Егор не хотел идти в топлые низы. Ему хотелось вернуться домой и положить наган на место: если Миня хватится его - беды не миновать...
Вдруг из зарослей болиголова и чертополоха выскочил Афоня Господипомилуй с двустволкой в руках. Он ворвался в камышовый проулок, словно гончая собака, нанюхавшая след волка.
- Ага-а! - с жестким удовлетворением протянул Егор. - Афоня вышел на боевую тропу. Это уже интересно!.. Пошли.
В камыши вошли настороженно. Афоня был врагом не менее опасным, чем Осикора, и этот враг был вооружен. Из осиновой рощи, смешно вскидывая ноги в валенках, выбежал Евтюхов, натужно хрипя:
- Куда? Назад! Да куда же вы, шавки-малявки! Вернитесь, пропадете!..
Трепетала, плескалась на ветру листва осин, и хриплый крик старика был не громче ее переполошенного шороха. Шуршали жесткие камыши, а в них звуки глохли, как в вате.
- Не слышат... Ай-яй! Что делать? Евтюхов растерянно потоптался в высокой траве перед камышами и побежал в станицу искать Запашнова.
С полудня у камышей, там, где были более или менее проходимые тропы, ведущие в глубь болота, засели вооруженные колхозники. Запашнов и Евтюхов сидели в осиновой рощице.
- Я кричал им, - не первый уже раз говорил Евтюхов, - но голос у меня сам знаешь какой. А в болото мне идти - прямая гибель! Скрючило бы через сотню шагов: ревматизм, сам знаешь, скребет кости похуже костоеды.
Хмурясь и задумчиво поглаживая резную ложу централки, Михаил Ермолаевич ответил:
- Да знаю, Степаша, брось ты... Я вот в толк не возьму, за каким чертом Осикора поперся в низы?
- А зачем Афоня потянулся за ним, как ты мыслишь? Добычу почувствовал, не иначе. Говорят люди, что у старого Осикоры золото было. Помнишь, как раскулачивали его? Я тогда, как пес, все дырки и норки вынюхал в его усадьбе, курень вывернул наизнанку, да вышло пусто: ни одного царского рубля не нашел. Видно, в другом месте схоронено было. Может, на островах в болоте? Пантюша говорил, что видел, как старый Осикора в начале коллективизации по-над камышами шастал.
- Верно, золото у Осикоры должно быть. Он в банде Махно грабительствовал, - ответил Запашнов и вдруг воскликнул: - Слышишь? Стреляют!.. Из нагана... Ты слышал?
Евтюхов прислушался, приставив ладонь к уху. Камыши шумели неумолчно.
- Да нет, показалось тебе, Миня.
Тот поднялся, не в силах унять тревогу:
- Сколько раз собирался сдать наган, да все откладывал. Как же - память о молодости... И вот на тебе! В сундуке нет его... Егор взял... Ну зачем их сатана потянул в болото? Страшные места. Туда не всякий взрослый сунется.
- Отомстить хотят за матерей да за отца, - тихо ответил Евтюхов. - Мой внук тоже не забывает мать, хотя и мачеха у него ласковая.
Вечерело. Ветер приутих. Вдруг где-то в болоте хлестнули сухие револьверные выстрелы. И тут же грохнули, отдаваясь эхом, ружейные. Два.
Деды поспешно поднялись на пригорок. Перед ними расстилалось зеленое море болотной растительности. Низкое солнце окрашивало серебристые султаны камыша в бордовый цвет. Там, на той стороне, где высились на островах высокие деревья, раздалось еще несколько выстрелов из револьвера и еще два, дуплетом, ружейные.
- Неужели... неужели ребята с Афоней сцепились? - пораженно проговорил Запашнов.
- Наган мог быть и у Осикоры, - неуверенно заметил Евтюхов.
В тягостном молчании, полном недобрых предчувствий, сидели старики под притихшими осинами. Красное солнце опустилось за далекий, расплывающийся в болотных испарениях горизонт. Над камышами медленно летели сытые цапли, возвращаясь в свои гнезда. Быстро смеркалось.
- Шумнуло, тс-с! - сказал Михаил Ермолаевич. - В грязи зачмокало... Стихло... Шуршит! На нас идет кто-то... Он загнал патрон в ствол и стал за деревом.
В синих сумерках из камыша, словно зеленая тень, вышел Афоня Господипомилуй. Ружья у него не было. Выронив жердь, упал в осоку, часто дыша и постанывая. Отдышавшись, пополз под деревья, оставляя за собой темный болотный след.
Старики встали на его пути.
- Встать! - сказал Запашнов, направляя на него ружье.
Афоня неожиданно проворно бросился в заросли.
- Стой, дура, убью!
Михаил Ермолаевич выстрелил, картечина вжикнула над головой Афони. Споткнувшись, он упал. Евтюхов прыгнул на него.
