— И когда же ты понял, что твой царь — безумец? До того, как отрезал мне голову, или после?
Голос Весьмира стал смущённым, даже извиняющимся:
— После. Когда вернулся в Дивь.
— Но потом у вас было шестнадцать зим! Тихих: без холода, без войн. Чего вы ждали? Что Ратибор одумается?
— А что мы должны были делать?
Чародей то ли не понимал, к чему Лис клонит, то ли дурачком прикидывался.
— То же, что и сейчас. Убить царя, возвести на престол царевича.
— Малолетку?
— Да у малолетки мозгов больше, чем у вашего Ратибора! И Голуба ещё была жива. И ты рядом вился — помог бы, подсказал. Что вам, дуракам, мешало?! — Лис бахнул глиняной чашкой о стол. Чудом не разбил.
Весьмир ссутулился, втянув голову в плечи:
— Ты не понимаешь…
— Это я-то не понимаю?! — От возмущения у Лиса вырвался нервный смешок. — Забыл, чей я сын?
— Я-то нет. А вот ты, похоже, забыл, как при твоём папке все по струночке ходили и даже пикнуть не смели. Чуть что — голова с плеч. Или на кол. Или в темницу к палачам, а потом — упырям на съедение. Скажешь, не было? — Весьмир тоже вскинулся так, что аж чай расплескал.
Княжич брезгливо смахнул с рукава пару попавших на него капель.
— А напомни-ка: кто Кощея убил? А то что-то я за давностью лет запамятовал…
— Не понимаю, к чему ты клонишь.
— Вы с Отрадой могли бы повторить подвиг. Или хочешь сказать, Ратибор страшнее Кощея?
— Да, пожалуй. — Весьмир опустил голову. — Говорят, нет врага страшнее, чем бывший друг. А знаешь почему? Прошлое глаза застит. Всё кажется: а вдруг одумается? Вдруг это я что-то не так понял? А всё это время на твоей шее затягивается петля. Но ты понимаешь это в тот миг, когда больше не можешь вдохнуть.
Дивий чародей изучал дно своей чашки — наверное, поднять глаза было стыдно. Но Лис не намеревался щадить его чувства.
— Позволь мне подытожить: убивать Кощея было не жаль, потому что он сволочь и чужеземец. А Ратибора жалко, потому что он хоть и тоже сволочь, но свой. И пока вы сопли жевали, он набрал настолько великую силу, что ты, победитель Кощея, обратился за помощью ко мне, своему врагу, чтобы я помог убить твоего бывшего друга. Вся эта история дурно пахнет, не находишь?
Весьмир сжал чашку так, что побелели пальцы:
— Ты тоже не смог убить своего отца. А теперь ещё и его перстень со змейками носишь.
— Перстень всего лишь символ власти над Навью. Нужен для всяких княжеских чар. Другое, знаешь ли, не было времени заказа… — Лис осёкся. Нечего оправдываться. Этак он скажет, что надел его только что. И вообще случайно.
— О, как интересно. А ты бы его дивьим на время дал? Не Ратибору, а, скажем, Радосвету?
— Может, и дал бы — до войны. Да меня никто не просил.
По глазам было видно, что Весьмир не поверил. Он задумчиво покачал головой:
— И раз уж мы вспомнили, кто убил Кощея, избавил Навь от его гнёта и возвёл тебя на трон… Прежде я бы сказал: «Долг платежом красен», — но понимаю, что после того, как я отправил тебя… поспать, ни о каких долгах между нами не может быть и речи. Поэтому я прошу тебя о помощи. Ради Нави и Диви, ради всех нас.
Лис рассмеялся зло и неискренне. Больше всего ему сейчас хотелось запустить в Дивьего чародея чайником, но он с трудом сдержался.
— Как напомнить о долге, не говоря о долге? Из тебя вышел бы отличный придворный чародей, Весьмир.
— Почему-то мне кажется, что это не похвала.
— Надо же! А как ты догадался? — Голос княжича сочился ядом. — Я забыл добавить: придворный чародей Кощея, конечно же. Ты бы понравился отцу.
— Говори что хочешь, — махнул рукой Весьмир, — я это заслужил. Если хотел уязвить меня, знай: тебе удалось. Я наделал ошибок и признаю это. Но минувшего не вернёшь. Всё уже случилось, понимаешь? Можно лишь не допустить новых бед. Или умереть, пытаясь.
— Ты не боишься смерти? — недоверчиво прищурился Лис.
Марена тут же явилась — легка на помине. Присела на край стола, подалась вперёд, придвинувшись к дивьему чародею почти нос к носу. Похоже, ей тоже стало интересно.
— Нет. — Весьмир даже не подозревал, кому он это говорит в лицо. — Боюсь только, что моя смерть окажется напрасной.
— А это в тебе гордыня говорит.
Лис улыбнулся Марене: мол, смотри, как я его, а? И Смерть захлопала в ладоши — беззвучно для Весьмира, разумеется.
— Может, и так, — не стал отпираться дивий чародей. — Но если уж мы начистоту: да, я чувствую себя виноватым. Не только за свои дела, но и за злодеяния Ратибора. И я хотел бы загладить эту вину. Но раны слишком свежи и глубоки. Пройдут сотни лет, прежде чем Дивь и Навь смогут смотреть друг на друга без ненависти.
— Если вообще когда-нибудь смогут… — буркнул Лис.
— Птица-ненависть очень сильна. Наши дети не смогут её одолеть. Внуки — тоже вряд ли. Но, может, хотя бы правнуки… — Весьмир замолчал.
Лису больше не хотелось разбить чайник о его голову или вести дурацкий мысленный счёт ради забавы.
— Но война ещё не закончена, — тихо напомнил он.
Чародей отозвался ещё тише, почти шёпотом:
— Так давай станем теми, кто её закончит.
И больше тут было нечего добавить.
* * *
Их отряд (который Май в шутку назвал «охотниками на царя», да так и прижилось) оказался на краю Серебряного леса задолго до рассвета. Ночь была светлой — над
