Поллианна была потрясена.
– Что вы, Мистер Пендлтон, разве я позволю вам тратить ваши деньги на меня?! Вам, столько лет копившему их для язычников!
Лицо Мистера Пендлтона приобрело тусклый красноватый оттенок. Он хотел было что-то сказать, но Поллианна всё ещё продолжала:
– Кроме того, обладая такими средствами, как ваши, вы и без меня вполне можете всему радоваться! Ваша замечательная щедрость приносит людям столько радости, что, глядя на них, вы и сами просто не сможете оставаться равнодушным! Какие подвески вы подарили мне и Миссис Сноу! А золотой слиток, который вы преподнесли нашей Нэнси на день рождения! А…
– Ах, оставьте! Всё это мелочи! – перебил её Мистер Пендлтон. Лицо его сделалось багровым – ничего удивительного, если вспомнить ту «замечательную щедрость», благодаря которой он приобрёл известность в былые годы! – Всё это сущие пустяки, но даже они – даже они являются только вашей заслугой! Всё это не моя, а ваша щедрость. Да, ваша! – повторил он, видя ужас и протест на её лице. – И всё это только лишний раз доказывает, как я в вас нуждаюсь, – добавил он, и в голосе его снова послышалась мольба и нежность. – И если мне ещё когда-либо суждено играть в вашу игру, Поллианна, то мне суждено играть в неё с вами!
Бедная малышка изо всех сил наморщила лобик в напряжённом раздумье.
– Но тётя Полли всегда была так добра ко мне, – начала было она, однако Мистер Пендлтон резко прервал её речь. Уже хорошо знакомая Поллианне раздражительность вновь исказила его лицо. Нетерпимость, сметающая на своём пути любые препятствия, слишком долго была неотъемлемой частью характера Джона Пендлтона, чтобы теперь он так легко и без борьбы отказался от своих замыслов.
– Да уж, кто бы сомневался! Но поверьте, Поллианна, она даже наполовину не нуждается в вас так, как я! – заявил он.
– Ах, ну что вы! Я уверена, она радуется тому, что у неё есть…
– Радуется! – снова перебил её теперь уже не на шутку раздражённый Мистер Пендлтон. – Да она вообще хоть умеет радоваться?! Держу пари, что нет! Она просто «выполняет свой долг»! У неё, видите ли, «обострённое чувство долга»! Я в своё время этого её «долга» здорово хлебнул! Конечно, последние двадцать лет мы с ней далеко не друзья, но я ведь знаю её как облупленную! Да кто её не знает! Не тот она человек, чтобы «радоваться», Поллианна! Ей этого не дано. А вы просто возьмите да и спросите её, нельзя ли вам ко мне переехать! Сами увидите, с какой лёгкостью она вас отпустит! И тогда – ах, дитя моё, как же я буду вам рад! – заключил он в порыве чувств.
Глубоко вздохнув, Поллианна встала.
– Хорошо, Мистер Пендлтон, я задам ей этот вопрос, – задумчиво произнесла она. – Не то чтобы мне претит мысль поселиться в вашем доме, но…
Она не договорила. Затем, немного помолчав, добавила:
– Как я рада, что ничего ей вчера не рассказала! Ведь тогда мне казалось, будто вы желаете, чтобы и она тоже…
Джон Пендлтон печально улыбнулся.
– О да, Поллианна, это верно! Ты умница, что сохранила всё в тайне!
– Я только доктору рассказала. Но он, конечно, не считается.
– Доктору! – тотчас обернувшись, воскликнул Джон Пендлтон. – Надеюсь, не доктору Чилтону?
– Как раз ему. Он приехал сообщить мне, что вы сегодня желаете меня видеть, и я…
– Господи, что за странный… – пробормотал Мистер Пендлтон, откинувшись на спинку стула. Затем он вдруг выпрямился и не без любопытства спросил:
– И что же сказал на это доктор Чилтон?
Поллианна глубокомысленно нахмурилась.
– Честно говоря, я не помню. Кажется, ничего особенного… Ах да, он сказал, что понял, почему вы ожидаете меня с таким нетерпением.
– Ах, вот оно что! – произнёс Джон Пендлтон. И Поллианна задумалась, что может значить его загадочная улыбка.
Когда Поллианна вышла от Джона Пендлтона и начала спускаться с холма, спеша домой, она заметила, что небо затянуто тучами. Казалось, приближалась гроза. На полдороги её встретила Нэнси с зонтиком. Однако к тому времени облака уже отнесло в сторону, и похоже было, что ливня всё же не будет.
– Кажись, их несёт на север, – со знанием дела заявила Нэнси, взглянув на небо. – Вообще-то я так и знала, но Мисс Полли велела мне взять вот этот зонт и выйти вам навстречу. Она о вас беспокоится!
– В самом деле? – рассеянно бросила Поллианна. Она тоже пыталась определить, куда же несёт облака.
Нэнси слегка фыркнула.
– Вы, кажется, не поняли, – с обидой в голосе заметила она. – Я говорю, что ваша тётя о вас беспокоится, Поллианна!
