обернувшись к птице уже от двери, добавил: — Почему никто не предупредил меня, что править страной — такая морока?!* * *
Кощей так долго обманывал смерть, что, когда они всё-таки встретились с безносой, его тело сразу обратилось в прах. Даже кости истлели. Однако Лис решил, что негоже будет оставить отца без погребения. Ещё не хватало, чтобы в замке Кощеев призрак поселился…
По его приказу прах отскоблили от простыней, собрали в глиняный сосуд, и Лис собственноручно закопал его в яблоневом саду у той самой башни, где была заключена его мать. А на могиле посадил молодой дубок — благое дерево, — чтобы защищал от всякой не-жизни. Сперва он не думал, что будет приходить к отцу на могилу, но что-то его тянуло…
Вы не подумайте, Лис не тосковал — было бы о чём! Скорее ему нужно раз за разом получать доказательство: да, злодей мёртв. Это не сон, всё взаправду.
Плакать княжич разучился ещё в детстве, поэтому приходил, садился под дубок на камешек, играл на гуслях и пел. Песней проще было выразить то, что наболело: и собственную растерянность, и страх не справиться с ответственностью, которую он взвалил себе на плечи, и дурные предчувствия, от которых каждый день ныло сердце. А ещё — скорбь по матери.
Как же бедняжке Василисе не повезло. Когда Кощей унёс её из Дивнозёрья — деревни в мире смертных, — ей было столько же годков, сколько Лису сейчас. Ну, в пересчёте с навьего на человеческий, разумеется. Ведь чуть больше сотни — это как раз где-то семнадцать-восемнадцать? И всё, с тех пор она свободы не видела. Злейшему врагу такой участи не пожелаешь…
Лис подёргал струны на гуслях, проверяя строй, и зло бросил ни в чём не повинному дубку:
— Не было бы тебя, я бы не сделался бессмертным!
— Не было бы его, ты бы вовсе не родился, — прозвучал в ответ тихий женский голос.
Княжич вздрогнул и обернулся — никого.
Он сложил пальцы в щепоть, готовясь отразить нападение, но в саду лишь ветер тихонько шелестел листьями.
— Померещилось, наверное, — решил Лис и криво усмехнулся.
Хоть он и сетовал на бессмертие, но всё же немного лукавил. Сколько раз его уже пытались убить в собственном доме? То сторонники сестрицы Доброгневы являлись под личиной. То навья аристократия, которой он нос утёр, пыталась поставить зарвавшегося княжича на место. А то и дивьи мстители заявлялись, которые ненависть к Кощею на его сына перенесли. Никто из лиходеев не преуспел, потому что Лис — не будь дурак — смерть свою запрятал хорошо. Не как отец.
Зачем все эти сложности: утка, заяц, — если можно носить смерть с собой, перемещая при необходимости в любой предмет, которого коснулся? То-то удивились бы дивьи мстители, узнав, что стрелу пускать надо было не в грудь Кощеевичу, а, скажем, в его сапог! А спустя мгновение уже не в сапог, а в камешек, который он схватил, падая… Лис был горд своей придумкой — это уже столько раз спасало ему жизнь.
В горестях он перебирал струны, на ходу сплетая мелодию. Не колдовскую, а самую обычную. Своими музыкальными талантами он тоже гордился, потому что Кощей играть ни на чём не умел, песен не придумывал и даже пел на редкость фальшиво. Значит, в этом Лис тоже превзошёл отца.
Тоскующая душа просила песен, и княжич тихонечко замурлыкал себе под нос:
«Как в Огонь-реке пламя растеклось — От тебя ко мне перекинут мост. Звонкий, как струна, тонкий, словно нить, — Не перелететь, не перескочить».
Увлекшись, Лис не сразу заметил, что в его песню вплёлся девичий голос — да так ладно, как будто всегда там был. А ведь он слова на ходу сочинял. Откуда эта девица могла их знать? И как вообще оказалась в зачарованном саду, куда людям хода нет? Может, это кто-то из прислуживающей нежити? Тогда как она посмела вмешиваться?
Так много вопросов, так мало ответов.
Он оборвал песню на середине, огляделся — и охнул от неожиданности. Прямо за его спиной стояла незнакомка в чёрном платье. Никак, опять убийцу подослали?
Лис отпрыгнул в перекате, бросил гусли на траву (заодно переместив в них жизненную силу) и приготовился к сражению. Но незнакомка не спешила нападать. Казалось, ей вообще не стало никакого дела до юного княжича, как только тот перестал петь.
Она погладила ладонью ствол молодого дубка на могиле Кощея и вздохнула.
«Может, чёрное платье — это траур? Неужели в этом мире есть кто-то, кто горюет об отце?» — подумал Лис и тут же кивнул сам себе.
Да, и такое могло быть. Большинство людей Кощея, конечно, ненавидели. Одни придворные поклонялись ему из страха, другие — искали выгоды для себя и своих семей… Но было одно пророчество, Хотя вернее было бы назвать его проклятием. Мол, только тогда родится у Кощея наследник, когда одна девица возненавидит его больше жизни, а другая так же сильно полюбит. И это случилось, раз Лис — единственный сын Кощея — появился на свет. Той девицей, что ненавидела отца, была его мать Василиса. Но была ещё и Анисья — одна из многочисленных Кощеевых жён, — она-то и полюбила похитившего её негодяя. Как так? А пёс его знает, сердцу не прикажешь…
Можно было предположить, что если Анисья прикипела сердцем к Кощею, то могли быть и другие, кому навий князь пришёлся по душе.
Незнакомка по-прежнему обнималась с дубком, что-то беззвучно шепча. Лис не хотел мешать ей скорбеть, поэтому молчал и тайком разглядывал. Красивая девица: волосы — вороново крыло, глаза как вишни — даже темнее, чем у самого Лиса. Платье богатое, чёрным жемчугом