- Миня, у Афоньки нож! - крикнул он, заламывая ему руку. - Спокойно, спокойно, ангелок! Мы таких видали на своем веку.
- Ой, рука! - взвыл Афоня и выронил нож, выругавшись. - Пусти. Сдаюсь. Ранен я... Осикора ранил...
Запашнов подошел к нему, держа палец на спусковом крючке.
- Пусти его, Степаша. Ну, зятек, говори, в кого ты стрелял? И кто тебе отвечал из нагана? Говори, как перед самим
господом богом!
- Папаня, папаня, на два слова, - жалобно сказал Афоня.
- Говори при Степаше.
- Я шел за Осикорой... У него на островах золото... Он мне засаду устроил, из нагана стрелял. Ранил меня!.. Я убил его. Папаня, я не хотел... Это он, сволочь!..
- Что ты вякаешь, как баба! Отвечай, ребят видел? Они шли за тобой и Осикорой.
- Я не видел никаких ребят - богом клянусь, папаня!.. Я чуть не утоп, ружье бросил... кровью изошел.
К ним сбежались станичники из других засад. Подошел кузнец Кудинов.
- Отведите Афоню в правление, - сказал Михаил Ермолаевич. - Перевяжите рану. - Обратился к Кудинову: - Федосей, сам покарауль его. В район пока не звоните... Я побуду здесь. Костер разожгу да с ружья постреляю... Может, ребята выйдут...
Глава пятнадцатая
Камышовые джунгли жили своей жизнью. Звонко кричали камышанки: "Карась-карась, линь-линь! Скребу-скребу, ем-ем!" В теплой застоявшейся воде роилась всякая болотная нечисть.
Проулок сужался. Егор, Гриня и Степа, продвигаясь цепочкой, касались плечами зеленых тростниковых стен. Высоко над головами плескались на ветру серебристые султаны.
Они вдруг остановились: впереди на сухом щелистом дне проулка стоял кот тигровой масти, короткоухий и крупный.
- Это же котяра бабки Отрощихи! - воскликнул Степа.
- Тихо! - шикнул Егор.
- Он яйца ел под квочками, бабка убила его кочергой и выбросила в канаву, - зашептал Степа. - Я сам видел, честное слово!
- Верю, только тише, черт! Обрадовался - знакомого в камышах встретил. Пошли дальше. Проулок раздвоился.
- Куда идти? - Егор развел руками. - Пойдешь направо - утонешь в болоте, налево пойдешь - комары съедят.
- Пойдем направо, - сказал Степа. - Вот, смотрите, кочка сбита, камышинка сломана... Они сюда завернули.
Они пошли направо и вскоре попали в густые заросли. Начиналось болото. Впереди, между пожелтевшими снизу стеблями, тускло блестела затхлая вода.
Солнце поднялось выше, стало жарко и душно. Ветер скользил поверху, по султанам, не выдувая из камышей ядовитых испарений. Впереди болото было всколомучено ногами Осикоры и Афони. И ребята решительно двинулись дальше. Степа шел первым.
Гнилое, вязкое дно было опутано холодными скользкими корневищами. Страшно и противно до омерзения ступать на них: мнилось, что это змеи. Вначале дрожь пробирала их, потом пообвыкли.
Чем дальше они забирались в камыши, тем хуже становилось дно. Его, собственно, не было. Оно податливо оседало при каждом шаге, и преследователи, опасаясь завязнуть еще глубже, торопливо вытаскивали ноги из отливающего синевой черного ила. Шли, хватаясь руками за тростник.
Егор запутался в корневищах и, не удержав равновесия, шлепнулся в теплую, отдающую прелым навозом воду. Громкий всплеск испугал друзей. Они резко оглянулись, и Егор, торопливо вставший на ноги, увидев их встревоженные глаза, сам почувствовал тревогу.
Они поворачивали все вправо и вправо, в глубь болота, по следам Осикоры и Афони. А следы вдруг потерялись в густом, мелком, едва проходимом камыше. Вода всюду казалась черной и вскаламученной. Степа повел наугад и завел в такую гущину, что небо увиделось им в овчинку.
Остановились, тяжело дыша: не хватало воздуха. Камыши вдруг показались Егору сплошной зеленой решеткой, из-за которой немыслимо было выбраться. Камыш высокий, из него не выглянешь, не высмотришь, куда идти. И ни конца ему, ни просвета в нем.
Заблудились... Это признали все. Гриня как-то сник, увял.
Держась за тростник, он лихорадочно дышал, облизывая пересохшие губы, и, казалось, не замечал комариных укусов. Егору было не легче. А Степе - хоть бы что. К удивлению Егора, Степа оказался более выносливым и крепким, чем он и Гриня.