– Ах! – вздохнула малышка, тотчас вспомнив, какой тяжёлый вопрос ей вскоре предстояло задать тёте. – Мне так жаль! Я не хочу, чтобы она расстраивалась!
– Ну, а я только радуюсь, – совершенно неожиданным образом заявила Нэнси. – Да, радуюсь!
Поллианна бросила на неё изумлённый взгляд.
– Радуешься, что тётя Полли из-за меня расстроилась?! Но Нэнси, так играть не по правилам! Есть вещи, которым нельзя радоваться! – возразила она.
– А я и не играю вовсе, – ответила Нэнси. – И не думаю. Просто… Просто ты ещё дитя и не понимаешь, что это значит, когда тётя Полли о тебе беспокоится!
– Ну почему же? Беспокоится – это значит беспокоится. Ну, то есть ей… очень грустно и всё такое, – стояла на своём Поллианна. – А что ещё это может значить?
Нэнси вскинула голову.
– Ну так слушай. Это значит, что твоя тётя наконец-то стала мало-помалу спускаться на грешную землю и жить как люди, а не просто «исполнять свой долг»!
– Что ты, Нэнси! – возразила поражённая этими словами Поллианна. – Тётя Полли всегда исполняет свой долг. У неё – у неё очень обострённое чувство долга! – сама того не желая, повторила она слова, сказанные полчаса назад Джоном Пендлтоном.
Нэнси засмеялась.
– Да, с этим у неё всегда был полный порядок! Но с тех пор, как у нас поселилась ты, она стала другой!
Поллианна изменилась в лице. Обеспокоенно нахмурив брови, она сказала:
– Ах, Нэнси, именно об этом я и хотела тебя спросить. Ты думаешь, тёте Полли нравится, что я у неё живу? А если бы я взяла и захотела уйти – она бы меня отпустила?
Нэнси бросила быстрый взгляд на её задумчивое личико. Она уже давно ожидала и боялась этого вопроса. Она просто не знала, как на него ответить – как ответить честно, при этом не нанеся ребёнку жестокую обиду. Однако теперь – теперь, когда в связи с отправкой зонтика некоторые её смутные подозрения превратились в твёрдую уверенность, Нэнси встретила этот вопрос во всеоружии! Она была уверена, что отныне может с чистой совестью утешить истосковавшуюся по душевному теплу малышку.
– Что? Нравится ли тёте Полли, что ты у неё живёшь!? Не хочет ли она, чтобы ты ушла?! – негодующе воскликнула Нэнси. – Да разве не про это я тебе только что толковала?! Или это не она велела мне брать зонтик и мчаться как оглашенной только из-за того, что на небе появилось маленькое облачко?! Не она приказала мне снести вниз все твои пожитки, чтобы у тебя была красивая комната?! Знаете, Мисс Поллианна, потрудись вы вспомнить, как ей сперва претило…
Как раз вовремя прикусив язык, Нэнси была вынуждена сымитировать приступ удушающего кашля.
– А сколько ещё всего она для тебя сделала – просто не счесть! – едва отдышавшись, затараторила она. – Сотни пустяков, по которым видно, как она смягчилась и подобрела! И кот, и собака, и даже то, как она теперь со мной говорит, и… Да разве всё сочтёшь! Ах, Мисс Поллианна, просто нет слов, чтобы сказать, как она была бы несчастна, если бы вы ушли! – закончила Нэнси с непоколебимой уверенностью, весь смысл которой был в том, чтобы надёжнее скрыть чуть было не вырвавшееся у неё опасное признание. Однако внезапная радость, осветившая лицо Поллианны, превзошла все её ожидания.
– Ах, Нэнси, как же я рада! Ты даже не представляешь, как я рада, что тётя Полли… Что тётя Полли меня любит!
«Теперь я её ни за что не брошу! – подумала Поллианна немного спустя, поднимаясь по лестнице к себе в комнату. – Я всегда знала, что мне хочется жить с тётей Полли. Но я и сама не понимала, как мне всегда хотелось, чтобы тётя Полли… Чтобы тётя Полли хотела жить со мной!»
Поллианна знала, что теперь перед ней стоит нелёгкая задача – сообщить о своём решении Джону Пендлтону. Она заранее думала об этом с ужасом. Бедняжка очень привязалась к этому человеку, и ей было его безумно жаль – быть может, потому, что ему было так жаль самого себя! Ей было жаль всей его долгой, одинокой и безотрадной жизни. Особенно больно ей было думать, что виной всему её мать. Она подумала о том, что вскоре сломанная нога Мистера Пендлтона окончательно срастётся, и в его огромном сером доме опять воцарится тишина. И тогда мебель снова покроется пылью, каминная решётка потускнеет, а книги на столе будут свалены беспорядочной грудой. Её сердце ныло при мысли о его одиночестве! Ах, как бы ей хотелось отыскать кого-нибудь, кто мог бы… И вдруг она вскочила и вскрикнула от радости: у неё возникла блестящая идея!
