она однажды, стоя в примерочной, и я мысленно отпраздновала победу. – А тебе не кажется, что у меня чересчур выпирают ключицы?
– Ни капли не выпирают, – заверила я. – Ты прекрасна. Если купишь это, от поклонников отбоя не будет.
– Сомневаюсь, – вздохнула Аня и, задернув занавеску, стала переодеваться. – Но это я возьму.
– Почему сомневаешься-то?
– Если честно, я не избалована мужским вниманием. Меня немного дразнили в школе за худобу. И я до сих пор ни с кем даже не целовалась.
– У меня с личной жизнью тоже все было не фонтан, – хмыкнула я.
– Но у тебя хотя бы был парень! – донеслось из-за занавески.
– Ага, вроде как мы встречались. Но у нас было от силы пять-семь поцелуев. И это было в десятом классе. А до него – вообще смех. – Я вспомнила Диму и свой первый поцелуй и действительно начала посмеиваться.
– Про курортный недороман ты рассказывала, – сообщила Аня и, выйдя из примерочной, вздохнула. – А мне и рассказать-то нечего.
– Просто у тебя все впереди, – с умным видом произнесла я, впервые чувствуя себя многоопытной в любовных делах.
Когда мы вышли из магазина, на меня напала сентиментальность, и я разоткровенничалась:
– Мне ведь даже не интересно, где они сейчас, чем занимаются… единственный, о ком бы я узнала – это…
– Коля, – подсказала моя лучшая подруга, надевая перчатки.
– Именно.
– Наверное, где-нибудь в физкультурном институте.
– Пожалуй. Встречается с однокурсницей…
– И я даже расскажу тебе, как он в нее влюбился. У них была новогодняя вечеринка, и там он впервые увидел ее не в спортивной одежде и с высоким хвостом, а в платье, с распущенными волосами…
– Ага, она сама подошла и спросила, не хочет ли он выпить с ней шампанского…
– …и тут он вдруг заметил, какие у нее бездонно-синие глаза…
– Ну как тут было не пропасть?!
– Я его понимаю!
Мы расхохотались над очередным продуктом совместного творчества. Аня тоже когда-то писала – правда, не романы, а стихи, но тяга к творчеству в ней была, так что истории подобные этой мы сочиняли на каждом шагу. Но на сей раз мне было не слишком весело, и, видя это, она быстро прекратила смеяться. Аня всегда тонко меня чувствовала.
– Слушай, Оль, я есть хочу.
– Кто бы сомневался, – ухмыльнулась я.
– Я хочу мороженого.
– Внезапно.
– И съесть его прямо на улице.
– Отличная идея, если учесть, что на дворе начало марта.
– Значит, ты не со мной?
– Я-то?! С тобой, разумеется!
Мы выскребли все, что у нас осталось (я забыла кошелек, а Аня потратила все на покупки) – я нашла под подкладкой пуховика три рубля, а у нее было пять. Купили один сливочный пломбир на двоих.
– Дурочка, ты что – такими большими кусками! – заорала я, когда Аня решительно сделала первый укус.
– Сама дурочка. Я же сказала, есть хочу. Перчатки надень, а то рука замерзнет. – Она протянула мне заледеневшее мороженое.
– Да ладно, стаканчик-то вафельный, – проворчала я. – Ай, холодный!
– Я же сказала, надень перчатку! Хоть одну!
– Ну ладно, ладно, уговорила…
Пять минут спустя.
– Ну как, не замерзла? – осведомилась Аня.
– Не-а, – весело соврала я.
– И я тоже, – так же радостно соврала она. – Но когда придем к тебе, надо все-таки выпить чаю.
– Горячего.
– Очень. И с теми божественными рогаликами…
– Ты вчера все доела.
– Так купим новые!
– Да?
– А, черт. Денег-то нет.
– Да ладно, я пошутила. Осталось несколько штук. Родители все равно их не едят.
– Тьфу, зачем пугала-то?!
– Да это так, чтобы в тонусе тебя держать.
– Ты отвратительна!
– Ты еще хуже!
Потом я вспоминала этот день как один из лучших в моей жизни. Хотя вечером произошло кое-что странное.
Аня ушла от меня в половине восьмого – темнело еще рано, а ехать ей было неблизко. Я одолжила ей деньги на проезд, закрыла за ней дверь и собралась посмотреть очередную мелодраму – меня опять на них потянуло. Теперь у меня в комнате появился свой телевизор, и я могла смотреть их, никому не мешая, прямо со своего дивана. Но на сей раз, стоило мне поставить диск, устроиться поудобнее и закутаться в плед, раздался телефонный звонок.
– Ма-ам, возьми! – крикнула я.
– Если это опять Роза, которая хочет рассказать, как у ее сынишки режутся зубки… – громко заворчала мама.
– Ладно, я знаю, сегодня моя очередь, так что если увидишь на дисплее ее номер…
– Нет, это не она. Ладно, возьму.
Через полминуты мама появилась на пороге с телефоном.
– Тебя.
Это было странно – мне давно уже никто не звонил на домашний. Даже с Аней мы в основном болтали по мобильнику. На секунду я почему-то вспомнила наши ежевечерние беседы с Линой. Но это уж точно никак не могла быть она.
И все-таки я испытала смутное разочарование, услышав в трубке не ее голос. Впрочем, уже в следующую секунду, опомнившись, ахнула:
– Маша!
– Привет. Я, – отозвалась она.
С тех пор как мы общались в последний раз, прошло месяцев семь, но за это время столько всего изменилось, что каждый месяц мог считаться за год.
– С ума сойти! Ты вспомнила обо мне! Как ты? Какие новости? Как факультет культурологии? Нравится? – Я засыпала ее вопросами, зная, что услышу односложные, общие ответы, но того ответа, который она дала, я ожидала меньше всего.
– Я замуж выхожу.
На несколько секунд я буквально потеряла дар речи. Маша – замуж?! Но ведь ей еще восемнадцать не исполнилось! У нее же, кажется, и парня никогда не было!
– Как?! – выдавила из себя я.
– Через неделю у меня день рождения. И сразу подаем заявление.
– К чему такая спешка?
– Я беременна.
Я вся похолодела, по телу пробежал озноб. Как такое могло случиться?! Парень принудил ее к близости?! Почему-то невозможно было поверить, что она была согласна. Если только ей лень было отказываться.
– Не пугайся и не жалей меня – хотя ребенка не планировалось, я ему даже рада, – произнесла Маша самую длинную за время нашего знакомства фразу, и я как-то сразу успокоилась.
Будто умение строить сложные предложения свидетельствовало о том, что она повзрослела и отвечает за свои поступки. Но кто бы мог подумать, что она хочет детей!
– И как давно вы вместе?
– На экзаменах познакомились. В июне.
– Он с твоего факультета?
– Нет, он не поступил. Пошел на другой. На филфак.
– Погоди, так я тоже на филфаке! Я же должна его знать!
– Ну да.
– Как его зовут?
– Эдик… – начала Маша, и я изумленно перебила ее:
– Покровский?!
– Да.
Я зажмурилась. Бедная, бедная Маша. Это ведь тот самый
