Марьяне на грудь, и та обняла её обеими руками. Суровый голос работницы вмиг потеплел:
— Ну-ну, не реви, дурёха малая. Всю рубаху мне слезами умочила. Чай не на погост провожаешь, а на развесёлую свадьбу. Те, кто говорил, мол, Марьянка никогда замуж не выйдет, — пусть шапки свои слопают да локти искусают. Ещё как выйду! За самого князя — не за калику перехожего.
Хотела Василиса сказать, что уж лучше бы на погост, чем к Кощею в жёны, но смолчала. Только во рту от вины, словно от крови, стало солоно. Теперь ещё и Марьянина жертва оказалась на её совести…
Бабка Ведана хрустнула костяшками, разминая руки:
— Что ж, быть посему. От каждой из вас мне понадобится прядь волос. Сделаю две куколки. Пока они целы будут, личина не спадёт. Так что берегите их как зеницу ока. Ясно?
Марьяна с Даринкой закивали, а Златка, вскочив, засучила рукава:
— Может, помочь тебе чем, бабушка?
— А помоги, — согласилась ведьма. — Тёмная ночь на дворе, а я к старости слаба глазами сделалась. Будешь мне иголку в нитку вдевать да бусины подбирать. Ученицы-то у меня нет боле!
— Как это нет! — возмутилась Василиса. — Вот же я! Жива-здорова!
— Ты — Кощеева невеста, — сказала бабка, как отрезала. — Будто не знаешь, что сговорённая девка ни тому, ни этому миру не принадлежит. Неча тебе колдовать, отколдовала уже своё.
Если бы не мурчащий и яростно трущийся о её руку Пушок, тут Василиса уж точно заревела бы навзрыд. Вот оно, настоящее горе-то! Даже Кощею условия ставить не так страшно было, как лишиться ведьминской силы и бабкиного благословения. Уж этого — она надеялась — у неё никто не отнимет. У Златки всегда был ум, у Даринки — пригожая мордашка, ясные глаза и косы в руку толщиной, а у Василисы что? Только колдовские травки да заговоры. А теперь и того не осталось… Красота желанная появилась, да только счастья не принесла. Ванюшка её такой даже не увидит, всё проспит. А ежели и увидел бы, ничего бы не поменялось, потому что не за длину кос он Даринку полюбил и не за щёки румяные. Любят вообще не за что-то — просто сердце разрешения не спрашивает…
Пока Василиса куксилась да сокрушалась, бабка со Златкой быстренько с куколками управились: скрутили тело и голову из тряпок, намотали лоскутков на руки и ноги, каждой прядь волос внутрь положили, лица вышили улыбающиеся, хитрые, платья бусинами разукрасили, из ниток косы заплели — красиво получилось, богато. Бабка Ведана окропила кукол водицей заговорённой, пошептала что-то, а потом увела Даринку с Марьяной к себе в комнату. Мол, не для чужих взглядов эти чары.
Они вернулись в горницу, когда небо за окном уже начало потихоньку светлеть. На первый взгляд ничего не изменилось. Только теперь Марьяна улыбалась застенчиво и смотрела исподлобья (сестру за этот взгляд в детстве дразнили «козочкой»), а вот Даринка стояла, уперев руки в бока и гордо вскинув голову. Ну чисто Марьянина стать. Как хорошо, что Кощей их обеих раньше не знал, поэтому обмана не заподозрит. С чего бы ему?
— Я теперь всегда так буду выглядеть? — Даринка в чужом обличии со вздохом глянула на свои руки — все в мозолях и цыпках от домашней работы.
— Только пока Кощей не уйдёт, — бабка Ведана потрепала её по русой макушке, поправила выбившийся локон у виска. — А потом придёшь ко мне, я волосы Марьянины из твоей куколки достану, и прежний облик вернётся.
Она повернулась к Марьяне и погрозила ей пальцем:
— А ты, смотри, не доставай заклад.
— Да я уж себе не враг, — молвила Марьяна певучим Даринкиным голосом. — И с первого раза всё поняла.
Она подошла к Василисе, взяла её за руку и сжала ладонь крепко-крепко:
— Ну что, сестрёнка, давай надерём этому Кощею его тощую задницу! Узнаем, где его смерть запрятана, уморим чёрта бессмертного и вернёмся домой героями. А то — пф! — богатырей всем подавай! И без них справимся, верно?
И Василиса улыбнулась — впервые за этот ужасный день. В её сердце малой искоркой разгоралась новая надежда. Эх, вот бы Марьянины слова да богу в уши!
Глава шестая. Вот она какая, земля Кощеева
Василиса держалась стойко — пока не села в Кощееву повозку — чёрную, лакированную, на этот раз никем не запряжённую. В этот миг она вдруг почувствовала, будто бы её в гроб кладут, и сердце зашлось от горечи. Вон даже родичи собрались. Стоят с хмурыми лицами, топчутся на месте, вздыхают горько и даже обнять на прощанье не подходят — словно они с Марьяной чумные какие-то. В общем, как ни крути, а на похороны это было похоже больше, чем на свадьбу. Не зря же старики говорят — умирает сосватанная девица для своего рода, не вернётся больше в отчий дом. А им с родными теперь даже по праздничкам не свидеться боле…
— Как же мы поедем без лошадушек-то? — ахнула Марьяна. — Куда ж они подевались?
— А Кощей их попастись отпустил. По полям Дивнозёрья побегать, озимые потоптать, — Мокша, ухмыльнувшись, захлопнул за девицами дверцу, вспрыгнул на козлы, и карета в свете молний взмыла в едва занявшееся алой зарёй небо.
Душа от неожиданности ухнула в пятки. Деревенские домики внизу стали маленькими, будто игрушечными, под колёсами повозки поплыли подкрашенные рассветом розовато-золотистые облака… И в этот миг Василиса беззвучно разрыдалась. Её плечи затряслись, как в лихорадке, на искусанных губах появился солоноватый привкус.
Кощей, сидевший напротив, взирал на неё с неодобрением: словно ждал этих слёз и вид их был ему неприятен.
Марьяна ободряюще накрыла Василисину руку своей и шепнула:
— Не кручинься, сестрица. Смотри — мы с тобой летим, как пташки весенние! Когда бы ещё такое чудо могло случиться?
Но Василиса по глазам видела, что подруге и самой сейчас
